В афише театра “Старый дом” появился спектакль-хит по важнейшему тексту XX века – “Котловану” Андрея Платонова. Этой постановкой Антон Федоров дебютировал в качестве главного режиссера новосибирского театра.

Поставить Платонова так, чтобы он стал не просто понятным (его новаторский язык редко воспринимается легко), а близким и даже любимым, – задача, кажущаяся фантастической. Федорову удалось. Сложнейшая философская повесть превратилась у него в темное фэнтези, соединившее в себе экзистенциальную проблематику, кафкианский абсурд, готическую мрачность и жесточайшую эмоциональную боль без надежды на прекращение страданий. Платоновская сатира на наше прошлое недвусмысленным образом стала сатирой на наше настоящее, черный юмор превратился в основное средство художественной выразительности. Но главное – великая антиутопия открылась зрителям как роман о любви. Ничего не меняя в сюжете про рытье котлована под фундамент прекрасного здания будущего, Федоров включил в сценический текст письма Платонова жене Марии (“Я люблю тебя всей кровью”), и история их чувства оказалась важнее любых великих идей и “роскошных несбыточных предметов”, которые герои силятся добыть.

“В груди у меня стоит дикая физическая боль, эта штука истерлась вдребезги, чинить ее не умеет никто. Я пропал без тебя”.

Платоновские письма высветили еще одну сюжетную линию – девочки Насти, взятой мужиками на поруки из нежности и не сбывшейся ни у кого из них в жизни любви. Индивидуалистическое мироощущение победило в этом спектакле, как в жизни, окончательно и бесповоротно. Настя в спектакле – нарисованный персонаж (мультипликация – одна из примет режиссерского почерка Федорова). Автор хрупкого образа – художник-аниматор Надя Гольдман, сумевшая передать характер ребенка, ее горе и тоску по умершей матери, слепые и пустые представления о классовых врагах. В попытке укрыть девочку от дикости и беды один из героев “прячет” Настю у себя под курткой, и проекция гаснет в области его сердца.

Подобных маленьких режиссерских триумфов, полных боли и отчаяния, в спектакле много. Взять хотя бы череп шекспировского Йорика, вырытый из-под земли. Жуткое театральное напоминание о том, чем все рано или поздно заканчивается. Или трогательно-убогие танцы обитателей котлована под группу Enigma, неуклюжее размахивание руками с новогодним дождиком в них – разве это не то, чем мы все заняты, когда делаем вид, что не замечаем происходящего и веселимся? Замечателен эпизод, в котором герои спорят, “те же это грабли или другие” – зритель хохочет, и правильно делает.

“Котлован” – помимо прочего, остроумнейший спектакль, с горячим внутренним запалом, далеким от депрессивной однозначности и безверия. Режиссер и команда придумали и воссоздали на сцене платоновскую вселенную, задаваясь основополагающим вопросом: где настоящее, ради чего все?

Девять блестящих актеров (назвать поименно хочется всех – Анатолий Григорьев, Юрий Кораблин, Тимофей Мамлин, Евгений Варава, Вадим Тихоненко, Виталий Саянок, Андрей Сенько, Арсений Чудецкий, Алексей Ефимов) представили брутальное братство на пороге главного открытия – кантовского “звездного неба над головой и морального закона внутри нас”. Безумный, но убедительный сюр, в котором мужики-копатели рассуждают про “патологическую задумчивость” и “общепролетарский дом”, танцуют под “Летний дождь” Игоря Талькова, бананы принимают за киви, воруют гробы для девочки Насти, заставляют летать мертвых птиц. Спорят, надеются, разочаровываются и, в конечном итоге и в большинстве своем, страшно гибнут в “классовой борьбе”. А по сути, ни за что и ни за кого. Жалость к ним душит, и в каждом видишь нас всех – маленьких людей, живущих тяжело и глупо, но силящихся понять, как все устроено и зачем будущее, когда нет настоящего.

Сценическое пространство Антон Федоров раздвинул до космического. Несмотря на обитую деревом небольшую коробку сцены, зритель видит не только, как лопата застревает в черной земле, но и как над этой землей зажигаются и гаснут планеты. Своих героев режиссер, он же художник, одел в парадные черные костюмы с неизменной гвоздикой в петлице и резиновые сапоги: наглядная метафора двойственности их существования – работяги с признаками вырождения на лице, пресловутая рабочая масса, на обязательном “радостном подъеме” с неподдельной тягой к прекрасному.

Убийства и смерть показаны здесь подробно (страшный и абсурдный танец вокруг горки окровавленных трупов), но философ-ский фундамент спектакля держит его на грани между натуралистично плоским и пронзительно светлым. В финале письма Марии, которые зрителю зачитывали по очереди все герои этой истории, выплескиваются из почтового ящика тяжелой волной на сцену. Над зрительным залом протягивается светящееся полотно – то самое кантовское “звезд-ное небо над головой”. И страстным приговором человечеству звучат платоновские строки: “Мир этот должен погаснуть, глаза закрыться, чтобы видны были другие миры”.

Наталья ВИТВИЦКАЯ

«Экран и сцена»
№ 13-14 за 2023 год.