В дни тягостных раздумий нужны опора, поддержка, совет. Наш юбиляр – человек уникальный во многих отношениях, но, быть может, главная его особенность заключается в том, что рядом с ним и стар, и млад чувствуют себя под защитой, каждому верится в то, что существуют незыблемые ценности – доброта, понимание, чувство локтя.

Когда-то в здании, где работает РАМТ, находился Новый театр. В какой-то степени детище Алексея Владимировича Бородина – всегда новый театр. Сменяются поколения, но эту молодежь ни с кем не спутаешь: в ней есть чувство свободы, позитивная, бьющая через край творческая энергия. Такие качества существуют у детей, выросших в хорошей семье, где все делается для того, чтобы ребенок развивался правильно, ничего не боялся и никогда не терял чувство собственного достоинства. Может быть, поэтому артисты Бородина так индивидуальны, интеллигентны, готовы овладевать новыми навыками, приемами, осваивать непривычные режиссерские языки?

Алексей Бородин преподает много лет, но его называют своим учителем те, кто никогда не был его студентом. Соприкасаясь с ним, хочется “улучшать” себя.

Задумав разворот с поздравлениями к юбилею, “ЭС” немедленно получила целый блок откликов его друзей и коллег. И вот, что интересно: никто не назвал цифры, хотя А.В. не скрывает своего возраста. Просто она (круглая и солидная) как-то не вяжется с юбиляром, его кипучей деятельностью. Редакция тепло поздравляет Алексея Владимировича с 70-летием, желает здоровья, творческих удач и многая лета. Остальное скажут наши “поздравители”.

Инна СОЛОВЬЕВА
Дорогой Алексей Владимирович!

Не так уж много нынче источников радости (когда их бывало много?). Вы, Ваш театр, Ваши спектакли, Ваши актеры – для меня источник радости долгой, сердечной, теплой, благодарной, тихо умножающейся. В радость мне видеть след Вашего воспитания и в тех, кто работает за пределами сберегаемой Вами сцены на Театральной площади, в тех, кто талантлив и деятельно добр. Побывав рядом с Вам, странно бы не унести хорошего.

У нас обесценили слово “хороший”. А ведь это антоним “дурного”. “Противослово”. Знак противостояния. Знак противодействия.

По мере моей восприимчивости я пробую уносить то хорошее, что от Вас идет в нашу театральную и вне-театральную жизнь.
Я хочу всегда быть близко к Вам, если позволите.

Поклон Вашему дому.

Алексей БАРТОШЕВИЧ
Когда-то театроведческий факультет ГИТИСа существовал недалеко от Покровских ворот, в Казарменном переулке. Он помещался в замечательном, старинном особняке, который потом снесли. Там, собственно, я и познакомился с Алексеем Владимировичем Бородиным, тогда еще Алешей Бородиным. Какое-то время он учился одновременно на режиссерском и театроведческом факультетах. Мне казалось, что театроведение ему больше к лицу, чем режиссура. Сверх-интеллигентный, сверх-благовоспитанный мальчик в очках скорее ассоциируется с фигурой театроведа, чем режиссера, которому по природе нужны пробивная сила, нахальство, самоуверенность и так далее.

Со временем выяснилось, что я был в глубоком заблуждении.

Правда, выяснилось не сразу. Первые шаги Алексея Бородина я прозевал. В сущности, я стал смотреть его спектакли и следить за его педагогической работой сравнительно поздно.

Должен сказать: его курсы в ГИТИСе (по крайней мере, на актерском факультете) – самые лучшие. Самые серьезные. Слово “серьезность” может показаться банальным и неуместным, но, имея в виду состояние моего родного ГИТИСа, – это важное слово.

Алексей Владимирович в высшей степени ответственный человек (вроде бы странный комплимент для художника!), но он умеет передать эту ответственность ученикам. Вспомним один из его дипломных спектаклей “Дневник Анны Франк”, в котором впервые появилась Чулпан Хаматова. Хаматова – ученица Бородина, и мне кажется, что ее душевные силы, человеческая последовательность, с которой она не только играет на сцене, но и занимается благородными проектами, возникли не без воздействия Бородина. Чулпан всегда говорит о том, какую роль в ее жизни сыграл Алексей Владимирович.

