Окончание. Начало – см. “ЭС”, № 12, 2020
Марина Семенова. Особенная стать. “Лебединое озеро”
Особенная стать была дана Семеновой от природы, а затем оказалась ее художественным образом, таким же, как весь ее облик, облик эллинской статуэтки. “Мы помним Семенову вытянутой и властной”, – написал известный балетный критик Владимир Голубов-Потапов в 1940 году, эти слова вспоминаются и сегодня.
Но вначале о ее педагоге, Агриппине Яковлевне Вагановой.
Харизматическая личность, чье имя впервые громко прозвучало в 1925 году, это Агриппина Ваганова, бывшая до 1916 года балериной Мариинского театра. Спустя пять лет она начала преподавать в Петроградском хореографическом училище, создав свою уникальную, столь же традиционную, сколь и обновленную академическую систему. Возник знаменитый учебник (в написании которого Вагановой помогла подружившаяся с ней Любовь Дмитриевна Блок, вдова поэта, впоследствии – выдающийся исследователь и знаток истории классического танца). А с третьего выпуска, возникла плеяда блистательных балерин, начиная с Марины Семеновой (легендарный выпуск 1925 года) и кончая Ириной Колпаковой (выпуск 1951 года). Появилась несравненная школа классического балета.
В очевидном неприятии некоторых дягилевских идей Ваганова предложила свои ориентиры. Не в форме деклараций или устных слов, а в форме практических намерений и результатов. Во-первых, возвращение к новой жизни большого балеринского стиля. Во-вторых, возвращение к строгой академической основе классического танца: никаких вольностей эпохи “модерн”, никаких соблазнов так называемого “нового балета”. А в-третьих, что было самым основным, возвращение на свое законное место танцующей балерины. Короче говоря, старый порядок вещей, но без архаики – ни в стилевой манере, ни в дансантной сложности, ни в дансантном великолепии, дансантном блеске. Для этого в споре с Дягилевым, как и в дискуссии с местными мариинскими апологетами режиссерского балета, у Вагановой имелся сильнейший аргумент: виртуозность. Или даже сверхвиртуозность, возрождающая первоначальный смысл этого слова: виртуозность означает доблесть. Марина Семенова, самая яркая из плеяды вагановских учениц, была – и оставалась всю жизнь – самой доблестной балериной.
В 1926 году, в первом же сезоне профессиональной работы Семеновой, тогда еще в Мариинском театре, Ваганова подготовила с ней “Лебединое озеро”, самый сложный балет классического репертуара. Это означало риск, но Ваганова не боялась риска. А Семенова, тем более, молодая Семенова, риск обожала.
До Семеновой, до 1924 года, года поспешного отъезда из России, “Лебединое озеро” танцевала Ольга Спесивцева, последняя из трех легендарных балерин дягилевской эпохи: Анна Павлова, Тамара Карсавина и она, Ольга. И первая среди мариинских балерин, в чьем творчестве дало себя знать самоощущение послевоенной эпохи. И по своей академически идеальной, но психологически смятенной манере, и по своей человеческой судьбе Спесивцева являлась классической представительницей “потерянного поколения” – но только не в литературе, а в театре, не на страницах книг, а на балетной сцене. Между прочим, перед отъездом из Петрограда Спесивцева занималась с Вагановой, о чем с благодарностью вспоминала много лет спустя, когда нашла пристанище на ферме Александры Толстой, младшей и любимой дочери Льва Николаевича Толстого, где обретали приют и покой многие русские эмигранты.
По контрасту со Спесивцевой и ее артистическим образом “потерянного поколения”, Семенову можно назвать представительницей, одной из лучших, “пришедшего поколения” (а может быть, и просто “женщиной 20-х годов”) – поколения, пришедшего для того, чтобы наполнить Мариинскую сцену новой энергией и новым смыслом. Старинную Мариинку сделать современной Мариинкой. А старые спектакли, сохраняя их хореографический текст, обновить и лишить ностальгической поэзии, ретроспективного духа. И если Спесивцева, судя по словам сохранившегося дневника, признавалась, что танцует “Лебединое” из последних сил, то Семенова танцевала как бы от избытка сил – жизненных, творческих и профессиональных.
