У программы “Детский Weekend”, прошедшей в рамках “Золотой Маски” в третий раз, постепенно вырисовывается своя история. Теперь, когда перестал существовать осенний фестиваль “Большая перемена”, “Детский Weekend” оказался единственным смотром, дающим москвичам возможность увидеть подборку самых интересных спектаклей для детей из других российских городов – от камерных до масштабных и зрелищных. А для создателей спектаклей – это шанс проверить себя перед новым, более избалованным московским зрителем. Тем более что в нынешнем году этому зрителю было предоставлено право высказаться – после показов дети могли остаться на обсуждение, задать артистам вопрос, поблагодарить. Такая игра во взрослых оказалась не менее интересным спектаклем: дети-интеллектуалы давали здесь тонкие трактовки, дети-технари разбирали сценические спецэффекты, дети-спортсмены говорили: я тоже так умею, когда разомнусь, кто-то брал слово, потому что мама велела, ну а некоторым девочкам попросту хотелось похихикать в микрофон и обратить всеобщее внимание на свои платья и бантики. Точь-в-точь парламент детей из “Короля Матиуша”. Как будто одна из сцен спектакля Полины Стружковой по знаменитому роману Корчака (театр “Глобус”, Новосибирск) перенеслась из зрительного зала в фойе.
Программа этого года состояла из более традиционных названий, чем прошлогодняя. Тот “Weekend” стремился продемонстрировать новые темы, новые формы и имена, появившиеся в последнее время в театре для детей: пластический театр, вербатим, современная психотерапевтическая пьеса, инсценировки сказок современных зарубежных авторов. Оказалось, что в детском театре, склонном к экспериментированию, как и во взрослом, много трудных, болезненных тем и непростой, непривычный для многих юных зрителей язык. А потому в нынешнюю афишу вернулась проверенная временем и телеэкраном классика: “Малыш и Карлсон”, “Денискины рассказы”, “Русалочка”, “Волшебник страны Оз”.
Каким бы ни был внутренний сюжет “Детского Weekend’а” из года в год, очень важно, что “Золотая Маска” взяла на себя труд проведения этой программы. Ведь, отводя детскому театру место внутри “взрослого” фестиваля, она как бы уравнивает их в правах, подчеркивает интерес и достоинство этого жанра, вечно ощущающего свою ущемленность, второстепенность.
Между тем, очевидно, что в последние десятилетия роль театра для детей, как и вообще театра, меняется. Если раньше туда стремились в поисках сказочной реальности, театр был местом волшебства, где настоящая жизнь на время отступает, забывается и царит вымысел, то теперь, в эпоху массового переселения в виртуальное пространство, театр, наоборот, к реальности должен возвращать. Мир на киноэкране или на мониторе компьютера может быть захватывающим, бесконечно разнообразным, но он искусственен и неосязаем. Театр рядом с ним, конечно, наивен, безыскусен и ограничен в возможностях, но зато здесь все настоящее: вещи, люди, чувства, события. Допустим, чувства порой бывают фальшивыми, а вещи – бутафорскими, но все равно на сцене мир творится из той же материи, что и сама жизнь. К тому же процесс сотворения не замаскирован, а выставлен напоказ. В театре детям является творческая сила, способная прямо у них на глазах перестроить, преобразовать непослушную, хаотичную обыденность. В блокбастере или в компьютерной игре они привыкли иметь дело с уже готовой, кем-то сделанной действительностью. И сколь бы она ни была притягательна, она остается недосягаемой, чужой. Кажется, что сегодня дети должны, как никогда прежде, относиться к наивной силе театра свысока, но при этом ощущать в той подлинности переживаний, которую он дарит, настоящую потребность.
Вот почему в спектакле для детей хочется видеть больше “вещей, свойственных театру”: свободной от литературного источника фантазии, игры поверх текста, чистой игры. Как бы добротно режиссер ни иллюстрировал книжку, этого уже недостаточно. Для “Малыша и Карлсона”, спектакля санкт-петербургского театра “Мастерская”, из сказки Астрид Линдгрен были взяты ровно те же эпизоды, что вошли в мультфильм. Как будто отступить от знакомых сценок, от знаменитых реплик, разошедшихся на цитаты, значило бы не оправдать ожиданий зрителя. Но ведь тогда неизбежно напрашивается сопоставление с персонажами, гениально озвученными Ливановым, Румяновой и Раневской, а тут спектакль очевидно проигрывает мультфильму. Его спасает не подражание, а открытая демонстрация театральной условности: пусть этот Карлсон не умеет летать, зато он неуклюже вваливается в комнату через окно в костюме летчика. Пусть Малыш не совершает рискованного путешествия по небу Стокгольма в домик на крыше, зато эта каморка сооружается прямо на глазах у зрителей из мягких кубиков. Из них же сделана стена комнаты Малыша, где окна – тряпочки на липучках. Игра в подмены, в то, как приспособить знакомый каждому до мелочей мультик к условиям театра, как раз очень интересна. Потому что она о театре, о тех возможностях, которые присущи только ему.
В кино, в анимации возможно все, самое невероятное происходит там само собой, театр же на каждом шагу выдает свои тайны. Кому не ясно, что парящие в воздухе морские коньки из “Русалочки” Романа Феодори, на самом деле, движутся на длинных шестах (от этого они смотрятся ничуть не хуже), что скелеты огромных рыбин подвешены за веревочки, а хвост Русалочки (отличная работа Марии Викулиной) держится на молнии, и она даже не пытается это скрыть, отстегивая его прямо на сцене. Феодори отлично чувствует, что сценическими трюками сегодняшнего ребенка не удивить, и нарочно обнажает их механику. Поражать воображение спецэффектами – пусть лучше этим займутся братья Запашные.
Интересен каждый ход, который режиссер придумывает поверх текста. Так, превратившись в земную девушку и получив от колдуньи две ножки вместо хвоста, Русалочка с огромным интересом рассматривает, как пользуется своими ногами принц. Да и у других придворных ее в первую очередь занимают ноги – “две неуклюжие подпорки”, как называли их в подводном царстве, которые теперь и ей придется осваивать. Принц щеголяет и приплясывает в красных сапожках, Русалочка ходит босиком, и каждый ее шаг по суше, каждое движение танца куплены ценой острой боли. Достаточно этих деталей, чтобы передать молодецкую удаль беззаботного принца и полную беззащитность Русалочки, полюбившей его на свою беду. В спектакле Романа Феодори много игрового, небуквального, переданного через пластику, голос, через взаимодействие с предметами. На обсуждении стало ясно, что именно это вызвало у детей наибольший интерес, желание вник-нуть во все подробности и разобраться с их смыслами.
Чем независимей будут создатели спектакля от других форм искусства для детской публики, тем лучше удастся им их важная задача – отвоевывать детей у виртуальности, переманивать на сторону реальных переживаний, реального опыта. На сторону театра.