“УХОД”. Режиссер Лана Уилсон. США. Конкурс документального кино.
Его зовут Иттэцу. Бывший рокер, ставший буддийским священником. Храму потребовался священник, и Иттэцу согласился, даже не имея опыта в этом деле. Он не просто исцеляет души – спасает людей от суицида. Берет на себя их боль. Телефонный звонок может разбудить глубокой ночью, и он помчится – на мотоцикле, на поезде. Главное – успеть. Страдание порой невозможно перетерпеть. Приходит sms-ка, в которой три слова: “Я хочу умереть”. И за чашкой кофе Иттэцу будет вести с потенциальным самоубийцей долгий разговор о его детях, об их любви, о том, что им без него плохо, их нельзя оставить и обязательно надо увидеть, как они будут расти, взрослеть.
Телефонные звонки, восемь пропущенных вызовов. Возможно, помощь нужна была немедленно, а он упустил момент…
Иттэцу забирает часть чужих страданий, и ему нужно оставаться сильным. Легко давать советы другим, но трудно решить, как поступить самому. Дома жена и маленький ребенок. Им тоже необходима его забота. Один инфаркт уже перенес, возникли проблемы с сосудами. Однако он спешит, идет, едет, подолгу разговаривает с людьми. А расслабляется – на дискотеке.
Почему избрал для себя такой путь, с которого не сходит уже десять лет? Дядя, друг покончили с собой; признается – это угнетало. И если можно кого-то остановить от рокового шага, значит, надо остановить. А для того, чтобы остановить, – понять, что толкает человека на самоубийство. Для каждого Иттэцу находит те самые слова, что продлевают жизнь. Кто-то после общения с ним получает поддержку близких, а кто-то вновь хочет увидеть, как зацветет сакура.
Иттэцу разработал специальную методику для своих пациентов. Проводит семинары. Цель подобных семинаров – дать понять пациентам, что такое уход из жизни. На девяти листочках они пишут, о чем мечтают, что хотели бы сделать, что им дорого. Затем три листочка из девяти выбрасывают. Затем еще три. Затем из оставшихся трех выбрасывают два. Останется один. Кто-то на нем напишет “мама”; кто-то – “любить и быть любимым”. Затем надо уничтожить последний листочек. Не остается ничего – вот это и есть смерть. Готовы ли они принять вот это “ничего”, пустоту?
Про своего героя режиссер-документалист Лана Уилсон узнала из журнальной статьи. И решила снять фильм, чтобы дать возможность другим испытать то, что испытывает человек, собирающийся расстаться с жизнью, понять, через что проходят эти люди, и как бесценно возвращение к жизни. Лана Уилсон поехала в Японию. Сначала без камеры, чтобы побеседовать со священником, чтобы он привык к ней и в дальнейшем мог бы себя свободно ощущать перед камерой. Режиссера поразило терпение, с которым он общается с людьми, соучастие, мудрость: “Он все время живет в сложных ситуациях и не может по-другому. Общаясь с людьми, думающими о самоубийстве, чувствует себя максимально живым”.
Фильм Ланы Уилсон обладает терапевтическим эффектом. Его надо посмотреть всем. Чтобы жить.
“ВОДА И САХАР: КАРЛО ДИ ПАЛЬМА, ВСЕ ОТТЕНКИ ЖИЗНИ”. Режиссер Фариборз Камкари. Италия. Программа “Ателье”.
…Все начинается с сочной зеленой поляны, еще на титрах. Настолько зеленой, что кажется, будто по ней прошлись зеленой краской (говорят, ее на самом деле красили – Антониони настоял). Серый город, похожий на декорацию, по которому бегут, задевая прохожих, комедианты и клоуны. В мастерской фотографа – чуть тонированные перегородки отбрасывают тень на белый пол. Белые стены, на их фоне – модели в экстравагантных туалетах. Снова зеленая поляна в парке, зеленый холм, тревожное трепетание зеленой листвы. В кадре – фотограф, снимающий мужчину и женщину. Крадется по лоскутку зелени, чтобы его не заметили, прячется за деревьями. Вот-вот что-то случится… Случилось. Случилось ли?..
