Важна суть пространства

• Рисунок Юрия ГАЛЬПЕРИНАВ Шаляпинском зале ГЦТМ имени А.А.Бахрушина открылась выставка “Пространства и образы Юрия Гальперина” (автор проекта Д.В.Родионов, куратор А.В.Оганесян). Она продлится до 20 декабря.

Вовсе не случайно среди макетов и костюмов, эскизов и аппликаций разместилась карта, где обозначены города, в которых работал замечательный художник. Слово “пространства” в названии обретает метафорический смысл. Делая спектакли в России, от Ярославля до Владивостока, работая за рубежом (в Европе, на Дальнем и Ближнем Востоке), Юрий Гальперин оставался верен своему пониманию искусства. Его постулат: “Декорация не самоцель, важна суть пространства” реализован в экспозиции. Устроители скомпоновали многочисленные экспонаты таким образом, что в зале не тесно, легко дышать. Хотя масштаб сделанного художником за несколько десятилетий не может не поражать. Ведь это первая персональная выставка Гальперина в России. Здесь представлены работы из разных собраний (большая часть из архива самого художника; деятельное участие в создании выставки приняла Тамара Цыганова-Гальперина). Важную помощь музею оказал Камерный театр Воронежа. На вернисаже можно было видеть не только его художественного руководителя Михаила Бычкова, но и директора Олега Ткаченко, актрису Татьяну Кутихину, некогда получившую “Золотую Маску” за роль Москалевой в “Дядюшкином сне”, оформленном Гальпериным. Из Ярославля приехал Александр Кузин. Пришли московские режиссеры, работавшие с Гальпериным. Удивительно искренней и душевной была атмосфера вернисажа: всех объединяла личность художника, ушедшего из жизни непоправимо рано.

“ЭС” публикует фрагменты выступлений на открытии выставки.
 
 
Михаил БЫЧКОВ
Юра никогда не умел себя подать. Мы впервые видим в концентрированном виде то, что он создал, и в этом огромная заслуга тех, кто придумал и сделал выставку. Это настоящее, очень важное художественное событие.
Мы познакомились с Юрой, когда нам было лет по 16. У меня ощущение, что за остальные 40 лет ничего в Юриной работе не изменилось. Он уже тогда все умел. Наверное, что-то дали учение в питерском вузе, практическая работа с завпостами. Но чаще это оказывалось препятствиями, которые ему приходилось преодолевать. Нет двух менее сочетаемых вещей, чем
система театральных учреждений, производства, распространенная у нас, и то, что представлял собой внутренний мир этого человека.
Следовало быть очень внимательным и любопытным, чтобы увидеть, услышать все то, что Гальперин мог рассказать о пьесах, о своем видении материала.
Мы много лет работали в Воронежском ТЮЗе, в Камерном театре, не считая спектаклей, которые делали в других городах. В правильно организованном театральном мире отношение к Юре – особое, прежде всего у артистов, понимающих, что он был способен дать в смысле работы над образом, в поисках пластичности, внутренней характерности. Артисты ходили за ним, обожали гримы, которые он делал вручную. Ему нередко бывало трудно в театре; он был особенным, а мир в большинстве своих проявлений – уродлив. Там же, где все было организовано по-человечески, он мог себя воплощать, проявлять, быть самим собой.
Я не всегда был к нему внимателен, хотя старался. Надеюсь все-таки, что больше было творческого контакта, совместных творческих открытий. Эта выставка – первая в России. Однако, что будет потом, когда наступит декабрь, нужно думать. Была прекрасная идея создания сайта, который позволил бы видеть работы Юры в виртуальном пространстве.
 
Дмитрий РОДИОНОВ
Мы сделали уже пять виртуальных выставок, которые экспонировались в нашем музее. Обязательно сделаем так, чтобы работы Гальперина появились в онлайне.• Эскиз Юрия ГАЛЬПЕРИНА
 
