Несчастлива по-своему

Фото Д.ЮСУПОВАДжон Ноймайер – один из самых часто ставящих в России западных хореографов. Его балеты шли на сцене Мариинки, Большого и Музыкального театра имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко.

Мастер адаптаций для балетной сцены великой драматургии и прозы, он переводил на язык танца произведения Шекспира, Ибсена, Теннесси Уильямса, Томаса Манна, Андерсена, Дюма-сына. К русскому театру у Ноймайера отношение особое. С тех пор, как в юности он увидел “Три сестры” Ли Страсберга, Ноймайер стал последователем системы Станиславского на балетной сцене и, конечно же, не мог обойти вниманием драматургию Чехова. В 2002 году, в руководимом им Гамбургском балете, он обратился к “Чайке”, которую в 2007 году поставил и в Москве, на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича. Это был удивительный спектакль – тонкий, со множеством оттенков и нюансов, с подробно выписанными, абсолютно чеховскими характерами. И хотя Аркадина превратилась в прима-балерину императорских театров, Тригорин – в хореографа, Треплев – в его начинающего коллегу, а Нина – в девушку, мечтающую о танцевальной карьере, атмосфера и суть пьесы были уловлены точно. Чеховское “люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни” витало в воздухе, ставя спектакль в ряд лучших (и не только в балете) сценических воплощений пьесы. Затем, в том же театре, появилась “Татьяна” по пушкинскому “Евгению Онегину”. Как всегда, Ноймайер воплощал не сам роман, но свое ощущение от произведения, оставаясь верным не букве, а духу автора. Перенеся действие в двадцатые годы прошлого века (на именинах заглавной героини лихо отплясывали красноармейцы), он пластически визуализировал русскую душу Татьяны, которая не только “в семье своей родной казалась девочкой чужой”. Она отличалась от окружения с самых первых минут до трагического финала, была обречена на фатальное одиночество.

Теперь, что вполне логично, очередь дошла до Толстого – до его самого востребованного сценой и экраном романа “Анна Каренина”, так что Чехов, Пушкин и Толстой сложились в своеобразный русский триптих Джона Ноймайера, европейского художника, родившегося и выросшего в США, но понимающего про Россию то, чего мы, быть может, не знаем сами.

Премьерный спектакль – совместная постановка Большого театра (с ним хореографа связывают не вчера сложившиеся отношения) и Гамбургского балета (мировая премьера “Анны Карениной” состоялась в Гамбурге меньше года назад – 2 июня 2017 года). По части оригинальности прочтения классического первоисточника Ноймайер верен себе. Он переносит действие в сегодняшний день, дает свой взгляд на характеры героев, но при этом не перечеркивает Толстого. Постановка Ноймайера – развернутый комментарий к первой фразе романа: “Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему”. Действие, как и у Толстого, строится вокруг взаимоотношений четырех пар: Каренин – Анна, Анна – Вронский, Стива – Долли, Левин – Китти. Сюжетообразующей становится, естественно, линия Анны, дополняемая ее дуэтами с сыном Сережей (его роль исполняет взрослый артист) и роковым Мужиком, тем самым, что попадает под поезд в начале романа.

В партии Анны (в составе, открывшем серию премьерных показов) предстала Светлана Захарова – балерина, созданная для этой роли. Ее невероятный шаг, фантастическая гибкость, красота удлинненных линий рук и ног плюс профессиональный перфекционизм делают ее идеальной исполнительницей этого образа, отмеченного экспрессионистским нервом и остротой движений. Российскую приму связывает с Ноймайером долгое сотрудничество. В Мариинском театре Захарова танцевала в его “Теперь и тогда”, на сцене Большого была Ипполитой (Титанией) в “Сне в летнюю ночь”, Маргаритой Готье в легендарной “Даме с камелиями”, ставшей одной из лучших партий балерины.