“Фотоувеличение” (“Blow-up”) Микеланджело Антониони – классика. Его по кадрам изучают в киношколах. По кадрам, снятым оператором Карлом ди Пальма. До “Фотоувеличения” он сделал с Антониони “Красную пустыню”, первую цветную картину режиссера, феерию цвета. После – “Идентификацию женщины”.
Работал с Марио Моничелли, Пьетро Джерми, Сидни Люметом, Этторе Скола, Миклошем Янчо, Бернардо Бертолуччи (только один фильм – “Трагедия смешного человека”). А потом его смог заполучить Вуди Аллен. Итог их сотрудничества – двенадцать картин, в том числе “Ханна и ее сестры”, “Тени и туман”, “Пули над Бродвеем”, “Все говорят, что я люблю тебя”, “Разбирая Гарри”.
Вуди Аллен добивался оператора четырнадцать лет. Посмотрел “Красную пустыню” и загорелся. Одолевал телеграммами, которые Карло даже не читал. Не отвечал он и на телефонные звонки. А когда установил автоответчик и прослушал сообщение от компании Вуди Аллена – вышел с ними на связь, попросил прислать сценарий. “Через пять минут Вуди перезвонил, – вспоминает Адриана Кьеза ди Пальма, вдова оператора и продюсер фильма “Вода и сахар…”. – Он прислал своего помощника в отель Рима, где Карло тогда жил, и сказал, что у него есть на ответ 24 часа. Карло отправил Вуди телеграмму с согласием”.
Почему этот документальный фильм называется “Вода и сахар…”? В детстве мама давала Карло воду и сахар. По-итальянски сахар – zucchero, что можно перевести еще и как “добрая душа”.
Почему “Все оттенки жизни”? Объяснять, пожалуй, не надо. Впрочем, можно кое-что добавить. Карло ди Пальма был помощником у Висконти на “Одержимости”, своим учителем считал Джанни ди Венанцо, снявшего “Крик”, “Ночь”, “Затмение” Антониони, “8 1\2” и “Джульетту и духи” Феллини. А рабочий на киностудии, нелегально списывавший ему пленку, стал оператором Ингмара Бергмана и “Жертвоприношения” Андрея Тарковского – его имя Свен Нюквист.
Это не просто рассказ о легендарном операторе, а вспоминают о нем Вим Вендерс, Бертолуччи, Кен Лоуч, Вуди Аллен, Алек Болдуин; в фильм также включены видеозаписи интервью Карло ди Пальмы. Это своеобразное путешествие в мир кино, пиршество для киноманов. Это, как считает Адриана Кьеза ди Пальма, “послание новому поколению, которое работает в кино, чтобы они творили со страстью, как это делал Карло”. А режиссер Фариборз Камкари добавляет: “Многих операторов можно узнать с первых кадров. Карло ди Пальма – уникальный, для каждого своего фильма придумывал новый стиль. Для него была важна не только техническая сторона профессии, он поднял операторскую работу на уровень высокого искусства”.
“ФИЛЬМ БЕЗ НАЗВАНИЯ”. Режиссеры Михаэль Главоггер, Моника Вилли. Австрия. Программа документального кино “Свободная мысль”
Несколько лет назад, затевая этот фильм, Михаэль Главоггер сказал, что он будет “ни о чем”. “Я хочу нарисовать такую картину мира, которая может получиться, только если не ограничивать себя какой-либо темой, не высказывать суждений, двигаться без цели. Двигаться в неопределенном направлении, руководствуясь лишь своей интуицией и любознательностью. Я хочу быть свободным. Мне надоело ездить и снимать только то, что входит в мои планы. Хочу быть свободным, чтобы снимать то, что хочу”.
