В богатой сетке Платоновского фестиваля искусств в Воронеже – приглашенные спектакли звезд мировой режиссуры, от венгра Корнеля Мундруцо до британца Деклана Доннеллана, обширная музыкальная и уличная программы, книжные ярмарки и отлично подготовленные специализированные выставки, как это случилось с Александром Тышлером в этом году. Но парад достижений совсем не отрицает и даже наоборот – предполагает существование параллельной жизни, какой стала программа белорусской драматургии, и не она одна. В недрах огромного фестиваля, справедливо претендующего на статус крупнейшего в России, свободно и органично зажила своей жизнью серия читок и встреч с драматургами из Республики Беларусь. Любопытно, что своей тематикой и настроением “белорусский кейс” расположил к себе воронежскую публику, чутко откликнувшуюся на беды и тревоги соседей, как на свои. Потому что, по сути, эти беды – одни на всех.

Полнометражная драма известного белорусского культуролога Юлии Чернявской “Синдром Медеи”, поставленная режиссером Александром Сидоренко, опрокинула зрителей в страшный замес из личной драмы женщины, преданной своим мужем, и социокультурной войны, которая идет в обществе между своими и чужими. Сюжет с изменой, жертвой которой становятся двое детей, синхронизирован с мифом о Медее, чужестранкой, вывезенной Ясоном с родины, а потом брошенной. Чернявская, будучи автором просвещенным, изящно сплавляет две истории, разделенные столетиями, в одно трагическое повествование. Современная Медея, помогающая всем, кто испытывает жесточайший кризис, сама становится жертвой обстоятельств и не выдерживает прессинга. Пьеса вызвала острую дискуссию, ее краеугольным камнем, как ни странно, стал вопрос о месте соцсетей в жизни современного человека. Место реального сопереживания чужой беде заменяют лайки в фейсбуке – вот о чем главным образом печалился зал на читке “Медеи”. Пьеса, где многое существует на грани между трагическим и мелодраматическим, оказалась детонатором для скрытых и давно переживаемых тревог.

Сквозным сюжетом для всех шести пьес оказался сюжет о родине – как о важном месте в жизни человека, то и дело пытающегося сбросить с себя ярмо прошлого, уехать, изменить жизнь, но возвращающегося к месту, откуда все когда-то началось. Самым ярким и показательным текстом в этом смысле стал “Лондон” Максима Досько – молодого художника, отчасти сменившего профессию и теперь регулярно участвующего в фестивале “Любимовка” со своими текстами. Камиль Тукаев из Воронежского Камерного театра сделал эту читку на пару с актером Юрием Овчинниковым как стендап на двоих, товарищеский сет, в котором каждый комментирует и реагирует на другого изнутри, с точки зрения персонажа, и снаружи – во всем обаянии своей личности. История про сантехника Гену, выигравшего конкурс по народным промыслам с композицией из соломы и поехавшего на несколько дней в Лондон, стала предметом диалога между двумя очень хорошими артистами и “мужиками”. Мужики как бы размыш-ляли в нашем присутствии о том, что такое работа ассенизатора в белорусском поселке, как быть, если твое зрение автоматически заточено на канализационные люки, а не на Букингемский дворец, почему ты заплакал в самолете, когда в иллюминаторе показалась родная земля, и так далее. И развернутая к зрителю рефлексия становилась общей принадлежностью – и для персонажа пьесы Досько, и для артистов, и для зала. Этот удивительный фокус был подкреплен в финале танцем двух артистов с девушками из первого ряда – танцем, во время которого они успевали комментировать плохого качества снимки, снятые Геной в Лондоне. Слетав в столицу Великобритании, Гена впервые задумался о том, что такое патриотизм. Полез в википедию, прочел, вник и понял – нет, это что-то другое, теперь он точно знает, что именно.

С пьесой Досько отчасти рифмуется и текст Виталия Королева “Москоу дримин”. Здесь копирайтер из минского турагентства решает поехать в Москву за новой жизнью и работой, а выходит облом и разочарование. Читку сделал куратор программы, руководитель Центра белорусской драматургии Александр Марченко – он же подробно рассказал аудитории о белорусском контексте, без понимания которого сложно обойтись с сюжетами про “я уеду из Минска”. Простая и по-детски ясная история про возвращение к себе расколола зал надвое: одни горячо поддержали автора, приняли его лирического героя близко к сердцу и говорили о важности темы, другие – критиковали за прямолинейность и даже банальность. “Москоу дримин”, и правда, располагается между этими двумя полюсами: простодушием и прямотой. У Виталия Королева интересная творческая биография: он работал в органах внутренних дел, даже пьесу написал со знанием дела – “Участковые, или Преодолеваемое противодействие”. А в 2016 в минском фестивале ТЕАРТ участвовал спектакль Александра Марченко “Опиум” – остросоциальная драма, написанная Королевым по следам украинской войны.

