Ад другой планеты

Сцена из спектакля “Писать свою жизнь”. Фото Christophe Raynaud de Lage

Сцена из спектакля “Писать свою жизнь”. Фото Christophe Raynaud de Lage

Авиньонский фестиваль – ключевой театральный смотр Франции и один из важнейших европейских – прошел этим летом в 77-й раз. Это первый фестиваль под руководством португальца Тьяго Родригеса, впервые за все эти годы директора-нефранцуза – с момента основания театрального Авиньона Жаном Виларом в 1947 году.

По завершении трехнедельного театрального марафона стала известна оптимистичная статистика: посещаемость составила 94 % по сравнению с 92 % в 2022 году, было продано 114600 билетов из 121661 доступных. Однако ни на главных масштабных площадках, ни на множестве небольших, сакральных или просто обаятельных (спектакли основной программы игрались в 20 локациях, и только несколько из них являлись подмостками конвенциональных театров), по-настоящему крупных событий не случилось. Разве что после почти 10-летнего перерыва театральное искусство вернулось в знаменитый карьер Бульбон – здесь был представлен “Сад наслаждений” (Le Jardin des delices) в постановке Филиппа Кена, оказавшийся одним из самых впечатляющих созданий Авиньона-2023. Хедлайнером же обещал стать спектакль “Эмигранты” поляка Кристиана Люпы по роману Винфрида Георга Зебальда, репетировавшийся в швейцарском театре Комеди де Женев, но из-за конфликта технических служб с режиссером (надуманного, как видится со стороны, но очень в духе сегодняшних настроений) постановка не была выпущена, несмотря на серьезные финансовые и репутационные потери.

В итоге в афише основной программы Авиньонского фестиваля практически не оказалось представителей традиционного интерпретационного театра, опирающегося на литературное сочинение. С большой натяжкой к такому типу театра следует отнести спектакль “Сон” (Le Songe) режиссера Гвенэля Морана (продукция фестиваля), довольно топорно апеллирующий к шекспировской пьесе “Сон в летнюю ночь”. Помещенный в пространство небольшого садика за Домом Жана Вилара, взявший в союзники деревья и кустарники, он намеренно, и вместе с тем необъяснимо, скроен и разыгран столь грубо, что кажется поставленным одним из ремесленников. Они тоже фигурируют в спектакле и мало отличимы не только от четверки влюбленных, но и от Ипполиты с Тезеем и Титании с Обероном, – разыгрывают “Сон” шестеро демонстративно хмурых и необаятельных артистов.

Гораздо тоньше действовала режиссер Полин Бэйль, показавшая во дворе монастыря кармелитов изящное и печальное действо “Писать свою жизнь” (Ecrire sa vie), порхающей импрессионистской легкостью исполнения и общения с публикой напоминающее студенческую работу. Спектакль создан по мотивам романа “Волны” Вирджинии Вульф и – шире – по мотивам ее творчества и биографии. За перипетиями причудливых отношений шести юных персонажей, в какой-то момент обменивающихся своими сущностями, за потоками их взвинченного сознания туманно проступает Вселенная писательницы. Акценты расставляют запоминающиеся визуальные образы, вроде тревожных красных шаров, трепещущих на ветру, а затем в накрывшем происходящее сумраке перекатывающихся по узкому подиуму (зрители поначалу расположены по обе стороны), в центре которого то высится, то, складываясь, прижимается к земле пиршественный стол.

Британский драматург, режиссер и исполнитель Тим Крауч представил в Авиньоне два моноспектакля. Одним из них – “Истина это собака, которая должна жить на псарне” или, если взять строку из перевода “Короля Лира” Т.Л.Щепкиной-Куперник, “Правда – это дворовая собака, которую выгоняют хлыстом” (Truth’s a Dog Must to Kennel) – он добавил очередную серию своему сериалу по мотивам шекспировских пьес: “Я, Калибан”, “Я, Душистый горошек”, “Я, Банко” и “Я, Мальволио” (последний в 2011 году участвовал в фестивале “Сезон Станиславского” в Москве). На тесной сцене часовни братства Белых кающихся, используя только vr-шлем и микрофон, Крауч рассказывал историю “Короля Лира”, увиденную глазами шута, который, как известно, покидает пьесу в 3 акте, в разгар событий. Человек в черном меряет шагами абсолютно пустое пространство и описывает то, что якобы предстает перед ним в дополненной реальности (“всё здесь, в очках”): совсем иной театральный зал с партером и ярусами, разные категории мест и поведение людей, билеты по 95 фунтов, действия персонажей. Сняв vr-очки, Крауч разговаривает с публикой другим голосом, менее пафосным, более доверительным. Собственно, на этом контрасте между пылкой реакцией на происходящее в невидимом нам спектакле от лица шута (“мне жаль, что я ушел – я шут, но не гребаный идиот!”) и трезвым комментарием артиста по поводу пьесы и жизни, глаза в глаза со зрителем, и строится его часовой, совсем не разудалый, но с оттенком горечи стенд-ап.

