С 7 по 26 июля в Авиньоне прошел 76-й театральный фестиваль. Это последний фестиваль под руководством драматурга, режиссера и актера Оливье Пи, занимавшего должность директора с 2013 года. Девизом фестиваля этого года стал сказочный зачин “Жили-были…”, подчеркивавший преемственность театральных поколений и желание рассказывать истории. Открывал смотр спектакль Кирилла Серебренникова “Черный монах” – совместный проект уже не существующего московского “Гоголь-центра”, гамбургского театра “Талия” и Авиньонского фестиваля.
Начавшийся как “Неделя искусства в Авиньоне” в сентябре 1947 года с показов постановок Жана Вилара в Почетном дворе Папского дворца, фестиваль разрастался, увеличивая количество театральных площадок и участников, и в 1960-х годах стал международным. Сегодня спектакли в Авиньоне играются по всему старому городу: на городских площадях, во дворах средневековых зданий, в театрах, лицеях, музеях, библиотеках. Почетный двор Папского дворца, вмещающий около 2000 зрителей, традиционно остается главной площадкой.
Одновременно с 76-м фестивалем IN (46 постановок) в Авиньоне состоялся 56-й фестиваль OFF (1540 спектаклей). С утра до поздней ночи в городе проходят так называемые “парады”, когда артисты, не занятые в представлениях программы OFF, выходят в костюмах на улицы и играют фрагменты из спектаклей, чтобы привлечь зрителей. По всему городу развешены афиши. Средневековый Авиньон превращается в одну большую театральную сцену.
“Черный монах” Кирилла Серебренникова, открывавший в этом году официальную программу, – театральная симфония в четырех частях. На сцене Почетного двора Папского дворца режиссер представляет четыре версии повести А.П.Чехова: с точки зрения Песоцкого, Тани, Коврина и черных монахов. Роль Коврина разделена между тремя артистами. Мирко Крайбих исполняет столичного франта Коврина в белых кроссовках и модном пальто, странно смотрящегося среди теплиц Песоцкого. Коврин номер два Одина Байрона, наоборот, рубаха-парень, испытывающий традиционную русскую тоску и полушутя напевающий строчку из “Евгения Онегина”: “Онегин, я скрывать не стану…”. А Коврин Филиппа Авдеева – уже не живой человек, а скорее, символ, олицетворяющий страх и отвращение главного героя стать посредственностью. В спектакле присутствуют и две Тани, одна – молодая, стройная, влюбленная в Коврина (Виктория Мирошниченко), а вторая – уже пожившая на свете, грузная и разочарованная (Габриэла Мария Шмайде). По словам Серебренникова, идею клонирования персонажей он взял у Чехова, ведь черный монах – это система отражений. В спектакле монахи, отражаясь друг в друге и в герое, становятся все более и более реальными, а Коврин, наоборот, все более и более “размытым”.
Чеховский конфликт между талантом и посредственностью перерастает у Серебренникова в конфликт между личностью и коллективными установками.
Сад в спектакле – образ насильственно выстроенной жизни. Это три душные теплицы, которые перемещаются и перекомпоновываются, превращаясь то в виллы дачников, то в оранжереи одержимого садоводством старика Песоцкого. Провинциальная жизнь скучна и тягуча, полна бесконечных разговоров обывателей, их зависти и злобы. Серебренников вкладывает реплики из чеховских пьес в уста персонажей “Черного монаха”. Спектакль изобилует повторениями, вариациями диалогов, возобновлением ситуаций. Мистраль, нередкий гость Авиньона, постепенно разрывает полиэтиленовую пленку, которой обтянуты теплицы, и обрывки ее трепещут на каркасе и кружат над зрителями.
В заключительной части спектакля текст постепенно вытесняется набирающим энергию ритмичным танцем черных монахов, которых становится все больше и больше. “Мне хотелось, чтобы текст постепенно исчезал, так же, как в пространстве растворяется сам Коврин. И так же из пространства появляется черный монах и заполняет целиком все наше сознание и все пространство этого спектакля”, – пояснил Серебренников на пресс-конференции.
В спектакле участвуют немецкие актеры театра “Талия”, актеры “Гоголь-центра”, танцоры и певцы из разных стран, звучат немецкий, английский, русский и итальянский языки. В версии, играющейся в театре “Талия”, спектакль идет без титров – Коврины переводят друг друга, в Авиньоне он показывался с французскими и английскими титрами.
Будучи директором Авиньонского фестиваля, Оливье Пи каждый год предлагает зрителям свои постановки. В этом году был сыгран десятичасовой спектакль-манифест “Моя возвышенная юность”, подводящий итог его многолетней работе на фестивале. “Моя возвышенная юность” – веселый фарс, созданный в традициях комедии дель арте. Главный герой спектакля – молодой Арлекин, работающий разносчиком пиццы в Deliveroo. Вместе с друзьями он вступает в борьбу с консервативными стариками, олицетворяющими политические, религиозные и финансовые силы, и, как это всегда бывает в комедии дель арте, в конце концов, одерживает победу.
Спектакль игрался в гимнастическом зале лицея Обанель с декорациями, которые использовались в спектакле “Служанка”, показанном на Авиньонском фестивале в 1995 году и принесшем успех Оливье Пи. Наряду с молодыми артистами в спектакле заняты Селин Шеенн, работавшая с режиссером в “Служанке”, Ксавье Галле и Бертран де Роффиньяк.
