Флориан Зеллер ворвался в литературу в неприлично раннем возрасте – в 22 года опубликовал первый роман “Искусственный снег“, через год – “Любителей чего угодно”, а затем “Очарование зла”, за который получил Премию Гонкура, и другие романы. В дальнейшем Зеллер взялся еще и за пьесы. Его “Отец” получил несколько престижных наград и стал “самой известной новой пьесой последнего десятилетия”, был экранизирован. “Правда” номинировалась на премию Лоренса Оливье. “Высота шторма” стала “лучшей пьесой 2018 года” на Бродвее. В “Матери” сыграла Изабель Юппер. Пьесы Зеллера поставили в сорока пяти странах, и ничего удивительного, что однажды среди них оказалась и Россия: в “Современнике” вышел “Отец” в постановке Евгения Арье (судьба “Отца” после ухода из театра исполнителя главной роли Сергея Гармаша не ясна, и в ближайшие два месяца премьерный спектакль в афише не значится), а в РАМТе появился “Сын” в постановке Юрия Бутусова.
Фабула “Сына” описывает вполне банальную ситуацию – отец ушел из семьи, создал новую, сын-подросток “забил” на учебу, попытался ужиться в новой семье папы, который изо всех сил старается не повторять своего отца, не множить модель равнодушия, от которой когда-то страдал сам. Он искренне пытается дать своему старшему сыну тепло и заботу, мужской пример и помощь, разрываясь между подростком и молодой женой с маленьким ребенком на руках. И с ужасом понимает, что не может вырваться из ненавистной ему матрицы. Даже трагический финал – самоубийство подростка – не кажется чем-то из ряда вон выходящим: подростки – они такие, выход из сложной ситуации, бывает, путают с выходом в окно. Ну или с выстрелом из ружья, которое, как водится, висит на стене (точнее, здесь спрятано за шкафом) и по законам драматургии обязательно должно выстрелить. Кажется, драматург старательно собирает шаблоны, как детальки из “Лего”, и выстраивает из них предельно простую, предельно внятную, математически выверенную конструкцию, где сквозь тонкую завесу драматического просвечивает трагедия.
Юрий Бутусов как раз и стремится эту завесу отдернуть. Он вновь обращается к своему излюбленному жанру – трагическому кабаре, точно настаивая на его неисчерпаемости. Как это часто случалось в биографии Бутусова, начал он репетировать в РАМТе “Бурю” Шекспира, а потом переметнулся к “Сыну”. Как именно происходят в его творческой кухне такие переключения (так в свое время появился “Отелло” в “Сатириконе” вместо заявленных “Трех сестер”), мы никогда не узнаем. Но о шекспировских мотивах у Зеллера он сам охотно говорит, подчеркивая гамлетовское начало своего героя – подростка Николя. Его личное “быть или не быть” – принять жизнь со всеми ненавистными компромиссами, а значит, начать играть по ее правилам, а значит, нести свою долю ответственности за ее отвратительное несовершенство. Или “умереть, уснуть и видеть сны”, не боясь, “какие сны в том смертном сне приснятся”, ибо ничего нет страшнее, чем остаться в навязанной ему матрице.
Пространство сценографа Максима Обрезкова то сжимается, то расширяется. Спектакль начинается и заканчивается в серой комнате со столом и стульями, зеркалом и окном, откуда все время льется свет холодной Луны, точно за окном вечный час Волка. Однажды стены комнаты разлетятся, обнажив пустое пространство, похожее на фотографии Космоса, где соседом человека становится огромный стервятник, терпеливо поджидающий чью-то смерть. А по земле катится гигантский метеорит, все уже сравнили его с планетой Меланхолией. Действие снова возвращается в комнату, а потом – на узкую полоску авансцены – там разбитая семья, только что пережившая избавление от страха за сына, попробовавшего уйти из жизни, впервые за долгое время испытывает иллюзию покоя, миновавшей опасности, возможности все начать сначала. В финале та же комната – та же матрица, конец замкнувшегося круга, дурная бесконечность.
В “Сыне” ярко, чувственно, откровенно – как всегда бывает у Бутусова – играют актрисы: Татьяна Матюхова (мать – точно сломанная заводная кукла с неестественными движениями) и Виктория Тиханская (мачеха). Но по сути это очень мужской спектакль, и линия эмоционального натяжения здесь проходит между отцом – юным, взрывным человеком действия (Александр Девятьяров), до поры бегущим от рефлексий и сомнений, сыном – постаревшим до срока, разочарованным, который в тягость сам себе (Евгений Редько), и неким Человеком, который поет (Денис Баландин). Между реальностью, за которую держишься обеими руками, невозможностью в нее вписаться (а другой реальности нет) и мечтой об ином мире головокружительной свободы и скорби, откуда явился этот нежный и насмешливый пришелец. “Сын” – своего рода “Царь Эдип” наоборот. Здесь сын не берет верх над отцом по воли богов, а просто уходит по собственной воле с предложенной ему орбиты (играть по навязанным ему правилам и как-то встроиться в жизнь, притерпеться к ней) в открытый Космос. Своим уходом он разрывает скорбный круг бесчувствия. А сцена, где юный отец-победитель, насладившись беседой с воображаемым успешным сыном-писателем, вдруг осознает, что отныне обречен обнимать пустоту – и только сейчас, впервые, живет и чувствует на полную катушку – останется в памяти надолго.
Ольга ФУКС
«Экран и сцена»
№ 23 за 2020 год.