Победа была полной, победа была двойной – и театральной, и собственно балетной. Как того требовал академический канон, Семенова идеально воспроизвела, искусно противопоставив их, две основные формы академического па – адажио и аллегро. Темпы адажио она распространила почти на весь лебединый акт, темпы аллегро – почти на всю сцену обольщения в акте бала. Другими словами, Семенова точнейшим образом обозначила две контрастные формально-ритмические основы двух главных актов; подчинив лебединый акт ритму шага, а сцену обольщения ритму бега. Дансантный шаг в первом случае, дансантный бег во втором, а в финале их органичное соединение. И наряду с этими формальными завоеваниями Семеновой удалось эффектно выявить контрастные состояния обеих героинь: абсолютную отрешенность от всего происходящего у Одетты, абсолютную погруженность во все, что происходит вокруг, у Одиллии. В кульминации лебединого акта и Принц, и даже Злой гений для семеновской Одетты переставали существовать, а во всей сцене обольщения для семеновской Одиллии существовал только Принц, и Семенова, вопреки традиции, вопреки либретто, вопреки логике акта танцевала не столько коварное обольщение, а минутное увлечение, которое она позволяет себе и которое вскорости будет забыто. Семеновская Одиллия была создана для жизни и для любви; семеновская Одетта была создана для творчества и для искусства. Одиллия Семеновой – великая любовница, Одетта Семеновой – великий художник. На сцене Семенова-Одиллия переживает – и зрителям передает – удесятеренное чувство полноты жизни, используя любимое слово Толстого. Так описывается состояние князя Андрея перед сражением, и так можно описать состояние семеновской Одиллии в антре, в момент выхода на сцену, перед сражением, но не воинским, а женским, борьбы за душу Принца, покоренного Одеттой. Сражение начинается сразу же в антре и достигает предельной мощи во второй вариации, где балерина в удвоенном темпе делает ошелом-ляющие два круга двойных пируэтов и шене, стремясь окончательно вскружить голову Принца и окружить дворец гибельной меткой.
Почти двести лет назад, а именно в 1828 году, Пушкин написал и опубликовал стихотворение “Портрет”, посвященное не названной графине Закревской. Оно читается как списанный с натуры портрет семеновской Одиллии:
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены Севера, меж вами
Она является порой,
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Как беззаконная комета – конечно, это семеновская Одиллия на благопристойном княжеском балу, конечно, это сама Семенова на сцене бывшего императорского, а теперь советского театра.
А к “женам Севера” Семенова-балерина тоже не принадлежала. Она оставалась одна, по крайней мере, в своих спектаклях, и слишком была поглощена творчеством, творчеством хореографического ваяния, творчеством дансантных доблестных па. Зимой 1936 года, во время недолгой гастрольной поездки в Париж, Семенова, помимо балета “Жизель” на сцене Опера, танцевала в концерте отрывки из “Лебединого озера”, из адажио лебединого акта. Известный в то время фотограф Борис Липницкий заснял выступление, и возникла серия прекраснейших поз, изваянных в танце. Им место в музее, в Лувре или Эрмитаже. В целом большое адажио в буквальном смысле сотворено балериной. Это ее художественный шедевр, а возможно, и художественный подвиг. Оно родилось вопреки всему – вопреки ситуации неволи, вопреки страху, господствующему вокруг у смятенного кордебалета, не находящего себе места, вопреки запретам Злого гения, появляющегося где-то у задника сцены. Тем самым Семенова представила великую тему: творчество в плену, творчество в условиях несвободы. Это включало в ассоциативный круг ее выступления очень многое. И Шостаковича, жившего после погрома 1936 года в ожидании ареста, но сумевшего создать и грозную Пятую симфонию, и артистичнейший квинтет. И Анну Ахматову, написавшую “Поэму без героя”. И, конечно, Бориса Пастернака, написавшего бессмертный роман в последние сталинские годы. Вот чем было семеновское “Лебединое озеро” для нас, слышавших Пятую симфонию Шостаковича, но ничего не знавших ни о поэме Ахматовой, ни о романе Пастернака.
Семенова танцевала “Лебединое озеро” больше четверти века, творческая жизнь постепенно налаживалась, но постепенно терялось терпение властей: “на сцене Большого театра танцует жена врага народа”, тем более что подобные слова на партийных собраниях произносили конкурентки. Что-то должно было произойти, и в 1952 году произошло: после выступления в “Лебедином озере” Семенова была уволена из театра в самой оскорбительной форме. Я был на этом спектакле и все видел своими глазами. В третьем акте, в картине бала, Семенова повредила ногу, но не бросила танцевать, а, прихрамывая, ушла за кулисы. Антракт длился тревожно долго, по-видимому, травма оказалась серьезной, но, в конце концов, Семенова с перебинтованной ногой (это было заметно и на галерке, куда я обычно попадал) вышла на сцену и, встреченная овацией, закончила спектакль. Дирекция, жалкая и подлая дирекция, давно ждавшая какого-либо предлога, на этот раз своего шанса не упустила. Вместо того чтобы объявить Семеновой благодарность, ей вынесли строгий выговор и тут же уволили “за утрату профессиональной формы”. Это случилось, повторяю, в 1952 году, за год до ухода Злого гения ее жизни.
Но среди этих страшных, а для Семеновой унизительных лет было время, когда ее признали национальным достоянием и когда она почувствовала неразрывную связь со своим народом. Это были годы войны и послевоенное время. О “Лебедином озере”, которое Семенова танцевала в 1944 году, писатель Алексей Толстой напечатал восторженные слова в “Правде”. Ее Лебедь, писал Толстой, залог непобедимости России. А весной 1945 года, в незабываемые майские дни, Семенова танцевала только что перенесенную Леонидом Лавровским из Мариинки в Большой театр “Раймонду”, и это действительно становилось торжественным празднеством Победы. Никогда особенная – тютчевская – стать балерины не казалась столь необходимой, как в тот год, и никогда не была столь прекрасной.
Вадим ГАЕВСКИЙ
«Экран и сцена»
№ 13 за 2020 год.