“Фильм без названия” – фильм свободного человека. Кому-то может показаться стихийным “собранием” разрозненных фрагментов. А кому-то – целостным миром, в котором режиссер словно растворился. Главоггер путешествовал по континентам и странам – Босния, Венгрия, Италия, Марокко, Мексика, Западная Африка и много-много других мест. Им двигало любопытство, желание увидеть, открыть, познать. И снять увиденное. Золотоискатели перебирают песок в карьере, чтобы добыть хотя бы крупинки драгоценного металла. Нищие копошатся на мусорных свалках, чтобы отыскать еду. Дети толкают в гору тележки, нагруженные бочками с водой. Корову везут на бойню. Мальчишки спускаются на велосипедах вниз по улице. Жители городов и деревень. Повседневный быт людей. Режиссер увидел его таким, как он есть. Увидел голубое небо, пустыню, птиц, зверей и океан – “казалось, до него можно дотронуться рукой, но океан был так далеко…” И за всем этим встает вечность.
В свое время Главоггер вдохновился 3D проектом Вима Вендерса “Храмы культуры” (в нем приняли участие сам Вим Вендерс, Роберт Редфорд, Майкл Мэдсен – всего собралось шесть режиссеров). И сделал для этого документального киноальманаха новеллу о Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге, открыв для себя и для нас уникальный “храм культуры”, здание-символ, оживив его пространства.
Михаэль Главоггер мечтал снять фильм, который не останавливался бы. Но остановилась его жизнь. Он умер от малярии в апреле 2014 года в Либерии, во время съемок “Фильма без названия”. Снятый материал смонтировала Моника Вилли, его постоянный монтажер.
“УТОПЛЕННИК”. Режиссер Мостафа Сарвар Фаруки. Бангладеш/Индия. Основной конкурс.
Они неразлучные подружки с детства. Дружат и соперничают одновременно. Одна из них – дочь известного режиссера Джаведа Хасана. Другая мечтает войти в заманчивый мир кино. Входит. И не только снимается у Джаведа, но и разрушает его семью. Жизнь режиссера – на виду (телевидение, фотографы, автографы и так далее). Слухи и сплетни о его романе с подругой дочери разносятся с молниеносной быстротой. Отзываются страданием – в жизни семьи, брошенной жены, дочери, сына. Унизительное положение не дает покоя Джаведу. “Иногда надо уйти далеко, чтобы прийти к самому себе”… Он уходит. Туда, откуда не возвращаются. См. название фильма.
Однако “Утопленник” любопытен не столько самой историей, сколько тем, как она рассказана. Грустное медитативное кино. Тщательно выверенные кадры. Замедленный ритм. И важнейшая составляющая изображения – цвет, который передает внутреннее состояние персонажей. Зеленый и красный. И тот, и другой постоянно присутствуют в кадре, притягивают взгляд. Зеленые и красные подушки, разбросанные на диване, детали одежды, предметов, интерьеров. Зеленый лес на холме – здесь семья, еще ни о чем не подозревающая, проводит счастливые часы уединения. Зеленый – цвет травы, цвет природы, покоя, равновесия, надежности. Красный – цвет страсти. Красный и зеленый контрастируют друг с другом.
В главной роли – звезда Болливуда Ирфан Кхан, известный нашим зрителям по фильмам “Миллионер из трущоб” и “Жизнь Пи”. Снимался у Рона Ховарда, Марка Уэбба, Натали Портман, Майкла Уинтерботтома.
Критики причисляют режиссера Мостафу Сарвара Фаруки к основателям “новой волны” в бангладешском кинематографе. Сам режиссер признался, что увлечен Тарковским. Возможно, и это повлияло на стилистику картины. По словам Фаруки, общество Бангладеш традиционно и консервативно, негативно реагирует на разводы, тем более, когда мужчина уходит к более молодой женщине, тем более, если она еще и подруга дочери. Так что у фильма на родине его героя трудная судьба.
Сергей Анашкин, исследователь кино дальней и ближней Азии, считает, что “Фаруки наделяет своих персонажей свободой воли. А потому имеет право быть строгим к ним”.
