АДиночество

Фото С.КОЛОБОВА/Предоставлено пресс-службой театра
Фото С.КОЛОБОВА/Предоставлено пресс-службой театра

“Маленькая белая таблетка овальной формы с насечкой посередине” – несуществующий антидепрессант капторикс. Таблетка обещает позитив и гармонию, как и название “Серотонин” – романа Мишеля Уэльбека (2019), начинающегося с этого описания таблетки, и спектакля петербургского театра “Приют комедианта” по его мотивам. Поманив душевным равновесием, лекарство коварно обманывает надежды героя романа Флорана-Клода Лабруста, а заглавие – ожидания читателей и зрителей спектакля Андрея Прикотенко.

В мире, где правят бойни и технологии, антидепрессанты со временем перестают работать, а побочки окончательно разъедают волю к жизни и любые человеческие отношения, тем более находящиеся в терминальной стадии. “Гормон счастья” серотонин перемещается в сознании людей в область недостижимого и несбыточного.

Режиссер не преувеличивает, когда говорит, что во всех своих последних спектаклях размышляет о конце истории. Вот и в “Серотонине” голосом актера Ивана Волкова команда Андрея Прикотенко повествует о “начале конца конца”.

В тесном пространстве под кучкой полиэтилена обнаруживается человек с набеленным лицом в современном костюме и галстуке, но в гофрированном воротнике другой эпохи. Кажется, его доставила сюда адская машинка – театральная лебедка, только что на глазах публики уехавшая за кулисы по плавному изгибу рельсов над сценой. Человек полулежит в офисном кресле на колесиках, за его спиной – белая стена-экран и черный рояль, перед ним – металлический стол с водопроводным краном на краю, вызывающий ассоциации с моргом (сценография и костюмы Ольги Шаишмелашвили). Тусклая стальная столешница загромождена предметами: ноутбук, камера на штативе, пластиковые стаканчики, пачки сигарет, бутылки, блистеры с таблетками. Добровольно выбранное место заключения в третьесортном парижском отеле, чье единственное достоинство – номера для курящих. Несмотря на хаос, все нужное для последующего монолога под рукой, достаточно развернуться на кресле или проехать на нем пару десятков сантиметров.

По сути “Серотонин” Андрея Прикотенко – моноспектакль Ивана Волкова, подчиняющего себе огромные массивы текста. Моноспектакль, однако, приправлен множеством оживающих персонажей (в исполнении Софии Никифоровой и Александра Кудренко) этой бесконечно далекой от религии меланхолической исповеди. Жизнеописание Лабруста – несомненно, материал для психиатра, которого он неоднократно посещает (рецепт на капторикс требует регулярного обновления), обнаруживая в лице врача едва ли не свою точную копию: тот же гофрированный воротник и желтые носки, то же мертвенное лицо, то же беспросветное АДиночество, состояние, взошедшее из слова и понятия “ад”. Клоны одиночества посещают воспоминания героя не раз и не два. Не случайно, всех женщин, что-то значивших в жизни 46-летнего Лабруста, исполняет одна актриса, – всех этих Юдзу, Кейт, Клер, Камиллу, меняющих каблуки и парики, платья и свитера, прячущих не только страдание на лицах, но и сами лица, и прорастающих одна в другой. Каждого следующего персонажа вытаскивает на сцену демоническая лебедка: одни семенят, ухватившись за свисающий крюк, другие степенно выезжают, примостившись на табурете на колесиках, как доктор Азот или однокашник героя Эмерик (разумеется, в знакомом воротнике, но еще с рогами на голове и с винтовкой в руках), вынашивавший и вскоре воплотивший мысль о самоубийстве.

Свой монолог Иван Волков выстраивает по законам музыкальным, набрасывая план рассказа о жизни, как мелодию на рояле, к которому периодически разворачивается, беря несколько нот, а дальше уже компьютер подхватывает и исполняет угаданную музыку (музыкальное оформление Николая Якимова). Камера ведет съемку, то и дело отправляя фрагменты изображения на задник-экран, туда же транслируется информация, фото и видео, нагугленные по ходу повествования Лабрустом (видеохудожник Илья Старилов).

У всех этих клоунов в депрессии, возникающих в рассказе героя и на сцене перед нами, имеется с ним общий знаменатель – запрограммированность на разрыв любых отношений. Все они, как и бывший аналитик Министерства сельского хозяйства Лабруст, ощущают себя обреченными тушками на бесконечном конвейере огромной птицефабрики, в какой-то момент долго демонстрирующейся на экране.

Благородная смазанность манеры отца, актера Николая Волкова, все больше проступающая в сыне Иване, оказывается идеальным художественным приемом для воплощения на сцене героя “Серотонина” Уэльбека. Легкими касаниями она нивелирует прямолинейность и физиологичность стиля письма нашего французского современника. Впрочем, откровенные описания и грубые реплики, которыми кишит роман, режиссером на сцену почти не допускаются.

В финале спектакля вещный мир Лабруста предстает разъятым на части (рояль деловито разбирают, подвешивая над сценой крышку-крыло, деку, боковые стенки, а следом и предметы, обитавшие на столе) – в полном соответствии с его душой. Остается одна скособоченная клавиатура, и из нее Лабруст умудряется извлечь прощальные звуки.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 11 за 2022 год.