“Житейское дело” по рассказу Андрея Платонова – премьера, которая состоялась в Черном зале Центра имени Мейерхольда. Только что участники спектакля вернулись с I Международного Платоновского фестиваля в Воронеже. Мы беседуем о мире Платонова и его героях с режиссером спектакля, актрисой “Студии театрального искусства” Анастасией Имамовой, с исполнительницей роли Евдокии Гавриловны Ольгой Калашниковой (также актрисой “СТИ”) и художником спектакля Александрой Дашевской. Мы попросили поделиться размышлениями о спектакле и исследователя творчества Платонова Наталью Корниенко, профессора ГИТИСа, ректора Щепкинского училища Бориса Любимова, следящего за работами учеников Сергея Женовача с их первых спектаклей, сценографа и режиссера Дмитрия Крымова, чей курс в ГИТИСе Александра Дашевская оканчивает в следующем году.
– Расскажите, пожалуйста, про репетиции “Житейского дела”? Как удалось сохранить свежесть восприятия платоновского слова?
– Ольга Калашникова. Сначала мы слишком трепетали перед платоновским текстом, и поэтому возникала дистанция между персонажем и словом. Потом, когда уже пришли зрители, мы немного освоились, трепет ушел, и мы стали “обытовлять” текст. А этого делать нельзя. И Настя нам все время говорит: «Играйте “крупнее”, удивляйтесь каждой фразе, каждому слову».
– Анастасия Имамова. Это ведь есть и в героях Платонова. Мне кажется, когда они говорят, они сами удивляются тому, что рождается. Идет какой-то подсознательный процесс – рождение фраз. Они ведь очень странно говорят, для нашего восприятия косноязычно: “Добро из жизни приходит, а жизнь – из пищи”. Или вот еще: “Ешь, ешь, а то злой станешь”.
– В вашем спектакле очень отчетливо проступает в Платонове инженер-изобретатель. Почему?
– Анастасия Имамова. Это как граненый стакан. Каждый видит мир через свою грань. Кто-то открывает его через трактор, машины, кто-то через музыку, живопись. Платонов видел мир через вдохновленное железо. И когда мы увидели Сашин трактор, он стал для нас отправной точкой.
– Как родился этот “объект”?
– Александра Дашевская. Мы с Настей говорили о том, что рассказ “Житейское дело” – это история дома, где живет Евдокия Гавриловна, где есть дети. А есть еще человек бездомный, причем внутренне бездомный. Он пришел с войны, потерял сына, он не знает, зачем живет. И захотелось создать такой теплый мирок, а потом тем, во что превратилась жизнь, тем, чем они сейчас живут, этот мир разрушить. И возник трактор. Потом мы что-то убирали, делали минималистичнее. Но хотелось сохранить ощущение железной махины, которая во что-то врезается, что-то ломая и при этом что-то создавая новое. Когда мы делали этот трактор, я думала о том, как он будет сочетаться с Олей: маленькая хрупкая женщина, которая управляет огромной машиной, укрощает ее. Мне хотелось, чтобы это было нежное сочетание.
– Саша, у вас ведь на курсе был семестр Платонова. Говорили ли вы, хотя бы в самых общих чертах, что такое пространство Платонова?
– Александра Дашевская. Мы думали о том, что такое мир Платонова. У него ведь есть разные типы рассказов – после-
военные, есть сюрреалистические, абстрактные, есть абсурдистские вещи. Мы думали о том, что такое мир в каждой конкретной ситуации и что такое он для тебя лично. Потому что даже если ты берешь абсолютно сюрреалистический рассказ, и он вроде бесструктурный и бессодержательный, все равно нужно найти в нем свою болевую точку и только тогда начинать его делать. Для меня самое близкое – это “Котлован”. Несмотря на то, что это очень жесткое произведение, в нем есть детская наивность.
– Анастасия Имамова. Когда мы искали способ существования платоновских персонажей, мы их называли “одухотворенные животные”. Ведь герои Платонова – жестокие. Жестокость – это ведь не когда ты больно другому делаешь. Это прямота, открытость. Герои Платонова не умеют страдать. Если им больно, они будут плакать. Если они хотят есть, они будут есть или искать пищу. Они не тратят время на самокопания.
– Ольга Калашникова. Они не восклицают, как у Чехова, “В Москву, в Москву!”. Они берут котомку и идут по дороге.
– Анастасия Имамова. В них нет самолюбования и самомучения.
– Оля, вы уже сыграли героинь Чехова, Лескова, Гончарова. А платоновская женщина – какая она для вас?
– Ольга Калашникова. Мы недавно играли “Захудалый род”, и мне сказали, что пару раз у меня в лесковской Ольге Федотовне “вылезла” платоновская Евдокия Гавриловна… Платоновская женщина – это женщина, прошедшая войну, трех детей вырас-тившая, потерявшая мужа, работающая на мужской машине. Это русская баба. При этом в ней сохранилась нежность, способность любить и воспринимать открыто этот мир. В ней нет жалости к себе. Есть жизнь, и она живет. Это, наверное, вообще сущность русской женщины. Выстоять и еще мужика на себе потащить, которому плохо, и детей вырастить, и себя сохранить. В какой-то момент все взять на себя и сказать: “Теперь вот так будем жить, потому что так сейчас надо”.