“СЕМЕЙНЫЙ БЮДЖЕТ”. Режиссер Жоахим Лафосс. Бельгия/Франция. Внеконкурсная программа “8 1\2 фильмов”.
Развод он и есть развод. Раздел имущества, условия свиданий с детьми, финансы и прочие проблемы. Все эти и прочие проблемы возникли у героев фильма “Семейный бюджет”, на первый взгляд, скромного, но выходящего за пределы камерной истории. Бывшая жена недовольна, что бывший муж приходит к дочкам в неурочное время, нарушая ее планы. Недовольна, что он вообще приходит. Всем недовольна. Кризис в отношениях созрел давно, что, видимо, и подвело к разводу.
Однако бывший муж появляется в их бывшем общем доме не только из-за дочек – ему негде жить, нет работы, не на что снимать жилье. Он хочет денежной компенсации. Дом приобретен на средства жены, но муж сделал там основательный ремонт, потому и претендует на свою долю. Договориться не могут. Сто тысяч евро, двести тысяч евро… Суммы меняются, раздражают, вызывают скандал за скандалом, и перемирие не предвидится. Куда исчезла любовь? Куда она вообще исчезает, когда двое любили друг друга? Может, понимания, терпения не хватает, и начинаешь видеть только недостатки другого?
Семейная драма разыгрывается в пространстве дома. Кухня, комната девочек, гостиная, спальня. За порогом – небольшой садик в зелени. Кажется, что камере тесновато в этом пространстве, некомфортно, как некомфортно самим героям в присутствии друг друга. Но неожиданно, словно вспомнив, как было раньше, они оттаивают. И прикосновения нежны. Прежнее чувство не ушло, лишь глубоко спряталось. Кстати английский вариант названия фильма – “After love”/”После любви”, но он режиссеру не нравится. Это означает конец любви, а должна оставаться надежда.
В маленькой роли снялась Марта Келлер, знаменитая в прошлом актриса, сыгравшая с Аль Пачино в “Жизни взаймы” Сидни Поллака, с Дастином Хоффманом в “Марафонце” Джона Шлезингера, с Уильямом Холденом в “Федоре” Билли Уайлдера.
В главных ролях – Беренис Бежо, партнерша Жана Дюжардена в “Артисте”, получившая за “Прошлое” Асгара Фархади приз Каннского кинофестиваля; Седрик Кан, актер, сценарист, режиссер (Специальный приз жюри на кинофестивале в Сан-Себастьяне за “Дикую жизнь”). Отменный актерский дуэт.
“МЕШОК БЕЗ ДНА”. Режиссер Рустам Хамдамов. Россия. Основной конкурс.
Петр Шепотинник, который вел пресс-конференцию фильма “Мешок без дна”, естественно, заговорил о живописных работах Рустама Хамдамова, но тот едва заметно его остановил. Мол, о них не нужно, а нужно о фильме. И все-таки нужно. Без них рассказ о Хамдамове был бы неполным. Его портреты, натюрморты, графические, акварельные, эскизы костюмов можно увидеть в солидных галереях и в московских домах, и в домах моих друзей тоже. Кажется, они сотканы из воздуха. Кажется, дотронешься неловко – изображение растворится…
Студенческая короткометражка “В горах мое сердце” (1967) – вольная, по-хамдамовски, экранизация рассказа Уильяма Сарояна; как кто-то заметил: “кино, возведенное в абсолют”.
От “Нечаянных радостей” (1974) остались крохи. По распоряжению руководства незаконченный фильм был уничтожен, однако оператору Илье Миньковецкому удалось сохранить часть отснятого материала. Это черно-белое кино с множеством световых оттенков. Серые камни Петербурга, серая вода, темные дворы-колодцы. Черное на белом. Белое на черном. Белое на белом. Нежные женские лики. Мельчайшие детали. К сожалению, кадры незавершенного фильма смотрятся как эскиз, наброски к задуманному режиссером полотну. В целое их можно сложить лишь в воображении. Но для этого необходимо воображение самого Хамдамова. Спасенные фрагменты он включил в фильм “Анна Карамазофф” (1991), как “фильм в фильме”, который смотрит в кинотеатре героиня Жанны Моро. Премьера “Анны…” состоялась на Каннском фестивале, на экраны не вышла из-за конф-ликта с французским продюсером.
