В начале осени «ЭС» традиционно подводит итоги прошедшего сезона. Мы беседуем с Глебом Ситковским о заметных театральных событиях, произошедших за пределами Москвы и Петербурга. Ушли в прошлое времена, когда провинциальные спектакли были неконкурентоспособными. Важную роль в этом процессе сыграла «Золотая Маска». Ежегодная конкурсная и внеконкурсные программы, многочисленные региональные фестивали, на которых можно было видеть спектакли-лауреаты, определяли художественные критерии. Есть ли реальный шанс сохранить эти критерии? Сегодня после большого перерыва театры вновь получают госзаказ. Приоритетной становится классика (желательно – школьная программа). Как, на ваш взгляд, выглядела в прошлом сезоне среднестатистическая афиша?

– Современные пьесы по-прежнему ставятся нечасто. Приведу такой пример: этой весной мне довелось поработать в жюри на областном фестивале «Премьеры сезона» в Нижнем Новгороде. В большой программе были представлены театры Нижнего Новгорода, Арзамаса, Сарова, Дзержинска и Кстова. Так вот, из тринадцати постановок – четыре (!) по Шекспиру и две – по Пушкину. И всего один обаятельный детский спектакль по тексту, написанному в XXI веке – «У самого края» по повести шведского писателя Ульфа Старка «Беглецы». Было приятной неожиданностью увидеть, что маленький театр из Дзержинска и режиссер Мария Шиманская так интересно работают с современной прозой. Повальное бегство наших региональных театров от современности выглядит, конечно, странно. Руководство в провинции, как правило, делает ставку на безопасную классику и еще более безопасные развлекательные пьесы типа затасканного Рэя Куни. Пропорция классики/развлекаловки в репертуаре примерно 50:50, а современный текст – скорее, исключение из правила. Как гордо сказала мне чиновница одного регионального минкульта: «У нас в городе слишком хорошие актеры, чтобы играть в этих ваших современных пьесах!».

Поймите меня правильно: я вовсе не против обращения к Шекспиру. Тем более что главные призы на упомянутом фестивале как раз и получили две шекспировские постановки из Нижнего Новгорода. Первый – «Макбет» в Нижегородском театре драмы имени М.Горького. Он поставлен Геннадием Шапошниковым в соавторстве с художником Борисом Шляпиным как предельно темная, ночная пьеса. На сцене черным-черно, и нет никакого просвета. Ведьмы здесь похожи на зомби из голливудских постапокалиптических фильмов. Миром правит зло, все убивают друг друга, и кажется, что этому ужасу не будет конца. Но режиссер дает понять: как бы долго ни длилась ночь, рассвет все равно наступит.

Второй Гран-при мы с коллегами присудили спектаклю Нижегородского ТЮЗа «Много шума из ничего». Его поставил Алексей Логачев. Три года назад он стал главным режиссером, и после всех конфликтов 2000-х, когда труппа даже объявляла голодовку в знак протеста против увольнения главного режиссера, театр потихонечку начал приходить в себя и завоевывать весьма непростую нижегородскую публику. На российской сцене «Много шума…» чаще всего бытует в архаичных переводах Кронеберга и Щепкиной-Куперник, которые сегодня совершенно невозможно воспринимать на слух. Заслуга Логачева в том, что он стал мало того что инициатором нового, современного перевода, так еще и соавтором профессионального переводчика Михаила Вирозуба. И этот лихой перевод (на фестивале он получил отдельный приз, и есть надежда, что теперь к нему обратятся и другие российские театры) вызывает живую реакцию зала. Ведь мы уже давно смирились с тем, что все эти ренессансные комедии сделались абсолютно несмешными для сегодняшнего зрителя, а тут нам доказывают: шекспировские шутки – это, оказывается, смешно! У спектакля стремительный темп и почти рэповая интонация – тем более что вечная пикировка Бенедикта и Беатриче в пьесе Шекспира действительно чем-то напоминает рэп-баттл.

– Нынешний год объявлен годом Островского. В Москве – зашкаливающее количество премьер по пьесам классика. Но количество еще не есть качество. Были ли какие-то интересные интерпретации драматурга-юбиляра?