Единственным, кстати, автором, уехавшим из Минска, оказался Андрей Иванов – автор известного текста “Это все она”, много ставившегося по российским лабораториям. В Воронеже команда молодых отличных артистов вместе с режиссером Борисом Алексеевым, сделавшим точный кастинг, читали его новую пьесу “С училища”, жесткий и лихо закрученный сюжет о современных рыцаре и прекрасной даме. Филолог Иванов слышит речь в ее экзотических проявлениях, так что героиня “С училища”, девушка “из простых”, ищущая того единственного, кому она отдаст свою невинность, разговаривает, как в документальном кино – по правде, а иногда и по фене. История начинается с подло придуманного пари – главный герой, его органично играет сам режиссер, обе-щает лишить девицу невинности и вывесить видео в сеть в обмен на новый макбук. А дальше сценарист Иванов строит сюжет, чередуя точные картинки “из жизни” с щекочущими нервы поворотами; заканчивается же все трагически. Читка “С училища” была одной из лучших: и дело здесь именно в интонации, с которой артисты взяли текст, и точном попадании в типаж – как это случилось с ролью безответно влюбленного в красавицу Таньку зэка, сыгранного Михаилом Гостевым, рыцаря, разговаривающего матом, но обладающего нежным сердцем.

Экзистенциальную ноту в белорусском раскладе взял, конечно же, Константин Стешик с пьесой “Летели качели”, уже побывавшей на многих драматургических конкурсах и смотрах, а в Воронеже сделанной Марфой Горвиц – с элегантностью и музыкальностью, оказавшимися тексту исключительно к лицу. Герой Стешика – обаятельный меланхолик, как будто заживо выпотрошенный, с трудом передвигающийся от жены к больному отцу и к 16-летней девушке, с которой познакомился в сети. Анемичность тридцатипятилетнего героя (прекрасная работа Андрея Новикова) граничит с острым осознанием бессмысленности жизни – вот он и слоняется по кафе, больницам, старым квартирам, паркам, пока не утыкается в смерть девушки, поверившей в Егора Летова больше, чем сам герой. Летов здесь проходит сквозным мифом, за который отчаянно цепляются уже давно выросшие парни, молодые девочки, и даже мать, замечательно сыгранная Анастасией Майзингер, сидя у гроба, просит рассказать ей, а что же это был за Летов, которого все время слушала ее дочь. Читка Марфы Горвиц стала идеальным воплощением текста, его острой горечи и меланхолии, невольно напоминающих нам сегодня о Вампилове, но в совершенно иных обстоятельствах времени и места.

Идеально завершил это трехдневное погружение в современную белорусскую драматургию Павел Пряжко с уже известными “Тремя днями в аду”, поставленными худруком Камерного театра и Платоновского фестиваля Михаилом Бычковым. Текст-путешествие, в котором зритель/читатель инсталлируется в сознание героя и путешествует вместе и одновременно с ним, был деликатно и умно прочитан тремя артистами – Людмилой Гуськовой, Владиславом Моргуновым и Антоном Тимофеевым, сидевшими на стульях, поставленных на красно-зеленый, а ля белорусский флаг, ковер. Несколько раз, с музыкальной точностью, они замерли, вышли из ситуации бесконечных коловращений по пригородам Минска, и вполголоса спели “Завируху” ансамбля “Верасы”, а под потолком завертелся стробоскоп. И пьеса, в которой одновременно столько боли, столько интеллектуального изящества и точности жизни, наконец, столько спокойного приятия человека вне зависимости от его социального положения, жила в этих стоп-кадрах вполне мистически. Приехавшего в Воронеж Павла Пряжко, редко появляющегося публично, закружили в разговоре о мате и квантовых нелокальных корреляциях – и в этом соседстве было столько же гармонии и художественного вещества, сколько и в самой пьесе.