Сценическая площадка вспучена горой камней, по ним взбираются, на них оскальзываются, ими гремят и высекают ритм; так живут в горной стране, где из любого окна виден склон или вершина. Поиском сходства и сродства между произведениями, культурами, религиями, мелодиями, а также мужественным пренебрежением различиями занят режиссер Владимир Панков, поставивший в Русском театре драмы имени Ч.Айтматова в Бишкеке (Кыргызстан) свою новую саундраму “Демон”. Международная конфедерация театральных союзов при поддержке Межгосударственного фонда гуманитарного сотрудничества государств-участников СНГ собрала постановочную команду из России, Узбекистана и Беларуси, а киргизская сторона предоставила актеров из театров и вузов Бишкека.
Панков сращивает, а точнее сказать, накладывает друг на друга сюжеты лермонтовских “Демона” и “Бэлы”, Печорин сливается с Демоном в лице Марата Амираева, Тамара (Качкынбек кызы Айнура или Мадина Талипбекова) впитывает в себя Бэлу, Максим Максимыч Андрея Пастухова печально и покорно принимает на себя роль рассказчика объединенной истории. “Восточная повесть” – подзаголовок поэмы “Демон”, и Кавказ, неминуемо встающий за этими произведениями Лермонтова, обернулся у Панкова Тянь-Шанем, стихи и проза звучат и по-русски, и по-киргизски. Сближения находятся, музыка, ритм, пластика, по излюбленной идее режиссера, роднят всех и все. Музыка (композиторы и музыкальные руководители постановки – Артем Ким и Сергей Родюков) охватывает действие из обнаженных карманов сцены: слева две виолончели и скрипка, справа национальный струнный инструмент кыл кыяк и удивительный певец-манасчи – традиционный киргизский исполнитель народного эпоса. Смешение литературного текста и народных песен, национальных костюмов и бутафорских крыльев, древних ритуалов и чисто театральных приемов; сочиненный Владимиром Панковым жанр саундрамы высекает смысл из самих этих скрещений и пересечений. Киргизские актеры с ощутимым энтузиазмом и плохо скрываемым восторгом вливаются в театрально-этническую игру. Стихотворные и прозаические строки то расточительно сливаются в монотонный ритмичный гул, а в конечном итоге, в музыку, то переплавляются в неистовую песню.
Высокий и идеально ровный в начале спектакля каменный “апофеоз войны” (художник Сергей Агафонов) раскатывается и рассыпается под ногами дерущихся, под босыми ступнями влюбленных, под копытами коня – на спину человека вскинуто настоящее тяжеленное седло. Конские черепа, вытянутые, зубастые, страшные, вздымаются в руках и на пал-ках, подсказывают: это не просто камни, это и древний священный курган, и непокоренная гора, и родная земля.
У крошечного ангела Елены Пуртовой старушечий надтреснутый голос, детская пластика, лишенное признаков возраста и пола блаженное лицо, одно крыло сломано и беспомощно болтается. Дамочка с французским акцентом, то ли гувернантка, то ли наставница, крутит кружевной зонтик, учит дикарей читать, выправляет им произношение, подносит икону, а в конце, взобравшись на табуретку, разворачивает плакатик с азбукой. Всем – и неистовому красавцу Казбичу, и юному Азамату, и безутешной матери – предстоит обрести ангельские крылья из мохнатых белых лоскутков и покинуть каменную гору. Первым их надевают на погибшего жениха Тамары, случайную жертву. Покойника с ног до головы обмазывают белесой глиной и, похожий на высеченного из драгоценного камня крылатого божка, он встает за огромный барабан, чтобы скорбно и эффектно осенять действие из дымной глубины сцены. Никому не миновать крыльев и глиняной маски. В финале, когда безутешный отец в стеганом халате и высокой киргизской шапке, оплакивая погибшую Тамару, на все лады повторяет: “Смерти нет!”, надевает на нее крылья и везет в тачке вокруг раскатившейся по камешкам горы, ангелы, целым классом устроившись в глубине сцены за состав-ленными лавками, призрачно светясь оперением, внимательно вслушиваются во что-то заоблачное, улыбаются, тянут руки, будто вызываясь отвечать учительнице.
Мария ЛЬВОВА
Фото В.РЕХЕМЯЕ