– Раз уж мы вспомнили Нижегородский ТЮЗ, давайте продолжим рассказ о нем. Владимир Данай поставил там очень необычное «Доходное место». Режиссер предлагает довольно радикальный подход. Все герои Островского – не абстрактные чиновники-взяточники, а вполне конкретные полицейские, «оборотни в погонах», одетые в узнаваемую форму. Конечно, это сразу обостряет конфликт и приближает его из XIX века к нашим дням. Вопрос, заданный Островским – «Как жить? Быть честным нищим или богатым подлецом?» – обострен до предела. Проблема с этой пьесой в том, что во многих постановках зритель часто настроен против Жадова – дескать, как же ты женился, если жену прокормить не можешь? Реплика Фелисаты Герасимовны Кукушкиной «мужьям потачки не давайте, так их поминутно и точите, чтоб деньги добывали» часто вызывает одобрительный смех и аплодисменты. Но не в версии Нижегородского ТЮЗа. Такой безошибочно узнаваемой и в общем-то страшной Кукушкиной (Ирина Страхова) не посочувствуешь.

Что еще вспоминается? Пожалуй, не самый совершенный по исполнению, но интересный по замыслу спектакль Дмитрия Акимова по полузабытой пьесе Островского «Старый друг лучше новых двух» в маленьком театре поселка Мотыгино (Красноярский край). Гротеск доведен там режиссером до крайних пределов, это смесь гиньоля с цирком. Режиссер собрал все стереотипы о России – балалайка, медведь и, конечно, очень-очень много водки. Главной музыкальной темой становится рок-хит 90-х годов «Я остаюсь» в исполнении Анатолия Крупнова. Припев «Я остаюсь там, где мне хочется быть. И пусть я немного боюсь, но я остаюсь» выглядит чем-то вроде манифеста в ситуации, когда перед многими встал выбор «остаться или уехать».

Совсем иной, но тоже веселый и хулиганский Островский – в спектакле Сергея Потапова «Лес» в Саха-театре. Удалось посмотреть его в Нюрбе на фестивале «Сата-2023». К сожалению, театр смог показать только видеоверсию на большом экране, но все-таки впечатление можно было составить. Потапов привносит в пьесу множество якутских реалий. Например, Счастливцев и Несчастливцев встречаются друг с другом не по дороге из Вологды в Керчь, а на пути из низовий Лены в ее верховья. Но реалистическим спектакль точно не назовешь: перед нами фантасмагория в духе Босха. Собственно, режиссер всего лишь заостряет аллегорию, предложенную Островским. Лес так лес. Почти все персонажи пьесы Островского превращены в каких-то диковинных насекомых и животных. Гурмыжская – паучиха, в центре этого леса плетущая свою паутину, Буланов – кровосос-комарик. Улита превращается в медленно ползающую по сцене улитку, а лакей Гурмыжской Карп Савельич, как не трудно догадаться, вылитый карп. Очень хочется, чтобы этот «Лес» привезли в Москву.

– А какие еще спектакли по классическим текстам не доехали до Москвы, но вам бы хотелось их здесь увидеть?

– Безусловно, «Самоубийцу» Олега Рыбкина в Красноярском театре Пушкина! До сих пор не понимаю, почему эксперты «Золотой Маски» не отобрали его в прошлом году в конкурс. Для меня это один из лучших спектаклей Рыбкина за последние годы. И лучший «Самоубийца» из всех мною виденных, а их было немало. Ведь эта пьеса дико смешная при чтении. А когда ее переносят на сцену, она чаще всего превращается в тяжеловесный психологический театр – сидишь, скучаешь и даже не улыбнешься ни разу. Просто быт и психологизм Эрдману противопоказаны. Поэтому Рыбкин уводит все в стихию гротеска, практически в буффонаду. Мы-то знаем, что Рыбкин это умеет делать прекрасно. И Владимир Пузанов играет грандиозно. Эта роль – из тех, о которых театроведы могут писать целые полотна в почти исчезнувшем ныне жанре «портрет актера в роли». И каждый монолог Пузанова–Подсекальникова – серьезное событие. Театр предлагает нам настоящие эмоциональные «качели»: сначала ты хохочешь, но постепенно спектакль выходит на трагические высоты. Ну и, конечно, текст очень злободневный.

 – В середине 90-х смотрела «Самоубийцу» в тверском ТЮЗе. В эксцентричном спектакле Ларисы Леляновой Подсекальникова великолепно играл Александр Романов.

