Какие у вас новые хохмочки

“Юморист”. Режиссер Михаил Идов.

Дебютный фильм Михаила Идова “Юморист” был завершен в том же году, что и “Лето” Кирилла Серебренникова, для которого Идов написал сценарий. Эти картины – две стороны одной страны, две параллельно текущих жизни; им еще предстоит смешаться и взболтаться во время перестройки.

Наверное, было интересно писать об амбивалентном начале восьмидесятых: в Питере беспечно бродит нищая и влюбленная шпана, которая должна стереть с лица земли старых кумиров; в Москве проживают осторожные зрелые артисты, любимые всем народом, осторожные потому, что боятся потерять свое положение; и вообще все, послевоенные дети, еще заставшие Сталина. В “Юмористе” идет 1984 год, страной управляет Черненко, и уже в ходу шутка: “Вы будете смеяться, но наша страна опять понесла тяжелую утрату”.

Борис Аркадьев (Алексей Агранович) – знаменитый на всю страну юморист. У него есть номер-шлягер “Бархатный сезон” про фотографа с обезьянкой. На гастролях – поклонницы разных возрастов и веселые компании. Дома – огромная квартира, где есть видеомагнитофон с кассетой концерта Эдди Мерфи, жена-адвокат (Алиса Хазанова), давно не задающая лишних вопросов, бунтующий сын-подросток и обожающая папу дочка. Все не просто хорошо, а очень хорошо.

К тому же Аркадьева регулярно вызывают на квартиры, дачи и бани, на что он привычно реагирует: “Опять кому-то в Барвихе похохотаться захотелось?” Он подчиняется, но умеет быть свободным и даже развязным ровно настолько, насколько нужно заказчику: друг другу нервы пощекотать, но не зарваться. Это давнее умение, идущее еще от придворных шутов – подобрать такие слова, чтобы у всех от наглости заледенело в солнечном сплетении, но голову при этом не отрубили.

Подбирать слова Аркадьеву нравится, но проявлять свою виртуозность он может только в разговорах. В гастрольной компании, хорошо выпив, заявляет, что “делает литературу” – “Я продолжаю традиции Аверченко и Тэффи, а то и Чехова, Гоголя и Салтыкова, мать его, Щедрина!” Проверить это режиссер не позволяет – на протяжении всего фильма юморист постепенно читает только один монолог, тот самый “Бархатный сезон”, и к финалу из отрывков можно постепенно сложить паззл и понять природу его творчества. Оно нормальное. С ударными фразами: “Порода? Мыкак. Советский зеленохвостый мыкак”, “Девушка, вы что, первый раз за отпуск с обезьянкой обнимаетесь? Я даже не уверен, что это ваш первый Артур!” Ничуть не хуже “Госспидя”, “С ума схожу, рехаюсь” и “Это вы съели что-нибудь”.

Велико, конечно, искушение погадать, какие прототипы были у Аркадьева. Жванецкий и Хазанов предусмотрительно выведены режиссером за скобки, но и остальных вариантов предостаточно. Собирательный образ советского юмориста, фрондера за хорошую плату, втайне пишущего в стол “серьезное”, ходока и бонвивана, вышел удачным, как удачной получилась роль у Алексея Аграновича, смягчившего цинизм и самовлюбленность своего героя проникновенной печалью.

Да, называть Аркадьева ходоком, наверное, не стоит. Единственный гастрольный эпизод с красоткой Линой (Полина Ауг), которую он запросто увел у бывшего товарища и коллеги, успехом не увенчивается; в постели не складывается, юмориста тошнит, потом он трогательно кладет голову девушке на колени и просит “расскажи что-нибудь”, потом требует но-шпы…

В общем, повышенным либидо Аркадьев не отличается, сублимировать в творческую энергию ему нечего, и Лина после эпизода с но-шпой в фильме больше не появится. Интересна еще одна деталь: после концерта к Аркадьеву рвутся поклонницы, одна, трепетно-восторженная (Юлия Ауг), подносит на подпись книгу. Когда-то Аркадьев хотел стать писателем, но его первую книгу “Проклятие” раскритиковали, и вторую он так и не написал. Поклонница глядит на обложку и замирает: вместо добрых слов там нарисован член с крылышками. Тут и горечь несостоявшегося литератора, и еще один намек – и на отсутствие либидо, и на отсутствие крылышек.