Что же касается его режиссуры (и особенно в последние годы) – то, что делает он сам, и то, что происходит в его театре, производит впечатление какой-то особой художественной и душевной подлинности.

Алексей Бородин сам ставит замечательные спектакли, стоппардовская трилогия – тому подтверждение. Я не люблю эту пьесу, считаю ее слишком многословной. А вот спектакль такого впечатления не производит. Бородин знает все о героях пьесы, об этом периоде нашей истории. Он знает, что при всем благородстве русской утопии – прекрасные идеи кончатся несчастьем, на героях лежит печать вины. Это ощущение пронизывает спектакль “Берег утопии”.

Бородин сумел создать театр с интеллигентной интонацией, с интеллигентной атмосферой. Это подвиг в наших условиях. И что очень важно, так это то, что Бородин не боится звать в свой театр самых разных режиссеров, таких, в частности, как Миндаугас Карбаускис. Бородин заботится о молодежи, дает им возможность сделать первые шаги. Прелестен проект “Молодые режиссеры – детям”, который абсолютно справедливо получил и премию Станиславского, и “Золотую Маску”. Когда у нас говорят, что нет молодой режиссуры, вот вам доказательство: Бородин открыл двери выпускникам Сергея Женовача. Кстати, как естественно смотрятся рядом эти два имени; понятно, почему ученики Сергея Васильевича пришлись ко двору в театре Бородина.

Я очень люблю Российский академический молодежный театр “имени Бородина” и бываю там не только ради эстетического удовольствия, но и чтобы подышать этим чудесным, благотворным воздухом.

Владимир УРИН
Первое ощущение – с трудом верится в эту дату. Кажется, так недавно был замечательный период в Кирове… Хотя, когда начинаешь смотреть на цифры, понимаешь, что это было давно (с 1973 по 1980).

Прожита большая жизнь, и если искать ключевые слова, то первыми будут – Строитель театра. Алексей Владимирович Бородин – один из последних могикан, который строит театр как художественный руководитель. Причем строит, ежедневно, еженощно работая над этим строительством, решая огромное количество вопросов.

Второе: он потрясающий мастер как режиссер. И доказывает это на протяжении многих лет. Мало того. Часто бывает, что время исчерпывает художника. Блистательно начав, придя к зрелому возрасту, он повторяется, становится малоинтересным. У Бородина, как и в его строительстве театра, “накопления” перерастают в качество. Все его последние спектакли говорят о том, что сегодня, несмотря на свой достаточно зрелый возраст, он находится в прекрасной творческой форме. Каждый спектакль – попытка художественного осмысления и чаще всего удачная.

И третье, что я хотел бы сказать о нем – абсолютно личное. Для меня он учитель. Несмотря на то, что мы начинали вместе в Кирове, и я в ту пору был директором теат-ра. Но многое из того, что мне удалось сделать в жизни, мне удалось сделать благодаря тому, что у меня был и есть такой человек, как Алексей Владимирович. Уроки Кирова-Вятки, потом уроки Москвы, особенно на первых шагах, когда я чувствовал его невероятную помощь и поддержку. Да самим своим существованием, тем, как он делает свое дело, он для меня – учитель.

Искренне поздравляя Алексея Владимировича с юбилеем, хочу пожелать ему долгих лет жизни, здоровья. Уверен, что мы еще увидим много спектаклей, которые сделает Бородин, и те, что родятся у него в театре. Сегодня он не только мастер, но и учитель, дающий возможности проявляться молодым режиссерам, уже не говоря о блестящей плеяде артистов, которых вырастил РАМТ и он сам.

Ольга ГЛАЗУНОВА
Мы с Алешей Бородиным знакомы больше 50 лет. Но это не просто знакомство, а жизнеопределяющая встреча.

Познакомились сразу после школы, дружили не только друг с другом, дружили домами.