– Александр Романов – действительно прекрасный артист. Одно из последних впечатлений от Твери – «Остров сокровищ», где я смог увидеть его в роли невероятно обаятельного, но от этого еще более страшного Джона Сильвера. Спектакль поставила Вероника Вигг. Мне кажется, для Тверского ТЮЗа Вероника стала настоящей находкой – не помню, сколько постановок она там уже выпустила, но практически все как минимум заслуживают внимания. Лейтмотивом «Острова сокровищ» становится реплика одного из персонажей: «Это не команда корабля, а какой-то бродячий цирк», которая повторяется несколько раз. Натурально, именно в цирк все и превращается. Пираты и пиратки (в романе Стивенсона, как мы знаем, бедновато с женскими персонажами, но театр по понятным причинам предлагает зрителю большее гендерное разнообразие) похожи на клоунов, воздушных акробатов, эквилибристов… Все поют, играют на музыкальных инструментах – скрипках, гитарах, барабанах, а в оформлении использованы целых шесть пианино. Театр заказал оригинальную музыку композитору Юлии Колченской и не прогадал. Если же говорить о содержании этого «Острова сокровищ», то Вероника Вигг ушла от приключенческого жанра в сторону «романа воспитания». Совершенно не важно, нашли герои сокровища или не нашли. Гораздо важнее тема обманутого доверия – ведь Джим Хокинс (Алексей Измайлов) поверил одноногому Сильверу и увидел в нем чуть ли не второго отца, а тот его обманул. Став взрослым, герой изживает эту детскую травму. Маленький Джим (Лев Кузьмин) периодически смотрит со стороны на себя большого, и эти флэшбеки и путешествия во времени важны для понимания спектакля.

– В последнее время в репертуаре театров для детей возникает все больше серьезных пьес и спектаклей для тинейджеров.

– Совсем недавно я вернулся из маленького города Нягань в Ханты-Мансийском округе, где в этом году проходил фестиваль-лаборатория театров для детей и молодежи «Колесо». Тамошний ТЮЗ под руководством Анастасии Постниковой – один из самых продвинутых в стране. Увидел у них необычную «Снегурочку» в постановке Филиппа Гуревича, где пьеса Островского стала поводом для разговора о «других», живущих рядом с нами. Снегурочка – это особенный человек, которого сложно понять нам всем, обитателям царства берендеев. Эпизоды из очень сильно урезанной пьесы Островского чередуются с реальными историями детей с диагнозом «расстройство аутистического спектра». Там же, в Нягани, посмотрел еще два спектакля Сойжин Жамбаловой по современным текстам: «Звездный час по местному времени» (по сценарию известного фильма Николая Досталя «Облако-рай») и «Калечина-Малечина» по повести Евгении Некрасовой. И оба прекрасные.

С последним спектаклем, кстати, связана одна история, которую я имел возможность наблюдать с двух сторон. Дело в том, что в ноябре 2022-го я оказался в Сургуте на режиссерской лаборатории «Мне (не) больно» под руководством Милы Деневой. В программе был заявлен, в том числе, и эскиз Сойжин Жамбаловой по повести «Калечина-Малечина». По замыслу организаторов Сойжин должна была выпустить в Нягани премьеру «Звездного часа по местному времени» и оттуда переехать в Сургут, благо – это совсем недалеко – всего 7 часов на машине. Но из-за серьезной травмы она застряла в Нягани. Сургутскому театру пришлось срочно вызывать из Питера молодого режиссера, свежую выпускницу РГИСИ Анастасию Быцань, которая в самолете первый раз прочла книгу Некрасовой и, надо отдать ей должное, показала в итоге очень достойный эскиз, несмотря на экстрим. Не знаю, появится ли в репертуаре Сургутского музыкально-драматического театра спектакль Насти Быцань по этой вещи, но в Нягани благодаря такому стечению обстоятельств теперь есть своя «Калечина-Малечина» – фантасмагорическая и жесткая история о буллинге, чем-то напоминающая то «Чучело» Владимира Железникова, то «Кэрри» Стивена Кинга.

Если Няганский ТЮЗ уже давно известен за пределами Ханты-Мансийского округа, то Сургутский музыкально-драматический театр сейчас находится в самом начале нового пути. Оправившись от недавних скандалов с увольнением прежнего директора и главного режиссера, театр пытается стать более современным и открытым. Мне кажется, новый директор Светлана Астраханцева вполне способна вывести Сургутский театр из стагнации. Во всяком случае, планов у них громадье. Первым шагом в этом направлении как раз и стала лаборатория Милы Деневой. Шаг более чем логичный в городе, где нет ТЮЗа. Театр пытается привлечь подростковую аудиторию, которая сюда раньше не очень-то ходила по доброй воле. Тему выбрали такую, чтобы была понятна и близка подросткам, – как противостоять насилию в семье, школе, обществе и как изживать эти свои травмы. Тексты взяли исключительно современные. Например, на читках звучали пьесы «Я – кулак» Марты Райцес и «Воин» Марии Огневой. А эскизы, помимо уже упомянутой Анастасии Быцань, в рамках лаборатории выпустили Иван Миневцев, Иван Пачин и Полина Кардымон – очень толковый подбор режиссерских имен, по-моему.

