В июне на сцене Центра Михаила Барышникова на Манхэттене нью-йоркской публике был показан “The Orchard” – экспериментальное прочтение режиссером Игорем Голяком чеховского “Вишневого сада”. Мы беседуем с Анной Федоровой, сценографом спектакля, игравшегося три недели подряд.

– Насколько мне известно, идея “Сада” возникла во время пандемии. Каким образом вы попали в американский проект?

– Все началось больше года назад. Вместе с режиссером и видеохудожником мы сочиняли виртуальный эскиз, который должен был показать, каким видится спектакль в перспективе. С режиссером Игорем Голяком мы познакомились в Москве. Он живет в Бостоне, где основал “Arlekin Players Theatre”. Игорь учился сначала в Щукинском училище, а потом в магистратуре ГИТИСа у Сергея Женовача.

В работе над эскизом у нас с Игорем сложился обоюдоинтересный тандем. Возник общий язык.

– Как получилось, что к вашему проекту присоединился Михаил Барышников?

– Насколько я знаю, Михаилу Барышникову понравился первый онлайн-эксперимент Игоря во время локдауна – моноспектакль в zoom. Позднее он увидел еще один виртуальный проект – “Свидетель” о корабле “Сент-Луис”, на котором в 1939 году после “хрустальной ночи” немецкие евреи-беженцы пытались спастись за океаном. Но ни Куба, ни Канада, ни Америка не разрешили пассажирам сойти на берег, и корабль вернулся в Европу (в этом спектакле я принимала участие как художник). И когда Игорь задумал ставить “Вишневый сад”, между ним и Барышниковым завязался творческий контакт.

С самого начала планировались две версии “Вишневого сада” – “живого” в театре и виртуального. Барышников сказал, что хотел бы сыграть роль Чехова. В онлайн-версии он и играет Антона Павловича, читает его письма. В сценическом варианте он выступил в роли Фирса.

“Вишневый сад” – моя любимая пьеса Чехова, сопровождающая меня всю жизнь. Я делала курсовую работу в Школе-студии МХАТ, спектакль в Учебном театре там же, а потом уже спектакль в профессиональном театре.

– Как вам удалось добраться до Америки?

– Я должна была поехать в Нью-Йорк, но репетиции совпали с разгаром коронавируса. Мы продолжили работу, приняв решение, что я буду работать дистанционно. Первый раз в жизни я выпустила спектакль на расстоянии, все репетиции смотрела по специально организованной трансляции.

– По фотографиям понятно, что действие вашего “Сада” происходит после вселенской катастрофы.

– В режиссерском и сценографическом решении есть несколько пластов. Один – апокалиптический с роботом. Другой – магический. Волшебство создается благодаря видеопроекции на невидимой сетке-экране. Пространство – покинутая, заброшенная детская площадка в парке – кажется пустым. На полу то ли лепестки, то ли снег, то ли пепел, голубого холодного цвета. В первой ремарке Чехова мы читаем: “Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно”. Это такой хрупкий, иллюзорный мир, куда страшновато зайти, а потом не хочется уходить.

Волею судеб несколько лет назад я оказалась в доме Антона Павловича в Ялте. Сам сад меня поразил. Чехов купил кусок скалы, на котором ничего не росло. И за короткое время успел посадить и возделать свой сад. Были привезены пальмы, кедры и другие диковинные деревья. Тема сада Чехова вдохновила меня на решение виртуальной части спектакля. Но и в пространстве живого спектакля возникают растения. И есть скамейки – их форма, размер, спинки, сидения – реплика скамеек в саду Чехова.

– Вы начали говорить о том, как в виртуальном варианте спектакля появился Чехов в исполнении Барышникова.

– В виртуальном варианте мы построили трехмерную модель здания Центра Барышникова. Заходя в спектакль, вы попадаете на страницу сайта по продаже недвижимости с подробной информацией. Предполагается, что можно совершить виртуальное путешествие и решить: покупать дом или не покупать. Но вдруг перед зданием появляется элегантный Чехов-Барышников и, взглянув мельком на вас через экран, удаляется к входу и исчезает в глубине. Вы можете последовать за ним. На ваших глазах в пустых проемах появляются голубые двери, ведущие в волшебные комнаты. В каждой из них вы оказываетесь в одном пространстве с Антоном Павловичем. Например, вы в фантастическом саду, где беседуют Чехов и Книппер. Звучат строчки письма: “Ты будешь играть Раневскую”. Или в купе поезда, где Чехов читает газету и рассуждает вслух. Есть и круглая “космическая” комната, где нет гравитации. Весь этот визуальный сюрреализм с изрядной долей юмора уравновешивается тонкой и глубокой игрой Михаила Барышникова.

