Этот текст Вадима Моисеевича Гаевского о Морисе Бежаре дошел до нас без названия, в виде двух неавторизованных машинописных страниц. В авторстве сомнений нет – не только благодаря единственному в своем роде стилю, но и в силу происхождения документа: его и еще один, который мы тоже предполагаем со временем опубликовать, сохранил Сергей Никулин, редактор и издатель Гаевского.

В статьях Вадима Гаевского нередко встречается необычный авторский прием – необыкновенно длинные абзацы: порой автор вполне сознательно стремился к тексту вовсе без них, ведя мысль единым потоком. Таким выплеском оказалась ранее не публиковавшаяся (насколько удалось выяснить в результате библиографических изысканий) небольшая зарисовка о Морисе Бежаре.

Поскольку начинается она с разговора об одноактном балете «Веберн – Опус 5», впервые показанном в СССР балетной труппой Парижской оперы в 1977 году, то вряд ли статья написана раньше этого времени (спустя пять лет, в 1982-м, этот балет Мориса Бежара был представлен как часть «Вечера французской хореографии» в Театре классического балета под руководством Натальи Касаткиной и Владимира Василёва). Здесь также упоминается одна из первых постановок Бежара – «Симфония для одного человека» (1955) и выступление Франчески Зюмбо и Патриса Барта в па-де-де из бежаровского балета «Бакти», ставшее сенсацией на I Международном Московском Конкурсе балета в 1969 году.

Дуэт «Веберн – Опус 5» – это миниатюра с грозным подтекстом, это неумолимые силы танца, введенные в хрупкие рамки классических па-де-де и еще более хрупкие рамки современной психологической ситуации. Дуэт околдовывает и ставит лицом к лицу с интимной человеческой драмой. Общеупотребимые слова «магия танца» по отношению к дуэту Бежара звучат не метафорически, но буквально. Танец Бежара – не игровой, но магический. Отвергнув традицию танца-игры, танца- каприза, танца-менуэта, Бежар устремляется вглубь, в далекие неизведанные сферы стихийных и смертоносных ритмов. Морис Бежар – хореограф, выкованный исключительными обстоятельствами. Рядом с ним Мариус Петипа выглядит театральным маркизом, а Серж Лифарь – театральным призраком. Бежар вышел на сцену полугол, полужив, но с решимостью выстоять, сохранить в отчаянных ситуациях угасающий огонек максимализма. Геометрические композиции Бежара – сгустки исступленной юношеской воли. Их судорожные ритмы – ритмы лихорадочного юношеского бунтарства. В своем первом балете – «Симфония для одного человека», в абстрактных, оголенных и чуть ли не поп-артовских формах Бежар танцевал (он был исполнителем главной роли) бегство человека из ада. Зрители видели – это же знал и герой, сумрачный юноша, – убежать нельзя, выхода нет, есть лишь выбор: либо пожизненный ад, либо пожизненное бегство из ада. Кого не сломила бы, кого не поставила бы в тупик такая альтернатива? Бежаровский юноша принимал жизнь и на подобных условиях. Он не ждал от судьбы великодушия. Он ничем не был судьбе обязан. Несвоевременная, романтическая гордыня таилась в судорожном геометризме «Симфонии». Па-де-де «Опус № 5», созданное более десяти лет спустя, – произведение мастера, сохранившего юношескую угловатую неподкупность. Может быть, па-де-де автопортретно: герой – тот же сумрачный юноша, легконогий и диковатый подросток, перед которым печальная нежная девушка танцует призывные бесстыжие танцы. Дуэт поразил соединением обнаженной эротики и девственной чистоты. В белоснежных трико, обтягивающих их матиссовские тела, двое артистов разыгрывали сцену, смысл которой казался откровенным и оставался загадочным. По-видимому, для нынешнего Бежара эротический акт есть акт очищения. Конечно, подобный взгляд на вещи может и не устроить европейского зрителя. Но ведь так думал не только какой-нибудь автор старинных индусских трактатов. Так думал Хемингуэй. Так думал Стравинский, «Весна священная» которого – одна из самых знаменитых постановок Бежара. Так думал Бодлер, которому Бежар посвятил другой свой знаменитый балет. Грозный культ Эроса Бежар возродил в противовес грязному культу секса. Пушкинские «Египетские ночи» были задуманы более широко, но разве они не включают аналогичное противопоставление? Правда, Пушкин не дописал своей, много лет лелеянной римско-петербургской повести. Что-то ему не позволило. Бежар же – судя по конкурсным и иным впечатлениям – с холодной яростью приоткрывает завесы над эротическими безднами. Кто знает, куда заведет эта дорога. Индусское па-де-де Бежара, показанное на конкурсе Франческой Зюмбо и Патрисом Бартом, по конструкции и доминирующему мотиву схожее с «Опусом 5», несло на себе печать не только юношеского максимализма, но и неюношеской маниакальности. Но, с другой стороны, есть ли в этой эволюции трагическая неизбежность?

Публикацию подготовила Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
Январь 2025 года.