Соседство во времени двух премьер Виктора Рыжакова – “По Чехову. Три сестры” и “Солнечная линия” Ивана Вырыпаева (обе были выпущены перед Новым годом) вызвало к жизни неожиданную ассоциацию. Вдруг померещилось, что герои “Солнечной линии” – это заброшенные в иную эпоху, так и не решившиеся обзавестись дочками, чеховский Вершинин и его жена. В “Трех сестрах” законная половина подполковника остается внесценическим персонажем, и все, что мы знаем о ней, следует из слов Тузенбаха: “Жена какая-то полоумная, с длинной девической косой, говорит одни высокопарные вещи, философствует и часто покушается на самоубийство, очевидно, чтобы насолить мужу”. Есть еще, впрочем, реплика самого Вершинина: “Что за ничтожество! Мы начали браниться с семи часов утра, а в девять я хлопнул дверью и ушел”.
Вырыпаевские Барбара и Вернер начали браниться в 10 вечера и продолжают совершенствоваться в этом на наших глазах в 5 часов утра – в исполнении Юлии Пересильд и Андрея Бурковского на сцене Центра имени Вс. Мейерхольда. С ног до головы в пастельно-бежевом, идеально в тон, вплоть до комбинации и носков, эти песочные люди без устали выясняют отношения, погруженные в свою песочную бурю, не теряя накала и градуса даже спустя семь часов круговорота упреков и непонимания, врезаясь друг в друга оскорбительными репликами, как скоростные поезда.
Режиссеру они видятся, конечно, трагическими клоунами, недаром в первой сцене долговязый Вернер и очкарик Барбара (в меховой шапке, как у ее тезки Барбары Брыльска в “Иронии судьбы”) существуют в каких-то противоестественных сутуло-согбенных позах, временами подсвеченные через самые разные цветовые фильтры. С завидной регулярностью они выпрямляются, но оказываются не в состоянии избавиться от ломаных движений. Чета бьется в заколдованном кругу, обусловленном психологией: под аккомпанемент агрессивного недовольства они яростно разуваются и разоблачаются, а следом снова обреченно натягивают одежду и обувь, чтобы потом механистично сломаться едва ли не пополам, сложив исходную мизансцену. Фразы и фразочки выпаливаются кукольными голосами в таком темпе, что виртуозная нецензурщина звучит как лихая мелодия, вполне, впрочем, гармоничная, в отличие от сути взаимных упреков.
Иван Вырыпаев предпослал своей пьесе, цель которой он определяет как терапевтическую, пространное жанровое определение: “Комедия, в которой показывается, как может быть достигнут положительный результат”.
Семь совместно прожитых лет, как и сама ночь выяснения отношений в кухне, интерпретируются героями диаметрально противоположным образом. То, что одному кажется белым, воспринимается другим как черное. То, где одной стороне мнятся собственные извинения, другая воспринимает исключительно как выпад, и вот уже в который по счету раз летят под откос сталкивающиеся лоб в лоб поезда. Осторожные фантазии о совместном танце и последующем поцелуе (на заднике вместо кухонного кафеля прорастает романтическая лесная чаща – сценография Николая Симонова) скатываются в бои без правил (задник опрокидывается, становясь рингом) – в прямом и переносном смысле. В единый ком слепливаются темы боли, кредита, непонимания, ребенка, гипотетического раздела имущества, жизни и исчезновения из нее и, конечно, рефрен – пресловутая солнечная линия (луч, однажды расчертивший на спине мужа границу, по одну сторону которой то, что жена в нем любит, а по другую – то, что не приемлет) и вожделенный положительный результат.
В какие-то моменты пьеса, выложенная мозаикой курьезов, выглядит почти самоучителем по обретению взаимопонимания, требующим разгрести тонны шлака скандалов и настаивающим на максимальном отрешении от своего “я”. Спасением оказывается ролевая игра. Барбара и Вернер натягивают на себя новые личности, наделенные специфической старомодной характерностью (выдуманные престарелые кузены родителей – двоюродная сестра матери Барбары Зоя и двоюродный брат отца Вернера Зигмунд). Именно с их помощью герои в финале почти пародийно пробиваются друг другу навстречу.
Режиссером Виктором Рыжаковым и актерами Юлией Пересильд и Андреем Бурковским выбрана самая ненравоучительная из всех возможных театральных интонаций для воплощения заложенного Иваном Вырыпаевым в пьесу месседжа: “я” никогда не сольется с “ты”, но и с этим надо как-то жить дальше.