Леша родился под счастливой звездой. Далеко от Москвы, в Шанхае. Судьба привела его семью в Советский союз. Они жили в Пушкино. После жизни благополучной семья оказалась в трудных условиях. Надо было строить новый дом. Это была редкая семья. Открытый дом, который принимал всех. Кто только здесь не бывал! Все однокурсники Алеши и их окружение. У Леши были замечательные родители и бабушка. Чувство семьи он сохранил на всю жизнь. Я имею в виду не только кровные, родственные связи, но и театр, который он строил, строит и, даст Бог, будет строить – это тоже семья.

Все началось в детстве, в юности и продолжается до сих пор. Помню его совсем мальчиком, но уже тогда он поражал своей целеустремленностью. Мы вместе работали в московском Театре кукол, и Алеша не гнушался быть монтировщиком сцены. Он знал, что будет заниматься театром. Очень скоро он оказался в ГИТИСе, сначала на театроведческом, а потом на режиссерском факультете. У него были удивительные педагоги. Прежде всего, Юрий Александрович Завадский.

Иногда интеллигентами рождаются, иногда ими становятся. Думаю, что в Алеше соединились и природные качества, и то, что давали люди вокруг: семья, педагоги, друзья. Его главные качества: интеллигентность и целеустремленность. Я говорила об Алешиной счастливой звезде. Жизнь часто бывала к нему благосклонной. Но не всегда. Был смоленский период, когда он поставил два прекрасных спектакля “Стеклянный зверинец” и “Два товарища”. Но они оказались не ко времени, и оба были разгромлены. Он оказался без работы.

Потом был кировский период. Он строил удивительный театр, о котором до сих пор вспоминают. В прошлом году мы приезжали большой группой тюзовских режиссеров в Киров. Как его встречали актеры, с которыми он работал!

Сегодня это понятие театра-дома разрушается, но Алеше удается сохранять в РАМТе особую атмосферу московского интеллигентного дома. С возрастом он становится все мудрее и мудрее. И все больше похожим на своего замечательного отца Владимира Александровича. Он умел руководить всем домом. Несмотря на все трудности, знал, так же как Алеша сегодня, куда вести свой корабль.

Михаил ЛЕВИТИН
Он учитель. Что это такое – я не знаю. То, что педагоги во время нашей учебы в ГИТИСе делали его своим ассистентом, тоже как-то относится к моему пониманию его как учителя. Я советуюсь с ним постоянно. В любых тяжелых ситуациях, где подводит мой темперамент, – помогает его взвешенная точка зрения. Думаю, что так относятся к нему и другие люди. Откуда такая опытность или даже мудрость?

Прежде всего, из гармонии его семьи, с которой я имел честь быть знакомым много лет. Это люди, близость с которыми образует в душе некое подобие нравственного порядка. За пределы, установленные правилами жизни своей семьи – мамы, отца, сестер – Алексей Владимирович никогда не выходил и не выйдет.

Я помню, как в тяжелейшее время борьбы за театр я советовался с ним, что делать, когда меня придет снимать с работы куча людей – партком, местком, профком. Он мне сказал: “У тебя окно выходит в сад. Пока они говорят, смотри в окно и думай о своем маленьком сыне”. С абсолютной точностью я выполнил его задание – волнение мгновенно улеглось, вернее, вошло в правильное русло, и ситуация легко разрешилась в мою пользу.

Он вообще мастер житейского поведения. Знание людей – не лишнее в театре. Оно не требует особой углубленности, но требует внимания к тем, кто рядом. С первых его этюдов, с первых отрывков на курсе и до сегодняшних огромных спектаклей на моих глазах и к моему удивлению из камерного, казалось бы, хрупкого и, может быть, недоверчивого человека вырос мастер принципиально больших многофигурных композиций, которому мало даже той сцены, что у него есть.

Я люблю вольное дыхание его спектаклей. От “Бани” Мая-ковского до “Фандорина” и “Берега утопии”. Ему мало уже и сценического времени. Он ставит спектакли, идущие почти сутки. И с каждым разом жажда пространства и времени становится у него все больше и больше, убеждая меня, что он почти совсем свободен в нашем деле.