Анна Каренина Светланы Захаровой, как и ее Маргарита Готье, – натура сильная. Мы видим Анну очень разной, например, спутницей жизни политического деятеля, каким здесь представлен Алексей Каренин. Анна дежурно позирует перед камерами – с мужем, сыном, все втроем. Затем – изнывающей от банальностей и скуки, играющей с сыном, ждущей нового и неожиданного, чем и оказывается встреча с Вронским, азартным игроком в лакросс (спортивная игра заменила здесь верховую езду). Даже знакомство героя с Анной происходит на бегу: он несется куда-то в трусах и майке с полотенцем в руках. Кстати, хореограф, отличающийся вниманием к деталям в психологической разработке характеров, в решении образов мужа и любовника Анны достаточно прямолинеен. Если Алексей Вронский – в первую, вторую и третью очередь спортсмен, то его тезка Каренин – политик, политик и политик. Надо сказать, что исполнители, выступающие в одном составе с Захаровой, – Семен Чудин (Каренин) и Денис Родькин (Вронский) убедительно оправдывают поведение своих героев. Пластика первого дозирована, осторожна и монотонна, тогда как второго – упруга, раскована и более разнообразна. Каждый из них олицетворяет определенный человеческий тип: сухого чиновника и самовлюбленного бонвивана. Такой взгляд на толстовских героев накладывает отпечаток и на характер Анны. Ее дуэты (ритуальные – с мужем; неожиданные в своей акробатической смелости – с возлюбленным; ребячливые – с сыном) отмечены неким отстранением. Каренина Захаровой – трагически одинока. Единственный, с кем она вступает в равноправный танцевальный диалог, – Мужик (Эрик Сволкин), преследующий Анну как призрак, “взламывающий” ее дуэты с Вронским, превращающий их в трио. Мужик появляется, упав с колосников, как знак беды, как небесное проклятие, тяготеющее над толстовской героиней. Он, как и детский паровозик, с которым весь спектакль играет Сережа, влечет Анну за собой к трагическому концу. Иногда в оранжевый комбинезон рабочего-путейца облачается и Вронский.

Две другие пары (Стива – Долли, Левин – Китти) выписаны хореографически не менее подробно. Измены Облонского показаны откровенно и красноречиво. Супруга распахивает дверь спальни и застает мужа в постели с гувернанткой. Эмоциональный дуэт выяснения отношений Стива–Михаил Лобухин танцует, запутавшись ногой в спущенной штанине, которую безуспешно пытается натянуть на себя. Долли–Анастасия Сташкевич выглядит, как и у Толстого, терпеливой, доверчивой и способной прощать.

Осовременен здесь и Левин–Денис Савин, превратившийся в американского фермера в клетчатой рубахе и ковбойской шляпе. Спектакль поставлен на микс музыки П.И.Чайковского и А.Г.Шнитке, но Левину сопутствует собственная тема – песни британского композитора и певца Кэта Стивенса, после принятия мусульманства ставшего Юсуфом Исламом.

Левин выглядит любимым персонажем хореографа, выписанным им с особой теплотой. Свободный и раскованный в поле, на тракторе, в окружении косарей, в светском салоне он выглядит неловким чужаком. И все-таки, в отличие от Анны, он не одинок, а индивидуален, что особо проявляется в его отношении к Китти (Дарья Хохлова), сначала нежно влюб-ленной во Вронского, а после его измены находящейся на грани безумия. Сцена в санатории, куда отправляется лечиться брошенная Китти, – лучшая в спектакле. Иступленный монолог напоминающей раненую птицу героини проецируется на экран. Но даже если бы крупные планы отсутствовали, танец Китти все равно столь выразителен, что передает малейшие перепады ее внутреннего состояния. Поначалу она даже не замечает появления Левина, но бережное внимание, забота и нежность, которыми исполнено каждое движение героя, вскоре возвращают больную к жизни. Удивительное по эмоциональной насыщенности адажио образно передает динамику взаимоотношений героев. Свадьба Китти и Левина – также неординарное событие в спектакле. Жених появляется в последний момент, срочно натянув на себя белую рубашку и черный пиджак, но оставаясь в неизменных высоких сапогах.

Отношения Анны и Вронского многим яснее. Поначалу это – страсть, потом – усталость друг от друга. На фоне голубого итальянского неба их роман вступает в свою завершающую стадию. Возвращение в Россию, флирт Вронского с княжной Сорокиной, скандал в опере уже не имеют значения. Анну неумолимо влечет к смерти, ничто не способно ее остановить – даже встреча с сыном. Мы не увидим бросающейся под поезд Анны Карениной: она крестится и исчезает, проваливаясь в люк. Самое же неожиданное в спектакле Джона Ноймайера – финал. Вронский оплакивает Анну, по-своему страдает Каренин, но, как выясняется, по-настоящему смерть героини переживает лишь обретший семейное счастье и нежно качающий на руках первенца Левин. Похоже, он готов взять на себя и заботу об осиротевшем Сереже, который в финале одиноко кружит по сцене.

Алла МИХАЛЕВА
Фото Д.ЮСУПОВА
«Экран и сцена»
№ 7 за 2018 год.