“Вокальные параллели” (2005) – фильм-концерт с участием оперных див и непревзойденного Эрика Курмангалиева, но прежде всего фильм-метафора о хрупкости искусства, таланта. 2010-й – “Бриллианты. Воровство” с балериной Дианой Вишневой.
Искусствовед, историк культуры Паола Дмитриевна Волкова (среди ее студентов во ВГИКе был и Рустам) в статье к каталогу его выставки написала: “Его дар неподвластен тиражу. Он в одном экземпляре. И в этом тайна уникального мира образов в кино ли, в моде, живописи или дизайне. Хамдамов создал свой стиль, самое редкое, что может быть, – язык и примету художника… Графика и живопись Хамдамова не боятся двух опасных для искусства вещей: пауз и увеличения. Пауз-разрывов, незаполненности; увеличения – любой детали. Наоборот, его искусство любит, когда его рассматривают под лупой, потому что все пространство у Рустама художественно равнозначно”.
И вот, наконец, “Мешок без дна”. Не перечесть, сколько всего насыпал режиссер-художник в свой сказочный “Мешок…”. Там и чудо-озеро, и старинные бутылки, и люди-грибы, и украденные драгоценности, и разбойник, и Баба-Яга, и царевна, и города, и литературно-художественные образы, и выдумки, и волшебство, и колдовство, и мистика…
Фильм снят по мотивам новеллы Рюноскэ Акутагавы “В чаще”, где сплетаются несколько версий убийства самурая. Но новелла – лишь повод. У Хамдамова время и место действия иные (не Япония XI века, а время правление российского императора Александра II), и персонажи иные (фрейлина читает князю сказку об убийстве царевича). Да и вообще все утонченно-изысканно.
Вопрос в том, увидят ли “Мешок без дна” зрители? Не фестивальная публика, а обычные зрители в обычных кинотеатрах – чтобы открыть для себя режиссера Хамдамова, известного лишь узкому кругу.
Рустам ХАМДАМОВ: «Делаю то, что хочу»
– Как, из чего соткался ваш “Мешок без дна”?
– Госкино предложило сделать детский фильм. Переписали сказку Акутававы Рюноскэ “В чаще”. Если помните, по его рассказам “Ворота Расемон” и “В чаще” Акира Куросава снял в 1951 году картину “Расемон”. “В чаще” и послужила поводом сделать сказку. От Госкино мы получили какие-то деньги. С этого все и началось.
– Почему фильм называется “Мешок без дна”?
– У меня была короткометражка “Бриллианты. Воровство”. Следующий фильм назывался бы “Яхонты. Убийство”. Но уж очень похоже на ювелирный магазин. “Мешок без дна” больше подходит. Героиня Светланы Владимировны Немоляевой читает сказку № 295 из “1000 и одной ночи”, сказку “Бездонный мешок” – кто больше скажет слов, тот и выиграл. А “Мешок без дна” – значительнее, поскольку героиня отвечает на многие вопросы, делает их объемнее и объемнее, и получается, что вообще нет дна, вопросы до бесконечности.
– Почему в фильме так много операторов?
– Мы снимали больше пяти лет. Операторы приходили и уходили. Было много фотографов, которые тоже приходили и уходили. Они снимали на цифру, ее потом можно было перевести в кадр. Я использовал все, что было снято – сбоку, справа, слева, сзади. Сергей Мокрицкий, с которым мы сделали “Бриллианты”, снимал. Фотограф Георгий Пинхасов снимал. И нельзя было всех не написать в титрах, потому что все они были рядом.
