Десять лет, как нет с нами Геннадия Георгиевича ДЁМИНА
Однажды на сектор театра ВНИИ искусствознания пришел не знакомый нам, аспирантам, парень: высокий, черноволосый, молчаливый, в очках и почему-то в летних сабо в ноябрьский день. Сел среди нас, что-то записывал в блокнот – он готовился делать диссертацию о Вампилове. «Вы похожи на актера Александра Лазарева!» – сказала я ему. Так, еще в 80-е, состоялось наше знакомство.
В дальнейшем для московского театрального мира он был просто Гена или Генка. Только так его называли, ибо этот удивительный человек никогда не был важным и взрослым. Что-то вечно-юношеское, несолидное, неосанистое всегда в нем присутствовало. Высоченный красавец с душой мальчишки.
Впрочем, описывать его заслуги и творческую биографию пришлось бы сейчас долго. Он оказался истинным человеком театра – критик и педагог, переводчик, знаток классической и современной драматургии, искушенный знаток сцены, энциклопедически образованный. Автор диссертации «Вампиловские традиции в социально-бытовой драме и ее воплощение на столичной сцене». Главный редактор бюллетеня Российского Авторского Общества «Авторы и пьесы», лауреат почетной премии РАО за 2007 год. Преподаватель Международного славянского института. Но главное – блестящий критик, писавший в ведущие театральные издания Москвы: в журналы «Театр», «Театральная жизнь», «Современная драматургия», «Страстной бульвар, 10», в «Литературную газету», газету «Культура», в «Общую газету», «Московскую правду», «Дом Актера» и, конечно, в «Экран и сцену», где работал в 90-е годы…
Библиография его трудов обширна: театральные обзоры, проблемные и полемические статьи, фестивальные обозрения, режиссерские и актерские портреты, интервью, фельетоны. Он был прекрасно осведомлен о событиях зарубежной сцены, свободно владел двумя иностранными языками, а в театре «Человек» шла в его переводе с французского пьеса Р.Топора «Зима под столом». Он знал и умел невероятно много. При этом у него совершенно отсутствовал инстинкт карьеризма и продвижения по академической научной стезе.
Он никогда не входил ни в какую критическую «обойму», будучи независимым, одиноким, отдельным. Писал по-мужски крепко, масштабно, жестко. Порой бывал бескомпромиссен и резок, прям и смел, правду резал в глаза. Многим от него доставалось. Ничего не боясь, критиковал работу «Золотой маски». Однажды его перестали пускать в табаковский МХТ после одной дерзкой статьи. В «Экране и сцене» вел собственную аналитическую колонку под названием «Задачник» – и в ней действительно пытался решать и ставить серьезные театроведческие задачи. А в газете «Дом Актера» придумал рубрику «Золотые отвалы», где цитировал умопомрачительные «ляпы» коллег по цеху, находя их во всевозможных изданиях, которые внимательно изучал. Да, читал практически все, что публиковалось о театре, и знал практически всех, пишущих о нем. И мог просто так, без всякой корысти, вдруг встретив тебя, сообщить: «Слушай, у тебя прошла неплохая статья о Беляковиче в “Московской правде”».
Его «литературная кухня» была у всех на виду: он писал что-то своим мелким почерком всюду, где мог присесть – в автобусе, в метро, в самолете, на всяких заседаниях и в поликлиниках. Был сосредоточен, о чем-то размышлял, выстраивал собственные концепты. А самоуглубленность сочеталась с экстравертностью и дружелюбием к коллегам по цеху.
Театральные критики ведь порой не выносят друг друга, мы это знаем (вечная конкуренция, борьба тщеславий и прочее). Он же обладал диковинными качествами товарищества и открытости. Готов был поделиться информацией («Появился новый журнал, можешь туда что-то написать!»). Готов был поделиться возможностью работы, взять с собой на фестиваль, позвать на интересное мероприятие. Как-то в СТД, в Московском кабинете, организовал «Клуб премьер», куда созывал критиков для систематического обсуждения московских постановок. Являлся с целым списком свежих названий, спрашивал: «Ну, кто и что успел посмотреть? Рассказывайте!» Разливал нам чай, все были счастливы. В редакции же «Экрана и сцены», где он работал, постоянно устраивал критические «сходняки» и всевозможные заседания с кофе, посвященные разным театральным событиям – новым постановкам, фестивалям, гастролям…
Вот вам пример жизнеобразующего начала в личности. Он именно создавал мир вокруг себя, собирал, объединял.