Режиссер Сюзанна Кеннеди, показавшая в Авиньоне свою свежую премьеру “Анжела. Странная петля” (Angela. A strange loop), по-прежнему испытывает пристрастие к высокотехнологичным театральным ультрамирам, окрашенным в кислотные тона, и модифицированным голосам – все это знакомо российской публике по спектаклю “Три сестры”, приезжавшему на фестиваль NET в 2021 году. Только вот от эстетики аватаров Кеннеди на этот раз отказывается – актеры играют не в масках, а с открытыми лицами, вовсе не выглядя при этом более естественными. Медиахудожник Маркус Зелг выступает полноправным соавтором Кеннеди, отвечая за секундные смены пространств, в которых обитает странная, заторможенная, тяжело больная героиня: кухня в стиле хайтек мгновенно преображается в белую комнату с вентилятором, предметы на полках двигаются или двоятся, с экрана вещают игрушечные персонажи. Воспринимать эту историю как реальную (бегущая строка сообщает: “история правдива, насколько я знаю”), с пребывающей в прострации девушкой, с являющимся к ней бритым купидоном – скрипка и смычок в тубе за плечами, словно колчан со стрелами, – со вспыхивающим на экране пожаром, с рожденным через рот эмбрионом-младенцем и кровью, вряд ли получится. Огонь полыхает явно внутри Анжелы – все, что она говорит, не имеет ровно никакого отношения к тому, что пожирает ее изнутри. И кроваво-красное слово Exit, начертанное здесь повсюду, ей явно мерещится.

Авиньонский фестиваль – это не только показ спектаклей, но вписанность театральных работ в уникальные пространства, главным из которых является Почетный двор Папского дворца. Тем страннее выглядела в его стенах постановка “Благосостояние” (Welfare) Жюли Делике – по мотивам фильма Фредерика Вайсмана 1975 года. Унылая социальная история полувековой давности – один день из жизни полутора десятков обездоленных, пытающихся вымолить или “выгрызти” им причитающееся из нескольких на глазах слабеющих социальных работников. Спектакль создавался специально для открытия фестиваля в величественных стенах курдонера, но, кажется, ничего более неподходящего, чем заброшенный спортивный зал с его разметкой, трибунами, спортивными снарядами и шкафчиками для вещей, как и пожухшая актуальность сценария, представить себе в этом средневековом пространстве невозможно.

Идеально соответствовала месту показывавшаяся в Авиньоне не впервые – против всех фестивальных правил – работа Анны Терезы де Кеерсмакер “В ожидании” (En Atendant), продукция фестиваля 2010 года. Спустя 13 лет восемь танцовщиков и барочный ансамбль Cour et Coeur снова оказались во дворе монастыря селестинцев, и кажется, с их изломанными движениями взаимодействовала не только пуб-лика, но и природа: шумевшие могучие платаны и темная стая птиц, носившаяся над головами. Бессюжетная данс-медитация под музыку эпохи чумной пандемии XIV века обретала сюжет встречи, растворенной в подступающей темноте, – темнота продуманно скрыла обнаженное в финале тело исполнителя.

Несомненные ожидания витали вокруг спектакля “Признания” (The Confessions) в постановке Александра Зельдина, задумавшего изложить сценическими средствами биографию своей матери, родившейся в 1943 году в Австралии и со временем перебравшейся в Лондон, – путь ее раскрепощения и сражений за эмансипацию. Сама нынешняя героиня в исполнении немолодой актрисы периодически приглядывала за происходящим в мелькающих одна за другой зарисовках ее прошлого. Спектакль основан на множестве интервью режиссера с близким ему человеком, однако выглядит ходульным и схематичным – замах сделан на воплощение человеческой эпопеи в духе работ Робера Лепажа, но масштаб замысла, как и сценографии (при том, что сцена-трансформер театра “Фабрика” многое позволяет), и исполнения (девять актеров во множестве ролей), все же несоизмерим.

Сцена из спектакля “Сад наслаждений”. Фото Martin Argyroglo

Сцена из спектакля “Сад наслаждений”. Фото Martin Argyroglo

Самым завораживающим событием фестиваля стала “ретро-футуристическая эпопея”, озаглавленная режиссером Филиппом Кеном и участниками его Vivarium Studio “Сад наслаждений” – по следам триптиха Босха. Группа фриков, вырядившихся ковбоями, объявляется в карьере Бульбон, толкая перед собой автобус с чемоданами на крыше, и, деловито выгрузив лопату и кирку, принимается исследовать с их помощью энергетику места. Удовлетворившись результатом, они торжественно вносят и устанавливают на земле яйцо в человеческий рост. Все происходящее в последующие два часа складывается из коллективной медитации, альтернативной йоги, нетрадиционного сеанса психотерапии и мистико-философского вечера. Земные наслаждения здесь явно заключаются в постижении, в том числе интеллектуальном: “Давайте провозгласим тост: за то, что мы знаем, и за то, что нам предстоит открыть!”. Восемь человек образуют причудливый “овал речи” и стремятся выразить себя через страннейшие тексты. Постепенно из нелепостей и бессмыслицы проклевываются более чем осмысленные строки:

“Если бы я был деревом, из меня сделали бы ружейный приклад или гроб.

Только я ничего такого не могу.

Если бы я был землей, меня бы огородили колючей проволокой.

Только я ничего такого не могу.

Если бы я был камнем, его можно было бы бросить в тебя.

Только я ничего такого не могу”.

В какой-то момент звучит вполне босховский по тональности вопрос: “Вы совершенно уверены в том, что Земля – это не ад другой планеты?”.

Тут-то и замечаешь, что в карьере сгустилась тьма, а вполне современные, хоть и чудаковатые персонажи преобразились в средневековых людей. На скальной стене высветился светящийся треугольник, и силуэты и тени, словно движимые чьей-то магической волей, устремились к нему и незаметно втянулись в невидимую глазом расщелину.

Кажется, им, как и шуту Короля Лира, удалось-таки вовремя расстаться с адом другой планеты. Прочим персонажам и зрителям здесь жить.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 15-16 за 2023 год.