Но ввысь Аркадьев стремится; очередная ночная поездка к заказчику приводит его на Байконур, где он будет читать космонавтам уже осточертевший “Бархатный сезон”. Однако чтение перейдет в разговор о важном – о детях, о божественном, и Аркадьев признается, какой бы вопрос задал богу, если бы довелось встретиться: “Достоин я любви или нет?” В этот момент он не шутит и ждет ответа от космонавтов ли, из горних сфер ли, из космоса ли про ту самую любовь, которой в его жизни тоже нет.

На каком топливе существует Аркадьев, не очень понятно. Его семья живет как-то по отдельности, эмоции вызывает только сын (Даниэль Шифрин), пугающий артиста сочинением антисоветских песен и довольно удачными попытками перешутить отца. “Что дозволено Юпитеру…” – снисходительно начинает Аркадьев. “…то не дозволено Александру Бовину”, – парирует сынок.

Дружбы в жизни юмориста тоже нет. Есть импрессарио Будовский (Павел Ильин), который доставляет ему антипохмельные таблетки, но только когда назревает очередной концерт. Есть

вальяжный актер Максим (Юрий Колокольников), с которым они встречаются на генеральских квартирниках и в баньках. Но по Максиму с первой секунды видно, что выручать он не станет. Есть старый знакомый, бывший друг, Семен Гринберг (Семен Штейнберг), с которым они начинали, но потом один превратился из Аронзона в Аркадьева и устремился вверх, а второй остался Гринбергом и его вершина – последняя страница “Литературки”. Гринберг исходит желчью при виде Аркадьева и любить его не собирается.

Все эти люди создают фон – не только в жизни юмориста, но и в фильме; они обозначены парой-тройкой штрихов, однако представить себе их историю, описать их мысли и эмоции достаточно трудно, они не существуют как полноценные персонажи, лишь оттеняя жизнь юмориста.

Ни бог, ни царь и ни герой – Аркадьев решается написать еще один рассказик, про космонавта Рабиновича, но публика его не услышит. Будовский вяло предупредит, что незалитованный текст читать нельзя, Аркадьев не рискнет.

К этому моменту образ артиста уже кристально ясен, и, чтобы фильм не заглох и продолжал двигаться, приходится устраивать Аркадьеву насильственную трансформацию; в очередной баньке он неожиданно начинает злобно шутить про Ленина и корпулентную хозяйку, будто бы нарываясь на то, чтобы ему, наконец, отрубили голову. Но Аркадьев слишком вял внутренне, осторожен и озабочен собой, и трудно поверить, что это настоящие перемены – скорее такое поведение можно объяснить нервным состоянием после запоя, куда юмориста погрузила откровенная беседа с космонавтами. Ему опять приходится пробежать по лезвию бритвы; опасные шутки стираются другими, более мощными событиями, и Аркадьев остается цел.

Безусловно, главный герой Идова – лишний человек, сродни Онегину и Печорину, но он не причиняет зла слабым и добрым (член с крылышками не считается), и рядом с ним нет никого, кто мог бы своим благородством и честностью оттенить мятущуюся душу юмориста. В фильме действительно нет никого, кому можно было бы искренне симпатизировать. Уязвленный Гринберг? Неяркая жена? Вечно оскорбленный сын? Броская Лина? На титрах в начале фильма одухотворенно звучит песня про далекий Млечный путь, но, как бы ни звал он в дорогу, никто из героев туда не отправится.

Если снова вспоминать про “Лето”, где сплошные сильные чувства и переживаешь за всех, то на этом фоне Аркадьев выглядит не только лишним человеком, но и уходящей натурой, которой не суждено достичь космических высот трагизма. Ей не будет места в будущем, о чем говорят карикатурные КГБшники: “Этому-то юмористу кабзда. А вообще давай разрешим им шутить. Выхлоп-то требуется. Про бюрократов, взяточников. Про секс!”

Однако место отыщется – свою внутреннюю тоску и невозможность выразить талант, свое отсутствие любви, дружбы и радости, свой страх перед переменами (он боится турбулентности) Аркадьев понесет и дальше. И финальный эпизод 2018 года с постаревшим героем выглядит не его спасением, а скорее наказанием, где он сам себе и измученный долгим летом пляжный фотограф, и дрессированная обезьянка, которой не разрешают кусаться.

Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена»
№ 5 за 2019 год.