Спросите еще, сколько было звукорежиссеров? Это самое трудное, что есть в русском кино. Я даже не знаю, есть они вообще эти звукорежиссеры… Звук должен быть на месте. Шумы, шорохи сложно затушевать. Но более-менее получилось. Молодая студия “Космосфильм” вытянула фильм до конца.
– А почему снимали больше пяти лет?
– Не было денег, потом появилась Люба Обминяная, наш продюсер. За это время Лена Морозова родила двоих детей, и много чего еще произошло.
– Вы снимали в каком-то потрясающем особняке…
Светлана НЕМОЛЯЕВА: Особняк находится в Петербурге, в промышленной зоне, на берегу Невы. Его построил еще в царское время предприниматель-кожевенник. Особняк – красоты неземной. Но надо знать, как это видит Рустам. Особняк обшарпанный, еле живой…
Рустам ХАМДАМОВ: К нему уже очередь образовалась… Ждали, когда мы оттуда выкатимся, чтобы занять место.
Светлана НЕМОЛЯЕВА: Я вошла в зал дворца, увидела окна от пола до потолка, на них висели шторы с подхватом необыкновенной фактуры, удивительного тона. Оказалось, шторы – из бумаги. Рустам сделал их из бумаги.
Все в фильме – создание Рустама. И моя работа – заслуга Рустама. То, как он меня видел, что предлагал, как добивался результата. У меня такого еще не было, хотя опыт встреч с режиссерами огромный. А путь, который я прошла с Рустамом, новый в моей долгой жизни, взгляд на многое, и, прежде всего, на него самого. Вы спросили про операторов, а у меня ощущение, что оператором был Рустам. Он всегда смотрел в кадр, направлял, менял свет, то есть участвовал в процессе бесконечно. И в процессе этом был невероятно вынослив – вот что значит внутренний мир, талант, творческое горение. Я дорожила съемками. Они бесценны.
Рустам ХАМДАМОВ: Когда-то Жанна Моро, увидев Светлану Немоляеву (мы вместе делали “Анну Карамазофф”), сказала: типичная голливудская звезда довоенного времени. А я добавлю: она была бы, если бы режиссеры вовремя спохватились, лучшей Раневской из “Вишневого сада”. Потому что есть упадническость в голосе, есть резкие ноты, как у моей любимой актрисы Бетт Дэвис. Света очень сердилась, когда я говорил ей: вы – Бетт Дэвис, Бетт Дэвис, не надо сладости…
Конечно, в голове всегда держишь старый Голливуд. Я вырос на старом черно-белом кино. И мой фильм “Вокальные параллели” весь состоит из “хорошо переваренной баранины” – лев весь состоит из хорошо переваренной баранины. Конечно, в голове сидят “Великолепные Эмберсоны” Орсона Уэллса. Все впитывается. И Жан Кокто, и Жан Виго… Это совсем не значит, что я их повторил. Просто они сидят у меня в голове, и если хочу что-то сделать, они незаметно вылезают. Было бы больше актерских сцен, вспомнил бы “Весну на Заречной улице” Хуциева или “Большую семью” Хейфица. Там актеры все вместе, и нет никаких режиссерских выкрутасов, никакой метафоры. Но я такое сделать не могу. А если понадобится, вспомню. Какие там чудесные артисты! Все!
Насчет того, что подлинно, а что нет… Шторы – из бумаги, в которую заворачивают масляные детали автомобиля. Действительно, очень красиво. Я когда-то разглядел это у знаменитого английского фотографа Сесила Битона, он в бумаге снимал манекенщиц в 30-40-е годы.
Конечно, есть подлинное – на складах “Мосфильма” нашли то, что осталось от съемок “Ивана Грозного”; есть и фальшивое – чешские брошки, натыканные в кокошник. Просто просчитывал – можно или нельзя.
– Вы говорили, что собирались снимать детскую сказу, а для какой аудитории получилось?
