Основной причиной популярности своей мастерской (выпускники курса в Школе-студии МХАТ) артист, режиссер и педагог Дмитрий Брусникин называет открытость. “Брусникинцы”, ярко и убедительно ворвавшиеся в театральную жизнь Москвы, не боятся экспериментировать с пространствами и формами и даже ставить эксперименты над собой – естественно, с подачи и одобрения мастера. Так, в поисках материала для театральной постановки артисты совершили двухнедельное путешествие на поезде Москва-Владивосток. В следующем сезоне из этого путешествия должен родиться спектакль.
В интервью Дмитрий Брусникин рассказал о театре “Человек” – к нему не так давно присоединились “брусникинцы”, о будущей необычной премьере в Театре Наций и о бесконечном поиске и движении, в стихии которых существуют он и его театр.
– Начнем с театра “Человек”, частью которого ваша мастерская стала в этом сезоне. Благодаря вам об этом театре снова заговорили.
– Я имею отношение к этому театру, к его истории. Им руководила и руководит Людмила Романовна Рошкован. Много лет назад, когда я был студентом, со мной на курсе учился мой близкий друг Рома Козак. Еще до поступления в Школу-студию МХАТ он занимался в театральной студии при Институте связи. Этой студией и руководила Людмила Романовна. В те годы студийное движение было очень развито, и из некоторых студий возникали сначала полупрофессиональные, а потом и вполне профессиональные коллективы. После окончания учебы мы с Ромой стали работать во МХАТе, а спустя два года присоединились к театру-студии “Человек”, который как раз к этому моменту получил собственное здание. Вместе с нами туда пришли Саша Феклистов, Игорь Золотовицкий, Егор Высоцкий, Сережа Женовач. Там мы делали первые режиссерские шаги. Я поставил там свой первый спектакль “В ожидании Годо” Сэмюэля Беккета, Рома сделал культовый спектакль “Чинзано” по пьесе Людмилы Петрушевской, объездивший полмира. Там случился и первый спектакль Женовача – “Панночка” Нины Садур. То есть в тот момент театр-студия “Человек” был местом привлечения молодых театральных сил и идей.
Потом жизнь нас с этим театром развела: я вернулся в Художественный театр, а “Человек” жил дальше. И вот спустя столько времени волею судьбы я снова пришел к Людмиле Романовне уже вместе со своей мастерской.
– Легко ли группе молодых влиться в давно сформировавшееся театральное пространство?
– Сложности, конечно, есть.
– Несмотря на то, что ваша мастерская официально присоединилась к театру, спектакли продолжают выходить на разных площадках. Почему?
– Это связано с поиском языка современного театра. Язык ищут не только режиссеры и драматурги, но и художники. Например, у нас есть спектакль “СЛОН”, который мы играли сначала в заброшенных цехах завода “Кристалл”, а потом на стройке. Для каждого следующего показа мы находим новое место. Нам важно, чтобы у зрителей создалось ощущение того, что что-то в этом месте уже закончилось и готово начаться нечто другое, но пока непонятно, что именно. Такое прощание с пространством и встреча с неизведанным. “Бесов” мы играем в Боярских палатах СТД, там проходил когда-то восьмичасовой экзамен по Достоевскому. Мне кажется, это потребность театра – осваивать новые пространства.
В театре “Человек” мы пока играем один спектакль – “Наташина мечта” Ярославы Пулинович. Если все сложится, в ближайшее время перенесем сюда еще “Переворот” по Дмитрию Пригову.
– Что вам дает принадлежность к конкретному театру?
– Возможность сохранить коллектив. И за это мы театру очень благодарны!
Но вообще, театр-дом – это не физическое, а внутреннее понятие. Мне нравится перемещаться с нашей труппой по разным местам и делать театр везде, где только возможно.
– Вы много раз говорили, что своей популярностью ваша мастерская во многом обязана грамотному пиару. Значит ли это, что подобную популярность в принципе мог получить любой из ваших предыдущих курсов?
– Это не стопроцентная заслуга пиара. Просто пиар эту историю вовремя подхватил. Я не могу точно сказать, почему так получилось. У меня нет рецепта по созданию новых теат-ров, они рождаются из коллективного желания. Спектакль может возникнуть из желания одного человека, а театр – нет. В этом и закономерность, и в то же время чудо. Мой учитель Олег Николаевич Ефремов много рассказывал мне о совокупности закономерностей и случайностей, из которых возник “Современник”. Как родился Театр на Таганке? Почему появилась потребность в этом театре? Почему могут пригодиться “брусникинцы”? Это все вещи чудесные.