Держать театр очень трудно. Не обижать людей почти невозможно, они обижаются сами. Бородин ухитряется “обидеть” так, что к нему хочется вернуться. Он не отпускает от себя практически никого. Он щедр, не боится соседства других мастеров и совершенно спокоен за свое дело, во всяком случае, внешне. Эту смелость и уверенность придают ему, конечно, не только умение ставить спектакли, но все та же непреходящая любовь его семьи, прежде всего Лёли, его прекрасной жены, у истоков брака с которой, говоря высокопарно, я находился. Мне тогда очень хотелось видеть их парой.

Она помогает. Не помогать человеку, который помогает другим, – бездарно и глупо, но это уже ошибки людей, Бородину же теперь помогает, кажется, и сам господь Бог.

Юрий ЕРЕМИН
Ты помнишь, Алеша, комнату в коммунальной квартире на Таганке, где жила наша подруга режиссер Лена Долгина? Именно там, более тридцати лет назад мы впервые встретились с тобой. Встретились, чтобы навсегда остаться друзьями.

Мы, конечно, знали о существовании друг друга: оба возглавляли ТЮЗы, ты – в Кирове, я в Ростове-на-Дону, оба уже были женаты и имели детей, оба считали себя вполне счастливыми оттого, что работали в молодых театрах, где не только творили, творчески росли, но и создавали свою собственную реальность, убегая от той тоски, которая тогда царила в обществе.

Мы и в самом деле подружились с первого взгляда. Помню, едва начав общаться, почувствовал, будто мы давно знакомы, будто давно знаю и разделяю твои взгляды на искусство, жизнь, политику. Наверно, поэтому наша лучшая подруга Лена произнесла в тот день фразу, которую мы часто вспоминаем с тобой.

“Я мечтаю, – сказала она, – чтобы вы оба работали в Москве”.
Мы с тобой посмеялись, – знали, что никакой Москвы нам не видать, да и не думали об этом – нам было вполне интересно в наших ТЮЗах.

Но Лена оказалась ясновидящей.

Не прошло и полгода, как тебя пригласили в Москву возглавить Центральный Детский Театр – ЦДТ.

А так как мне суждено было повторять твои основные жизненные шаги, то через год и меня пригласили возглавить Центральный театр – театр Советской Армии.

А еще через год ты переехал в квартиру на улице Советской Армии.

Ну, конечно же, и мне дали квартиру в том же доме, только в другом подъезде.

Эта симметрия продолжалась и в мелочах.

Но однажды симметрия распалась. Не выдержав груза, я оставил руководство театром, а ты…

А ты остался на капитанском мостике.

И победил.

И ставишь потрясающе интересные спектакли.

И воспитал труппу – молодую, дерзкую, талантливую, которая считается сейчас одной из лучших.

И создал свой собственный театр – Российский Молодежный Театр – РАМТ.

И выстоял, и идешь наперекор насаждаемому ныне коммерчески разнузданному театру.

И растишь молодую режиссуру, которая уже начинает завоевывать сценические площадки Москвы.

И держишь высокую планку драматургии, не позволяя ни на сантиметр опускаться на потребу зрителю.

И неуклонно, с подлинным азартом отцовства воспитываешь свою молодую публику. И результат – твой зал заполняет умный, понимающий, эмоционально зрелый и талантливый зритель.

Поэтому и успех у тебя чистый и высокий.
Поэтому твой РАМТ считается сейчас лучшим театром Москвы.

Наверное, это еще и потому что для тебя театр не только место творческой самореализации, но и театр-семья, театр-дом.

Ты в РАМТе создал настоящую артистическую семью.
Твой театр не подделывается под зрителя, он ведет зрителя ввысь по ступеням большой лестницы к той правде, которую только и можно высказать средствами искусства.

Ты и еще один прекрасный режиссер Петр Фоменко – только вы оба, на мой взгляд, – победили новые коммерческие времена и отстояли то, что более сотни лет назад создал Станиславский – театр жизни человеческого духа.

У тебя, Алеша, солидный юбилей.

Но мне почему-то кажется, что в последнее время твой творческий возраст начал отсчет в обратном направлении – к молодости. Каждый твой спектакль последних лет – “Берег утопии”, “Алые паруса”, “Чехов-GALA” – это события. И, кажется, что это все поставлено очень молодым режиссером. Поставлено про то, что волнует всех, что берет за душу, что питает ум и что помогает жить в наше не самое счастливое время.