Сергей ЖЕНОВАЧ
У меня сейчас чувство и грустное, и светлое. Грустно, что Юры нет и он не видит эту выставку. С другой стороны – светлое чувство. Когда все работы собраны вместе (хотя это только часть того, что сохранено), особенно понятно, что Юра – настоящий художник со своим миром, своим мироощущением, своим миропониманием, настроением. И это не просто оформление сцены, эскизы, объясняющие, как одеть артистов. Это пространственное решение мира, людей, которые вот так должны выглядеть, так должны ходить, мыслить.
Нам посчастливилось работать вместе (со мной на выставку пришли артисты Владимир Топцов, Сергей Качанов). Сегодня утром перебирал какие-то бумажки, записочки тех сумасшедших, счастливых лет, которые прошли в Театре на Малой Бронной. Мы были влюблены друг в друга, влюблены в театр. Юра приезжал из Воронежа, ночевал в общежитии, в квартирах, которые мы снимали. Мы не думали о гонорарах, о сроках. Просто радовались друг другу, радовались театру. Тогда возникла идея “Короля Лира”. Еще вне конкретного пространства. Я помню, как приезжал к Юре в Ростов. Мы там сидели, выдумывали “песочницу”. У Юры родился такой образ: дубовые балки, которые по ходу спектакля трансформировались бы, ему мерещилось какое-то металлическое лезвие, а на нем должны были быть живые улитки. Сыро, холодно, железный лист с улитками, и все персонажи в шубах. Были 90-е годы, где взять шубы? Через знакомых нашли меховую фабрику, там продавали меховой лоскут. Килограмм лисицы стоил 30 рублей, песца – примерно столько же. Мешки притащили в студию “Человек”, и Нина Дворжецкая сшивала из кусочков полосы. Потом нас пригласили на Малую Бронную, и там уже к работе присоединилась могучая театральная система. А бревна мы никому не доверили. Это уже стало легендой, как Сергей Качанов саморучно вырезал эту красоту по рисункам Гальперина. Мы не выходили из театра, и каждый вечер рубили наши балки. И весь театр ходил к нам на Малую сцену на экскурсию. Потом мы пили красное вино, объясняя, что отравляемся вредными парами. А ночью бежали на метро, чтобы успеть доехать до общежи-
тия на площади Ильича. Вот помню, выходим из подворотни, идет снег и прогуливается директор театра Илья Аронович Коган с женой: “Ребята, вы что?” – “Да мы декорации делаем”. Картинка запомнилась.
“Король Лир” – знаковая работа. Мы с Юрой сделали на Бронной 12 работ, еще три в Норвегии и спектакль в ГИТИСе в мастерской Фоменко (когда еще не было такого театра) – “Шум и ярость” по
Фолкнеру, ребята его очень любили.
Время было замечательное: все занимались театром, любили его, тратили на него время, не думая о том, как и кем это будет восприниматься. Жили, как дышали. Потом работать становилось все трудней. Было понятно, что мы доживаем на Бронной последние месяцы. Задумывались “Пять вечеров”, Юра не мог выехать из Воронежа, и Алла Александровна Михайлова посоветовала мне обратиться к Александру Боровскому. Мы с Юрой следили друг за дружкой, встречались друг у друга на спектаклях.
8-9-6Но эти семь лет, когда мы были вместе, – самые счастливые, легкие, бескорыстные. И они остались внутри как эталон. В сегодняшнее непростое время слишком многое стали определять деньги, а не бескорыстное увлечение. Для меня Юра – человек из того времени, когда самым главным был театр.
Юрий Григорьевич – человек команды. Он преданно любил артистов, с ним с наслаждением работали цеха. Помню Марию Федоровну Мирошникову, заведующую пошивочным цехом на Малой Бронной, которая каждый костюм вместе с ним делала. В Норвегии его обожали все театральные пролетарии, потому что сам он очень ценил людей, которые своими руками что-то создают. В Норвегии он свои эскизы раздаривал артистам после премьеры.
Грустно, что его нет с нами, грустно, что, как всегда, все приходит немного поздно.
 
Александр КУЗИН
Все время после трагического ухода Юры мысленно периодически к нему возвращаешься, натыкаешься на его почеркушки. Мы встретились на каком-то фес-тивале, по-моему, это было в Самаре. Я там увидел спектакль “Колобок” – замечательный, светлый, чистый. Мне тогда очень захотелось с ним работать, но неловко было самому к нему подходить. Он был нелюдим. Вроде бы со всеми, и, одновременно, один. Потом Жора Цхвирава нас познакомил, и через некоторое время мы с Юрой в “СамАрте” поставили спектакль “Чу-Ха-Ха” по сказкам Чуковского, который идет до сих пор, уже больше десяти лет. Три или четыре раза менялась команда артистов, я видел его недавно, он живой.
Потом мы начали общаться. Я бывал в его доме, видел, как Тамара за ним ухаживает. Это была замечательная семья, в которой Юра был большим ребенком.
Он – прекрасный художник, образованный, начитанный человек. Я всегда разглядывал книги у него на столе. Вроде бы как режиссер ты должен был и это знать, и то, но он открывал литературу, для меня новую.
Помню в Сеуле, в Южной Корее, мы ставили с ним “Ревизора”, жили в одном номере большого отеля. Тогда я понял, как с ним хорошо молчать. Молчим, молчим, а потом начинаем говорить с того места, на котором закончили. Был такой случай. Оставалось три дня до премьеры, привезли костюмы – совершенно не те, что Юра придумал. И он попросил артис-тов принести из дома какие-то детали одежды. И радовался, как мальчишка, когда у них стало получаться то, чего он хотел добиться. Он говорил по-русски, но артисты его понимали.
Юра был светлым человеком, круг его друзей был велик. Благодаря ему я познакомился со многими интересными людьми. Вот и здесь на выставке много народа, но нет случайных людей. Фамилия Юры собрала нас всех вместе.
Гальперин – часть моей жизни. От этого невозможно отстраниться, я часто спорю с ним, мне его очень не хватает. Не хватает его парадоксальности, его иронии.
Я благодарен всем, кто делал эту выставку.
 