– В этом сезоне вы набрали новых студентов?
– Да, у меня сейчас первый курс.
– Ваш подход к работе со учениками как-то изменился после успеха прошлых “брусникинцев”?
– Наверное, да. Теперь “эти” должны дополнять “тех”. Мы сейчас пытаемся как можно чаще объединять тех и других. Например, во время студенческих каникул мы с двадцатью восемью первокурсниками и двенадцатью актерами мастерской совершили путешествие на поезде Москва-Владивосток и обратно, из которого, как мы надеемся, в следующем сезоне вырастет театральная постановка. Должен получиться спектакль-вербатим, не обычное наблюдение, популярное в театральных училищах, а скорее исследование. Интереснейший опыт – проехать через всю страну поездом, не так много людей имеют его в биографии. Я давно мечтал об этом и наконец-то осуществил. Это не столько веселое путешествие, сколько захватывающее и довольно непростое психо-физическое приключение.
– Серьезное испытание для первокурсников. Как они его прошли?
– Было много слез, разных неожиданных реакций. Люди сейчас мало ездят на поездах, в основном летают на самолетах. А вот увидеть из окна поезда страну, в которой живешь, поразиться ее размерам! Такая потребность была и у Антона Павловича Чехова, когда он отправился в путешествие на Сахалин. Именно после него он сформировался как драматург. Вероятно, что-то важное с ним там случилось. Надеюсь, что и с нашими ребятами нечто подобное тоже произошло.
Теперь мы попытаемся все проанализировать и совершить театральное исследование человека, исследование нашей страны.
– Театр сегодня все больше уходит в документалистику.
– Да, и это не случайно, видимо, есть потребность. Зритель хочет видеть то, чему он верит. Когда зритель перестает верить, театр придумывает новую форму. Таким образом добрались и до документа, документу ведь трудно не верить. В этом смысле театр – вещь невероятно подвижная.
– Традиционный репертуарный театр понемногу исчезает?
– Нет, конечно. Он должен быть. И будет. Но он должен слышать то, что происходит вокруг. Театр не может быть музеем: музейное искусство – это совсем другое искусство. Как только театр превращается в музей, он перестает быть театром, но переход этот происходит незаметно. К сожалению, таких театров сейчас в Москве немало.
– Ваши бывшие студенты уже ведут самостоятельную творческую жизнь – снимаются в кино, ставят спектак-ли. Они советуются с вами по поводу собственных проектов?
– Иногда советуются, иногда нет. Скоро выйдет спектакль по произведению Ирины Васьковской, молодого современного автора, режиссерский дебют нашей выпускницы Алисы Кретовой. Когда она узнала о том, что ей поручено делать этот спектакль, она была очень удивлена.
– То есть это не был ее выбор?
– Нет, я доверил ей эту работу. И она очень быстро сориентировалась и справилась.
– Сейчас вы вместе с фондом поддержки слепоглухих “Со-единение” ставите спектакль в Театре Наций. Расскажите о нем.
– У фонда “Со-единение” уже есть спектакль в Театре Наций – “Прикасаемые”. Там заняты слепоглухие и зрячеслышащие артисты. После премьеры фонд предложил нескольким театральным школам поучаствовать в создании эскизов. Согласились “кудряши”, мы и ребята из Щукинского училища. Мы взяли “Чайку” Чехова. Это очень непростой, но необходимый опыт. Мне кажется, что у нас, я говорю не только о России, но о мире вообще, нарушены какие-то важные связи друг с другом. Нам нужно учиться самому простому общению. И, на мой взгляд, люди с ограниченными возможностями могут людей с так называемыми нормальными возможностями очень многому научить. Например, у нас, в Школе-студии МХАТ нет никакого специального оборудования для инвалидов. И когда я вижу, как парня-колясочника однокурсники вносят на руках, я радуюсь! Почему-то таких простых человеческих поступков в нашей жизни становится все меньше. А злости, ненависти, нетерпимости и гражданской войны все больше.
– Театр может что-то изменить?
– Конечно. Мне кажется, что для этого и существует искусство.
Беседовала Маша ТРЕТЬЯКОВА
Фото из личного архива Д.Брусникина