Иван Миневцев выбрал книгу «Сахарный ребенок» Ольги Громовой. Интересной была реакция подростков, ходивших на все показы и обсуждения. В романе множество реалий, которые современным детям трудно понять. Но судьба ровесницы – дочери врага народа, оказавшейся в лагере в Киргизии, их тронула. Иван Пачин показал эскиз по «Книге всех вещей» Гюса Кейера и очень точно попал в тему лаборатории: миру внутри семьи, где царит насилие, противопоставлен мир свободы и любви за пределами дома. Совершенно неожиданный аудиальный перформанс показала Полина Кардымон, в нем отсутствовала всякая литературная основа. Он назывался «Haters gonna hate» («Хейтеры должны ненавидеть»), где извечный конфликт отцов и детей решен через музыку, которая нравится подросткам, но вызывает неодобрение взрослых. Зрители наизусть знали весь плейлист, предложенный авторами перформанса, и реагировали на него с каким-то невероятным энтузиазмом. Полина Кардымон на обсуждении сказала, что недооценила темперамент сургутских подростков – в какой-то момент они не захотели больше сидеть в зале и стали рваться на сцену танцевать.

– В конце июня я побывала в Казанском ТЮЗе, театре с удивительной, по-настоящему творческой атмосферой, спектакли там играют не только на основной сцене, но и в баре «Истина», во дворе, на открытом воздухе и в пространстве бывших складов.

– Под самый занавес сезона съездил туда на многообещающую, удачную лабораторию в рамках проекта «Театр у школьной доски» под руководством главного режиссера театра Радиона Букаева. Театру предстоит капитальный ремонт в будущем сезоне. Нужны спектакли по школьной программе, которые можно показывать детям в классах, стараясь уложиться в 45-минутный формат. Я увидел три эскиза: «Дом с мезонином» Владимира Даная, «Барышня-крестьянка» Юрия Печенежского и «Темные аллеи» Дмитрия Хохлова. Думаю, каждый из этих эскизов заслуживает того, чтобы довести его до спектакля. А если говорить в целом о своих впечатлениях от Казанского ТЮЗа, то мне кажется, что Радион оказался очень хорошим главрежем, а это талант более редкий, чем просто «хороший режиссер».

– Согласна. Но ТЮЗу также повезло и с директором – Айгуль Горнышевой. Была свидетельницей ее общения с артистами, основанном на взаимопонимании и любви. Весной встретилась с ней и с директором Татарского ТЮЗа имени Кариева Луизой Шаровой-Янсуар на фестивале «Арлекин» в Петербурге, общий разговор касался важных, сущностных проблем театра.

 – Луиза Янсуар – ведь не только директор отличный, но еще и прекрасная поэтесса и даже драматург. В Кариевском ТЮЗе в прошлом сезоне тоже побывал и видел у них весьма необычную и современную по театральному языку «Златовласку» («Алтынч[ае]ч») по пьесе Янсуар в постановке Резеды Гариповой. Не мог избавиться от ощущения, что нахожусь на каком-то европейском фестивале – например, на спектакле Сьюзан Кеннеди, хотя понятно, что тема очень своя. «Златовласка» – ироничный музыкальный и мультимедийный спектакль о том, как исчезает татарская идентичность и как паразитируют на ней бизнес и массовая культура.

– Нельзя не заметить разительные перемены, происходящие последнее время в национальных театрах.