– Детская сказка – это был прием. А для какой аудитории – я никогда не приспосабливался. Делаю то, что хочу. Сколько еще можно было бы сделать… Все зависит от здоровья и продюсеров. Но если бы предложили сделать детский фильм, я бы его сделал… как у Пазолини. У него – люди с улицы, очень примитивные. Все большие художники – я имею в виду живопись – рано или поздно обращаются к примитиву. И Пикассо, и Петров-Водкин. Есть некие воздушные пути. Мы не знаем, откуда что пришло. Что-то – из иконописи, а что-то – из африканской скульптуры.
Если мне предложат снять детское кино, то, несомненно, будет сказка. Я вытащу рисунки Бём, сказки Толстого – обожаю их, такие маленькие, туповатые, и вся прелесть в этом. Высокий наив. Как у Пазолини… Я имею в виду не секс, эротику, а то, что у него примитивные люди примитивно стоят, примитивно говорят, но в этом прелесть.
Я от актеров наших не мог такого добиться – они высокие профессионалы. Кирилл Плетнев не мог быть злым, у него блистание в глазах, которое нельзя убить. Если бы он долго нюхал розу – тогда был бы злодей. Но то Кирилла не было, то розы не было. Роза, может быть, и сделала бы из Кирилла злого, но не получилось. У него сияют глаза. И нужна была роза как метафора, что его герой очень подлый, цветы любит. Есть такие актеры с сиянием в глазах. У Данилы Козловского сияние в глазах убрать нельзя. Этим надо пользоваться.
Хочу сказать про Аллу Демидову. Она сыграла Бабу-Ягу. Сделала ее как клоунесса. Представляете, если бы Баба-Яга была Бабой-Ягой? А получилась такая физическая женщина.
Кирилл ПЛЕТНЕВ: Жаль, что не удалось доснять планы с розой. Мне тоже пришлось уйти – снимать свое кино. Мучений не было – один кайф, совершенно иной уровень общения с режиссером, с партнерами. Помню, Рустам просил нас с Леной Морозовой как бы случайно посмотреть в камеру, как непрофессиональные актеры, как у Феллини. Сделали тридцать дублей, но мы не смогли.
Пожалуй, первый случай в моей актерской практике, когда я не спрашивал у режиссера “почему так?”, “как это оправдать?”. Так, значит, так. Я, например, спокойно отношусь к спектаклям Богомолова, они меня не трогают, его форма меня не трогает. А форма Рустама трогает, потому что несет эмоции. Совсем другой мир. И когда мне становится грустно, звоню Рустаму или прихожу к нему в гости, и это для меня как лекарство.
– А какие вопросы продюсер задавал Рустаму?
Любовь ОБМИНЯНАЯ: Для меня это была своеобразная авантюра. Я попала в фильм, в поле Рустама случайно. Говорят, любовь настоящая – безусловная любовь. Я влюбилась в сценарий, влюбилась в картины Рустама и в самого Рустама. Когда ему понадобилась помощь, а я была далека от мира кино, то предложила продюсирование своему другу-продюсеру. Но мне отказали, и я решила помочь сама. Бесконечно счастлива, что мне удалось оказаться в этой истории.
Рустам ХАМДАМОВ: Нашел маленькую пластинку композитора Дмитрия Курляндского. Такое чудо. В фильме всего несколько минут его музыки.
Я очень люблю Антониони, его “Затмение”, “Приключение”, “Ночь”. Просто схожу с ума от них. Думаю, это лучшее, что есть в кинематографе. Антониони ценил художника Джорджо Моранди, а тот писал только бутылки, скучные серые бутылки с голубоватым оттенком. Антониони и Тонино Гуэрра пришли к Моранди, и тот сказал им, что все его бутыли – это пьесы Чехова, и это везде три сестры. Потрясающая вещь. Я ее запомнил.
В “ложе прессы” дежурила Елена УВАРОВА
- Кадры из фильмов “Фильм без названия” и “Семейный бюджет”