Ты умеешь поворачивать свою судьбу в поисках новой дороги и новой цели.

И ты идешь самостоятельно. На своих ногах. И многие на роскошных авто не могут догнать тебя.

И еще.

Интеллигенции как класса (или прослойки), по общему мнению, теперь не существует. Ее задушили. Слабая, с муками сопротивлявшаяся советскому режиму, она довольно благополучно пала от рук, держащих пачки долларов.

Но несколько людей осталось, кого можно назвать интеллигентами.

Ты один из них.

Настоящий российский интеллигент.

пасибо нашей подруге, что 30 лет назад она посадила нас за один стол.
Я тебя поздравляю и горжусь тобой, Алеша.

Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА
Не раз мне случалось писать о нем, разглядывая “лицо без маски”, разгадывая “секреты А.Б.”, которых вроде бы нет – он открыт, как и его театр. И все же…

Почему так прочен, так органичен его союз со своим театром, а театра – с тем, что вне его, с публикой, временем? Почему они так уместны и необходимы в разное время, будь то сумрак застоя, лихорадка перестройки или нынешняя свобода, когда в театральном пространстве идет игра без правил, все возможно, предугадать ничего нельзя, генеральной линии нет? Почему, наконец, их так любят, даже сейчас, когда любовь как таковая становится дефицитом, и любят столь разные люди, которым трудно соединиться и сговориться?

А.Б. отзывчив на многое, непредсказуем, как и положено теперь режиссеру, амплитуда деяний у него широка, будь то мега-спектакль “Берег утопии”, его, А.Б., личный подвиг, – или нынешний сезон с чертовой дюжиной премьер и массой режиссерских особей разного пола и возраста, творящих, что душе угодно, на всех сценах РАМТа. Спектакль-эпос, с мощным режиссерским диктатом, – и театральная вольница, дарованная худруком коллегам. Дарованная щедро и безбоязненно, так как ревностью к этим коллегам и страхом за свой престиж А.Б. явно не страдает. Как и незабвенная наставница его, Мария Осиповна Кнебель, взрастившая немало маститых ныне режиссеров, тюзовцев и не-тюзовцев, отдавшая некогда пьесы Виктора Розова из рук в руки молодому Толе Эфросу, откуда и пошла линия его театральной судьбы.

А.Б., в какой бы манере ни ставил, всегда узнаваем, всегда с “лица необщим выраженьем”, которое он сообщает театру (или берет у него, из генофонда традиций, или, скорее всего, сам из этого генофонда и происходит). Выражение это прежде всего искреннее, хмурое оно или веселое, напряженное или словно распахнутое в каком-то порыве. Не бывает лишь “роли”, позы, притворства. И снова – тень Кнебель, аура ее, чудом сохранившаяся в театре.

Эти простые свойства – непосредственность, импульсивность, не-эгоистическая натура – впитывает не только труппа. Они переходят в спектакли, сообщаются публике, притягивают к театру людей.
И еще одно свойство, которое сам А.Б. назвал “качеством родителя” – забота о стариках и детях, о старейшинах труппы и зеленом молодняке, об актерах и студентах, и о юных зрителях, наполняющих зал. Качество, близкое любому времени и такому театру, где без родительских чувств делать нечего.

Благодаря А.Б. и его команде РАМТ существует как театр-дом, театр-семья, и команда эта – семейной закваски. (Кому не верится – зайдите как-нибудь на сбор труппы). Нечто редкое теперь, уходящее, порой кажется – обреченное. Но люди тянутся сюда, стар и млад, заполняя зрительный зал и роскошное это фойе, а иные счастливчики – кабинет А.Б., где хозяин радуется гостям и поит их чаем.

P.S. Если читатель недоволен тем, что мало сказано о театре, традициях его, нынешнем облике, о спектаклях, пусть подождет до зимы, когда будет отмечаться тройной юбилей ЦДТ-РАМТ (90 – 75 -20). Тогда и поговорим. И тайну трех цифр раскроем.

Материал  подготовила

Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена» № 11 за 2011 год.