– Наверное, наиболее полную картину того, как развивается национальный театр, дает международный фестиваль тюркских народов «Науруз» в Казани. В этом году сильнее всего врезался в память масштабный спектакль хозяев «Науруза» – Татарского театра имени Камала. Главный режиссер Фарид Бикчантаев поставил эпическое полотно, сагу «Муть. Мухаджиры» – по роману-дилогии Махмуда Галяу. Автор был расстрелян в 1937-м как националист, а сама книга долго находилась под запретом. Мухаджиры в данном случае – это татары-переселенцы, бежавшие из христианской России в Османскую империю. Но если брать шире, мухаджирство – огромная трагедия в судьбе целых народов, которые не хотели жить в немусульманской стране. Это касается, например, черкесов, большая их часть сейчас живет вне исторической родины. Трехчастный спектакль Бикчантаева (продолжительность – больше 4 часов) рассказывает о трагической истории татарского народа, о голоде в Поволжье в 1877 году, о первой переписи населения 1897 года, приведшей к бунтам. Но в то же время здесь много специфического «бикчантаевского» юмора, оттеняющего трагизм. Несмотря на стереотип – мусульманская женщина должна быть забитой и слушаться мужа, именно хитроумная Сажида (Лейсан Гатауллина) спасает всю деревню, благодаря ей налаживается жизнь. Почти уверен, что этот спектакль так или иначе попадет на фестиваль в Москву, потому что это действительно настоящее событие.

Вообще есть ощущение, что Казань стала одним из главных театральных центров страны. Мне в Казани сегодня интереснее, чем в Москве, где в репертуаре все больше коммерческих поделок. Взять, например, театр «Mon». Им рулит всем известная Инна Яркова, и театр из года в год номинировался на «Золотую Маску». Посмотрел в этом сезоне чуть ли не все их премьеры, и одна лучше другой. Замечательный «Музей» Айдара Заббарова по пьесе Евгения Водолазкина. Я видел его на фестивале молодой татарской режиссуры «Ремесло» в особняке Демидова (бывшем ЗАГСе). Пьеса о том, как, согласно народной частушке, «Сталин Кирова убил в коридорчике». Этакая хроника одного объявленного убийства, о котором знают все, кроме самого Сергея Мироновича. Он еще жив, а в его квартире уже создают музей и решением партии назначают подходящую вдову (Диана Сафарова), которая будет водить экскурсии и рассказывать, каким был ленинградский вождь. В спектакле хорошие актерские работы Камиля Гатауллина (Киров), Романа Ерыгина (Сталин), Ильнура Гарифуллина (Николаев).

Другая удача театра «Mon» — спектакль-инсталляция режиссера Романа Феодори и хореографа Владимира Варнавы «Әңгәмә/Диалог», он украшал программу «Науруза». Перед нами разворачивается монолог Нурбека Батуллы – известного танцовщика и хореографа, не раз становившегося номинантом «Золотой Маски». Это автофикшн, в основе которого – диалог героя с отцом, Рабитом Батуллой, знаменитым татарским писателем. Добрую половину спектакля Нурбек моет пол, объясняя нам, что в Японии мыть пол на сцене – почетное занятие, его доверяют только артистам, считающимся национальным достоянием. Попутно он рефлексирует о детстве в тени отца, о поисках национальной и личной идентичности. В какой-то момент к главному герою присоединяются два других персонажа с документальными монологами о своих отцах (драматург – Дина Сафина). На спектакле понимаешь, что Батулла – не только танцовщик отличный, но и талантливый драматический актер. Ну и просто личность.

– Какие спектакли, кроме казанских, вы бы отметили на «Наурузе»?

– К сожалению, далеко не все удалось посмотреть, потому что многие спектакли игрались параллельно. Но я открыл для себя несколько совершенно новых имен. Точно запомню имя молодого кыргызского режиссера Уланмырзы Карыпбаева, который совсем недавно закончил курс Геннадия Тростянецкого в РГИСИ. Он предложил самобытную версию «Вишневого сада», хотя, казалось бы, чем тут нас можно удивить? Не поверите, но я в июне увидел пять «Вишневых садов» подряд! Не думаю, что это простое совпадение. Так вот, Карыпбаев поставил в частном Театре А.И. (Астана) даже не «Вишневый сад», а просто «Сад», полностью переписав чеховскую пьесу. И речь идет не о вишне, а о легендарном сорте казахских яблок «апорт», который был почти полностью истреблен после распада Советского Союза. Действие происходит в 1990-е годы в доме дочери секретаря горкома Сизим Ахметовны (она же Любовь Андреевна), возвращающейся из Парижа в Алматы. Лопахин в этом спектакле абсолютно не вызывает симпатии – это настоящий рэкетир из 90-х, он успешно отжимает яблоневый сад у бывших хозяев жизни. Поскольку Уланмырза Карыпбаев делал новый вариант пьесы сам, не прибегая к помощи драматурга, то в «Саде» есть определенные проблемы и драматургическая избыточность, но замах очень интересный, спектакль запоминается.