– Как технически осуществляется это перемещение в пространстве?

– Структурно это немного напоминает компьютерную игру. Вы нажимаете на кнопки на экране и за счет этого перемещаетесь, делаете выбор.

– Кто из актеров стал вашим фаворитом?

– Для меня фаворитом стал весь ансамбль. Актеры живут и дышат в пространстве как единое тело, дополняют друг друга, каждый индивидуален. Созданные ими характеры составляют сложную мозаику. После их ухода со сцены мгновенно ощущаются пустота и тревожная тишина.

– Михаил Барышников сам выбрал для себя роль Фирса?

– Это было предложение режиссера. И это очень точное решение, когда душа “Сада” – человек-легенда. Человек, взрастивший свой сад в масштабном смысле этого слова.

– Идея робота принадлежит вам?

– На самом деле, режиссер спросил меня, что я думаю о роботах, и мы сразу начали фантазировать вместе на эту тему.

– Весной на фестивале “Золотая Маска” показали “Робота Костю” – спектакль петербургского режиссера Ивана Заславца. Любопытно, что у питерцев сюжет также строился на пьесе Чехова “Чайка”.

– Я услышала об этом спектакле, когда у нас уже шли репетиции в декорациях. На протяжении работы над “Садом” несколько раз менялся смысл и “характер” робота. Это было связано с тем, что сама тема нашего “Вишневого сада” претерпела трансформацию, учитывая новые реалии. В результате спектакль начинается с космического одиночества робота в безжизненном пространстве. С появлением персонажей холодное пространство наполняется теплом, оживает. И вскоре мы понимаем, что в памяти робота есть этот сюжет и он знает, чем все закончится. Робот сопереживает судьбе героев, изучает их, подыгрывает им, изображает шкаф, например. Помогает Фирсу подавать кофе. “А где сливки?” – укоризненно спрашивает Фирс-Барышников. Или прикидывается большой игрушкой в детской наравне с деревянной ретро-лошадкой. Есть еще робот-собачка. В третьем акте Шарлотта дрессирует обоих роботов, как в цирке.

В финале, когда убирают скамейки, ставят их друг на друга, робот не дает забрать лавку, поднимает ее высоко. Он не хочет приближения финала. Когда все уходят, он опускает скамейку, и Фирс на нее садится.

– Как связаны оба варианта – живой и виртуальный?

– В виртуальной части зритель в какой-то момент попадает в живой спектакль и может управлять точками просмотра. Камеры установлены на сцене так, чтобы их можно было видеть в разных ракурсах. Камера есть и на роботе. В какой-то момент Раневская (Джессика Хект) обращается к виртуальной публике с монологом про сад. И в финале ей можно задать вопросы в чате, на которые она отвечает. Еще живой спектакль и виртуальный связаны аукционом. В третьем акте, когда решается судьба сада, объявляется аукцион.

– То есть публика в онлайне участвует в интерактиве?

– Да. Зритель виртуального варианта может купить картину. Это циф-ровая анимированная картинка, на которой здание Центра Барышникова крутится и сквозь него “прорастает” сад Чехова. Можно делать ставки. Победителю потом присылают картинку. А в это время онлайн камера показывает, как на сцене идет вечеринка. На прозрачной сетке между зрителями и актерами появляются видео, голография. И возникают люди в zoom, участвующие в аукционе. Это мостик между двумя вариантами. Оба начинаются одновременно, но в виртуальном варианте зрители подключаются к спектаклю во втором акте, после того как совершат путешествие по волшебным комнатам в здании. И есть титры, напоминающие краткое содержание первого действия.

– Работа над спектаклем заняла больше года. За это время трагические события следовали одно за другим.

– Конечно, в процессе работы было необходимо переосмысливать многое. Мы не могли продолжать работать так, как будто ничего не изменилось.

Возникло проекционное изображение трещины на бетонной стене в глубине сцены. Мир треснул. В финале эта стена рушится.

– Как реагирует на спектакль публика?

– Хорошо реагирует. Многие из тех, кто посмотрел спектакль живьем, идут смотреть виртуальный вариант. И наоборот.

– Что дал вам опыт работы над “Садом”?

– Это был важный опыт. Спектакль экспериментальный, и он расширил мой кругозор, мои представления о возможностях театра. Я получила бесценные навыки работы с виртуальным пространством. Замечательно интересно было работать в международной команде, где собрались специалисты из разных стран – Швеции, Канады, Бразилии, Китая и Японии. Многие работали на расстоянии, но этот проект создавался по любви. Прекрасным было чувство, что пусть ненадолго, но окно в мир открыто.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 13 за 2022 год.