Леонид ХЕЙФЕЦ
Первый спектакль Юрия Гальперина – “Над пропастью во ржи” в Воронежском ТЮЗе – врезался в память. Ставил его Михаил Бычков. Очень красивая декорация, не красивенькая, а именно красивая и подлинная. Цвет стены – серый, глубокий. Настоящие соломенные кресла. Сочетание серого и “соломенного” запомнилось. Потом была наша единственная встреча: в Театре Станиславского мы сделали “Полонез Огинского”. Юра жутко нервничал. Так складывалось, что приходилось все время говорить ему: нет этого, но будет. Или не будет, в конце концов. Директор создавал обстановку, которая не располагала к работе. Юра был комком нервов, испытывал огромный дискомфорт. Но работа была для меня очень важной.
У нас часто устраиваются шумные юбилеи, на которых большинство чувствует неловкость. И даже уходы сопровождаются треском, их как будто ждут и таким образом хотят выразить свою преданность и любовь к искусству. А кто-то уходит незаметно. Как Юра. Он жил неброско. И так же ушел.• Эскиз Юрия ГАЛЬПЕРИНА
 
Станислав БЕНЕДИКТОВ
Очень большая беда, когда в России уходит художник. Может быть, это главное, что есть в нашей стране – люди, которые, несмотря ни на что, могут создавать свой мир и верить в него. Сегодня говорилось о времени, когда творчество было бескорыстным, когда идея театра была превыше всего. Это было счастье театрального братства. Мы с Юрой встречались на выставках “Итоги сезона” еще тогда, когда они проходили на пятом этаже старого ВТО. Мы были разбросаны по разным городам, мы с Алексеем Бородиным работали в Кирове, Юра – в Воронеже. Во многом благодаря выставкам возникало представление о богатстве страны. Нам, действительно, не так важны были гонорары, мы иногда ездили за свои деньги, лишь бы делать свой театр. Мы с Юрой были очень близки, хотя разговаривали мало. Сегодня уже прозвучало, что он был человеком “в себе”. Замкнутость, внутренняя сосредоточенность позволили ему сделать работы, которые я считаю открытием. Не могу сказать, что я его не знал. Была потрясающая выставка “Художники и режиссеры. Москва. Вторая половина ХХ века” в Новом Манеже. Мы были соседями по экспозиции. Меня тогда поразил резкий, своеобразный язык Юриных аппликаций.
Нас объединяет чувство прекрасной дружбы. И отношение к театру, оно может показаться наивным, но оно по-настоящему плодотворно и делает жизнь осмыс-ленной. Страшно говорить пустые слова, хочется вглядываться в мир его поисков особой пластики, в мир образов, напоминающих сновидения.
В Молодежном театре до сих пор идет спектакль “Роман с кокаином”. Я помню, какую Юра проявил волю, добиваясь, чтобы придуманные им ванны были из дорогой меди (в ту пору уже всю медь скупили на крыши). И добился своего. Когда мы монтировали “Роман с кокаином”, я был рядом с ним. Юра прекрасно, образно использовал полукружье нашего большого зала. Спектакль до сих пор смотрит огромное количество зрителей, и он производит сильное впечатление. Если в работу вложена такая чистая, замечательная энергия, она обязательно передается.
 
Анаит ОГАНЕСЯН
В первый раз я увидела Юрину работу в Воронеже. Это был “Дядюшкин сон”, поставленный Михаилом Бычковым. Я на всю жизнь запомнила цвет этой декорации – терракотово-красноватый. А следующий спектакль был “Полонез Огинского” Леонида Хейфеца в Театре Станиславского в Москве. И я снова запомнила колорит – серо-зеленоватый, необыкновенно благородный. Я тогда не знала Юру как человека. Познакомились мы, когда оказались вместе членами жюри фестиваля “Золотая Маска”. Мы вместе с ним видели работу молодого художника Александра Шишкина – это было нетрадиционно, неожиданно, и мне очень понравилось, как Юра говорил об этой работе. Я поняла, что он не только талантливый человек, но человек мыслящий, серьезный. Он мог быть и смешливым, и романтичным, и скептическим, но это была глубокая, масштабная личность.
Музей – это место, где эфемерное искусство театра сохраняется в макетах, эскизах, объектах. Когда я первый раз пришла к Тамаре в маленькую квартиру, и она начала доставать папки размера А-4, вдруг из этих папок на меня хлынул целый мир, пластика, цвет, объемы, идеи. Тот мир, который мы сегодня можем увидеть и почувствовать здесь, на этих стенах. Поэт сказал: “Лицом к лицу лица не увидать. / Большое видится на расстоянье”. Мы находимся как раз на том удалении, когда различаем большое искусство. Спасибо Дмитрию Викторовичу Родионову: когда мы пришли к нему с этой идеей, он нас горячо поддержал. Спасибо всем, кто нам помогал.
 
 

Материал подготовила
Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ
«Экран и сцена» № 23 за 2012 год.