Из Тывы на фестиваль привезли «Зеркало шаманки». Спектакль поставил главный режиссер Национального музыкально-драматического театра имени Виктора Кок-оола Сайдаш Монгуш. Документальный материал переплетен с традиционной тывинской мистикой, но это соединение выглядит абсолютно органично. В основе спектакля – щемящая история о том, как уничтожали тывинскую интеллигенцию в 30-е годы прошлого века. Тыва тогда еще не вошла в состав СССР, но уже была марионеточным государством, где свирепствовал НКВД. Рассказана реальная история посла Тывы в Монголии, который был сыном белой шаманки. А в финале артисты по очереди выходят на авансцену, и каждый делится историей своей семьи. И вдруг оказывается, что у каждого в роду были шаманы, гадальщики, ведуны… Это производит довольно сильное впечатление.

– «У каждого свой шаман» – так называлась статья Владимира Спешкова в «ЭС» об этом и других спектаклях тывинского театра. В спектакле звучит горловое пение. Никогда не забуду своего потрясения, когда впервые услышала, как поет Степанида Борисова. Все современные реалии отступали. Столетья поплыли из темноты. Это происходило на традиционном национальном фестивале «Сата» (его, если мне не изменяет память, тогда проводили во второй раз). Вы уже упомянули, что были в этом году в Нюрбе, на двенадцатом фесте, где театры Якутии показывали свои спектакли. Расскажите о впечатлениях.

– Кроме «Леса» Сергей Потапов показал свой спектакль «В чаще», поставленный в Театре КМНС (коренных малочисленных народов Севера). Этот театр был создан несколько лет назад по инициативе Андрея Саввича Борисова на основе фольклорного ансамбля. Потапов взял рассказ Рюноскэ Акутагавы, который когда-то лег в основу фильма Акиро Куросавы «Расёмон», но героями сделал ненцев. Как вы помните, Акутагава дает несколько версий одного убийства, одна из которых – допрос самого убитого. Здесь ненецкая шаманка с бубном вызывает его дух, и он «оживает». Потапов умело использует сильные стороны этой труппы, где у актеров нет драматического образования, но зато они замечательно двигаются. Сращивание японской и ненецкой культуры оказалось вполне органичным, и на спектакле думаешь о том, как много общего в дальневосточных культурах.

– С художественным руководителем Нюрбинского театра Юрием Макаровым я познакомилась в самом конце 90-х на фестивале «Балтийский дом». Его спектакль «На земле, забытой богами» произвел сильнейшее впечатление небывалой метафоричной энергией. До Петербурга Макарова приглашали в Польшу и во Францию. Когда приехала в Нюрбу, оказалась в маленьком деревянном здании кинотеатрика на берегу Вилюя. С мороза зритель входил в фойе, где одновременно размещались и гардероб, и буфет.

– Юрий Макаров показывал нам старый театр. Сегодня он стоит полуразрушенным. Мы, вероятно, были последними, кто его видел, совсем скоро дом снесут. Фестивальные спектакли играли в новом, современном, еще необжитом здании. Молодой режиссер Маргарита Васильева сочинила иммерсивный спектакль по «Грозе». Эта бродилка по городу Калинову позволила познакомиться с новым зданием театра. Вот здесь – дом Кабановых, а тут – овраг. Например, в сцене свидания Катерины и Бориса зрители сидели как будто в овраге и задирали головы, следя за героями.

– Как вам кажется, что будет происходить с региональными и национальными театрами дальше? Продолжится ли бум, свидетелями которого мы стали?

– Мне очень хочется быть оптимистом, но пока что не получается. Пугающая реформа «Золотой Маски» – один из звоночков, свидетельствующих о том, что мы можем потерять все, что приобрели. Театр в регионах расцветал в последние годы именно благодаря тому, что «Золотой Маской» была создана уникальная кровеносная система, она помогала театру хоть в Нягани, хоть в Нюрбе чувствовать, что он не одинок в своих поисках, что где-то рядом экспериментируют коллеги. Самое опасное для провинциального театра – остаться один на один с собой. Но окончательно не впасть в уныние мне помогает тот факт, что за эти годы в театр пришли не только молодые одаренные режиссеры, но и новое поколение умных, талантливых зрителей, которому совершенно не интересен Рэй Куни, а вот театр «Mon» с его сумасшедшими экспериментами интересен. Будут зрители – будет и театр.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 19-20 за 2023 год.