Тьяго Родригес, который с 1 сентября займет пост директора Авиньонского фестиваля, тоже присутствовал на фестивале, но в качестве драматурга. Его адаптация трагедии Еврипида “Ифигения в Авлиде” легла в основу постановки “Ифигения” французской писательницы и режиссера Анн Терон. В предисловии к изданию пьес по мотивам трагедий Еврипида Родригес пишет о цели адаптаций: “найти общий язык, в котором слова прошлого сливаются с сегодняшними, попытка создать театр, который держит двери и окна открытыми для мира”. Анн Терон не только выдерживает в спектакле интимную ноту, заложенную Родригесом, но и открывает те самые окна и двери сегодняшнему дню.
Спектакль начинается в полной темноте, слышны звуки пролетающих вертолетов, а затем – взрывы бомб. Постепенно из мрака на заднике сцены проступает море и вдали – Троя. Хор женщин как некое коллективное бессознательное повествует о случившемся. В отличие от еврипидовского хора, хор Тьяго Родригеса ставит под сомнение и мотивацию героев, и жуткую необходимость жертвоприношения Ифигении. Хор подсказывает героям реплики, сообщает, что те должны чувствовать, и внимательно следит за их диалогами. Персонажи, в свою очередь, постоянно оправдываются, говоря о том, что на самом деле все было иначе и они это хорошо помнят.
И Агамемнон (Венсан Диссез), и Клитемнестра (Мирей Хербстмейер), и Менелай (Алекс Дескас), и Ифигения (Каролина Амарал) ведут диалоги со своей памятью. Прошлое становится невидимым героем спектакля, оно переосмысляется и воспроизводится в разных интерпретациях. Именно прошлое создает настоящее. Сценография спектакля минималистична, она лишь подчеркивает общую напряженную атмосферу, позволяя сосредоточиться на тексте. На сцене – серые камни-льдины, а на заднике – проекция моря. Практически все сцены решены в серо-черных тонах, и только когда герои должны сделать выбор, на заднике вспыхивают кровавые языки пламени.
Агамемнон в спектакле Анн Терон поставлен перед моральным выбором: пожертвовать любимой дочерью или абстрактным долгом перед отечеством. Для Клитемнестры же выбора нет и не может быть. Спектакль ставит вопрос о персональной ответственности за принятые решения и о том, насколько важно оставаться самим собой, когда на тебя давит коллективная память и сформулированные когда-то понятия долга и чести.
Память все время подводит героев, выдающих желаемое за действительное. “Теперь ты – отец. Вспоминай только обо мне”, – говорит Ифигения Агамемнону в надежде спасти свою жизнь. “Я не хочу больше вспоминать”, – отвечает ей Агамемнон. Жертва неизбежна. Клитемнестра не в силах остановить мужа, но ее жизнь навсегда разрушена. Женский хор исполняет тихий танец гнева. У Клитемнестры есть только одно слабое утешение – жертва Ифигении навсегда останется в памяти греков.
Ифигения у Тьяго Родригеса идет на смерть не во имя победы греков, а потому, что не хочет жить после обмана Агамемнона и Менелая. Но у нее есть одно требование. Она категорически не желает, чтобы о ней помнили: “Я не хочу, чтобы снова запускался этот страшный механизм событий”. Ифигения жаждет исчезнуть из воспоминаний греков, чтобы память о ней никто и никогда не мог использовать.
В спектакле Анн Терон нет Артемиды, в последний момент спасающей Ифигению от смерти. Спокойное средиземное море на заднем плане в момент жертвоприношения превращается в грозное северное. Дует ветер, на море – буря. Ифигения уходит вдаль. Клитемнестра смотрит вслед. Море превращается в небо.
Главным плакатом Авиньонского фестиваля в этом году стал постер афганской художницы, перформера и феминистки Кубры Хадеми. На нем изображены шесть обнаженных молодых женщин, а под ними – золотой шар. Золотой цвет символизирует славу, успех и богатство в Афганистане. В стране есть пословица: “Если у тебя есть проблема, напиши о ней золотыми буквами, тогда весь мир узнает о твоей проблеме и поможет”.
Одновременно в музее Коллекция Ламберта прошла выставка работ Кубры Хадеми под названием “Первый, но не последний раз в Америке” и перформанс “Доспехи для жилетов”. Выставка и перформанс посвящены выводу американских войск из Афганистана в 2021 году. На выставке представлены рисунки, фотографии и коллажи, демонстрирующие стереотипы, связанные с национальной идентичностью американцев и афганцев. А во время перформанса Кубра Хадеми берет несколько боевых жилетов, разбросанных по земле, и сшивает их золотой нитью “как позолоченные рамы картин в музеях”.
Кубра Хадеми стала известна после перформансов “Пощечина” и “Броня”, проведенных ею еще в Афганистане. Во время первого перформанса художница сорок пять минут давала себе пощечины, показывая тем самым, что сексуальное насилие и равнодушие по отношению к нему распространено в афганском обществе. В перформансе “Броня” она шла по людным улицам Кабула, надев поверх плаща доспехи с видимыми женскими формами, грудью и ягодицами. Через десять минут после начала перформанса ей пришлось уехать с места действия на такси и спрятаться. В том же году она эмигрировала во Францию.
Предуведомляя афишу 76-го Авиньонского фестиваля, Оливье Пи написал: “Каждое поколение становится свидетелем конца одного мира и начала другого. Каждому поколению предстоит, возможно, изменить ход судьбы, но прежде всего ему надо будет придумать свою собственную историю”. Или рассказать старую историю, но по-новому, начав со сказочного зачина “Жили-были”…
Анна РЭДЕР
«Экран и сцена»
№ 15 за 2022 год.