Сам же отсматривал абсолютно все премьеры, и его можно было встретить в любом, даже отдаленном и крошечном театре. Но все знать, видеть, быть в курсе театральной жизни Москвы входило в его личный кодекс профессиональной чести. А в антрактах, разминая сигарету, обычно говорил: «Пойду, зайду к ребятам». Что означало: сейчас пойдет в курилку к актерам, будет узнавать и рассказывать театральные новости. Поскольку многих актеров Москвы знал, периодически зависал с ними в закулисных курилках, и они его также знали и уважали. Тут сказывалась, конечно, тяга к наставничеству, к общению с молодежью, воплотившаяся потом в его педагогической деятельности.
В фестивальных же поездках он объездил всю страну. Лично мне привелось работать с ним на фестивалях в Омске, Якутске, Пскове, Красноярске, Нижнем Новгороде, Вышнем Волочке, Долгопрудном, Астрахани, Перми, Кинешме. И, как многие хорошо помнят, перед обсуждениями дотошно выяснял у завлитов отчества актеров и называл их только по имени-отчеству. Вот так. О его энциклопедической образованности ходили легенды. На Пушкинском фестивале в Пскове мы смотрели «Евгения Онегина» в исполнении Игоря Ларина. Представьте, в унисон с Лариным он процитировал поэму от начала до конца – оказывается, знал ее наизусть!
А еще в поездках по российским театрам стремился познавать край, не упускал возможности экскурсионных вылазок. Помню, в Красноярске настоял увидеть знаменитую ГЭС, а потом, по его же инициативе, мы рванули в заповедник «Красноярские столбы». И он излазил каменные скалы, с одной из них спустившись знаменитым варварским способом – «шкуродером»: это когда в расщелине между скал съезжаешь с помощью собственной спины, живота и коленей – как говорится, с максимальными потерями. Потом в Москве, встречаясь, порой спрашивала его: «Ну что, спускаемся шкуродером?» Никогда всего этого не забуду, да и разве можно забыть?
Да, он был востребован, его любили и уважали, ценили его строгие глубокие статьи. Но он решительно ничего не понимал в деньгах и даже как-то не стремился, не учился их зарабатывать. И вроде бы вовсе не имел их в виду, даже при активной, насыщенной деятельности. Работал как ангел, не зная корысти. Часто бесплатно. Был скромен, если не беден. Годами ходил в одном сером свитере, а в костюме я его вообще никогда не видела. Как-то отправились на фестиваль в Якутию, а критик Неля Сорокина, которая должна была ехать с нами третьей, внезапно попала с сердцем в больницу. И он предложил отдать ей часть наших гонораров. Вернувшись в Москву, завалились к Неле в больницу с якутскими подарками и собранным для нее гонораром. Ощутив минуты настоящего счастья.
А вот романов Гена никогда не заводил. Хотя был интересным мужчиной. И окружен был, по характеру профессии, исключительно женским полом, обожавшим его бесконечно. Такова была его человеческая порода. У него были жена, сын и дочь, которым он всегда был верен как глава семьи, отец и кормилец. Однажды в Астрахани нас привезли выкупаться на берег Волги. И вдруг я увидела перед собой длинноногого, мускулистого, роскошного красавца в плавках. Это был Генка? Нет, это был Аполлон во всем своем неотразимом блеске! Наша театральная компания воззрилась на него с восхищением, мужчины – с завистью. А я грустно смотрела на эту красоту и жалела, что все же так и не закрутила с ним роман.
Густой хрипловатый баритон Гены еще остался у кого-то в диктофонных записях. Остались и отдельные телеинтервью в интернете и в архивах театров. Сам же он не снискал при жизни ни особых наград, ни званий, ни пышной славы. Да, собственно, занимался всю жизнь своим делом вовсе не для этого. А просто потому, что себя без этого Богом назначенного дела не мыслил. Высоченный, худой, он и вправду был похож на Дон Кихота в исполнении Александра Лазарева в «Человеке из Ламанчи», которого хорошо помнит наше поколение.
Ольга ИГНАТЮК
«Экран и сцена»
Июнь 2024 года.