Мне очень нравится, как выписано у Платонова “оттаивание” Евдокии Гавриловны, когда в начале они с Гвоздаревым совсем чужие люди, искореженные войной, которые уже разучились чувствовать, когда они просто существуют: “Хочешь есть? На, поешь. Хочешь спать? Ляг, поспи”. А потом потихоньку у них начинается: “О! А у нее глаза есть!.. О! А у него руки есть!..” И в них просыпается мужское и женское. И это не что-то эфемерное, а очень плотское, когда хочется и тела, и мужика, и ничего с этим поделать нельзя. Очень интересно, конечно, играть – как вся вот эта шелуха спадает, все эти тулупы, телогрейки. Остается только какое-то крепдешиновое платьице. И она стоит на цыпочках. В любой женщине, даже в трактористке, живет балерина: на ней пачка, пуанты, и ее носят на руках.
– Наталья Корниенко, заведующая отделом новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Института мировой литературы РАН: Об этом рассказе пока еще не написаны научные статьи, он не упоминается в списках известных произведений Платонова. Тому есть свои причины, но не о науке речь, а о спектакле по рассказу “Житейское дело”, который мне вместе с Группой по подготовке научного собрания сочинений А.П.Платонова посчастливилось посмотреть одной из первых. До этого мы встречались с создателями спектакля в Институте мировой литературы и вместе рассматривали рукопись рассказа. В отличие от нас, они знали “Житейское дело” наизусть, и их встреча с рукописью Платонова – тайноведением писателя, запечатлевшей его сокровенную жизнь и мысль, мне напомнила встречу Гвоздарева с детьми Евдокии Гавриловны: “Жизнь для них чудо, как оно и есть”. Платонов для молодых актеров – это тоже чудо, и это правильное отношение к нашей классике.
Вот об этом “как оно и есть” и рассказывает спектакль. Обыденная простая жизнь как чудо. У Платонова почти нет диалогов, больше – молчания, да и сами диалоги – это разговоры про себя, а наедине с собой чего же притворяться и лгать, вот герои и говорят про себя, и потому что они владеют этим языком, понимают друг друга. Спектакль об этом – о разговоре наедине с собой. Ольга Калашникова – Евдокия Гавриловна ведет эту тему с первого появления на сцене и как бы создает для всех участников этой житейской истории энергетическое поле тихого и правдивого рассказа – о войне, памяти, сиротах, труде, послевоенных страданиях народа и о так необходимом всем, детям и взрослым, счастье…
Создавать сегодня театр нашей классики – это значит идти наперекор всему. И дело это трудное. По этому непростому пути пошли создатели спектакля по одному из самых неизвестных, а точнее, забытых рассказов Андрея Платонова, вернули “Житейское дело” в актуальный современный контекст. Уверена, что теперь и платоноведы напишут о рассказе.
Дмитрий Крымов. Мне в общем спектакль понравился. В общем, потому что редкость, когда что-то нравится целиком. Мне понравилась вторая половина. Первая решена знакомо, понятно, а вот когда выезжает трактор, возникает очень платоновская тема – любовь между людьми через любовь к машине. Хотя буквально ни одного слова про любовь нет. И сделано очень хорошо и даже сильно. Саша Дашевская молодчина. И там, и здесь успевает. И чего бы ни касалась ее рука, остается след душевности. И режиссерски вторая половина, на мой взгляд, решена Настей Имамовой очень умело и красиво. В этом спектакле Платонов дан, как он есть. И это определенный путь интерпретации литературного произведения. Я сейчас его не оцениваю. Можно нарисовать березку березкой, а можно черно-белыми пятнами, и будет даже непонятно, что это березка. Мне второй путь просто ближе, он более авторский, более сумасшедший. Но и в том, и в другом пути бывает и плохое, и хорошее. И это даже важнее, чем разница путей. Спектакль “Житейское дело” – из сферы хорошего.
Борис Любимов: На излете сезона у меня это самое серьезное театральное впечатление. Мы все время говорим, что у нас режиссерский театр. А на самом деле у нас сейчас театр не режиссерский, а фестивальный. И поэтому появление любой индивидуальности, молодой, юной – важное событие. И меня очень радует то, что к волне молодой режиссуры подключилась Настя Имамова.
Чтобы выразить Платонова через актера, который это великое платоновское косноязычие превратит в смысл, нужен или талант, или опыт, или чутье, или то, другое и третье. И мне кажется, Насте это удалось. Получилась и еще одна очень важная вещь. Настя нашла текст, который, смею утверждать, 99 и даже 100 процентов зрителей не знают, не знают, что это за произведение и что с этими героями будет. И зал вслушивается в каждое слово, всматривается и пытается угадать, что дальше, а это дорогого стоит.
Мне кажется, одна из актерских вершин этого сезона – работа Ольги Калашниковой. Это абсолютное бесстрашие, абсолютное доверие к автору и к своей героине, влюбленность в нее. Ее победительная прелесть и женское очарование не нуждаются ни в каком украшении. Все передается через внутреннее горение – глаза сверкают на изможденном лице. Вроде бы это женщина, которая за годы войны забыла, что она женщина, но нет, в ней все равно есть это “женское”, и его рождение происходит у нас на глазах. И ведь ни одного слова впроброс. Предельное внимание к нюансам, которое вообще уходит из театра. Сейчас ведь все в “крупную клетку”, по-сериальному. А здесь не только самое главное не пропускается – не пропускается ничего. Отыгрывается каждый изгиб, каждый поворот судьбы. Мне кажется, это свидетельство очень глубокой профессиональной зрелости.
Анастасия АРЕФЬЕВА
«Экран и сцена» № 13 за 2011 год.