В марте в Москве, на сцене Театра Наций показали постановку, признанную лучшей на XIX Фестивале театров малых городов России – «Бегущий за ветром» Альметьевского драматического театра. Спектакль также стал обладателем татарской республиканской театральной премии «Тантана-2022» (лучший спектакль Татарстана) и лауреатом фестиваля «Содружество».

Режиссером-постановщиком «Бегущего за ветром» по роману Халеда Хоссейни, американского писателя афганского происхождения, выступил Камиль Тукаев, актер Камерного театра Воронежа, лауреат премии «Золотая Маска».

 

– Как вышло, что Вы стали ставить в Альметьевске и почему выбрали роман Халеда Хоссейни?

– Я должен был ставить там «Сон в летнюю ночь» – очень люблю эту пьесу и много работал с ней в воронежском проекте «Шекспирия» с детьми. Но во время пандемии мы всей семьей с восторгом послушали аудиокниги Хоссейни, а потом прочли все три романа. И «Бегущий за ветром» как-то незаметно застрял во мне. На мое предложение поменять произведение директор театра Фарида Исмагилова, тоже читавшая роман, мгновенно согласилась.

Все, однако, оказалось совсем не просто – мы ступили на извилистую тропу получения авторских прав. Театр небольшого Альметьевска проявил редкое мужество и целеустремленность: после длительной переписки с сестрой писателя, которая занимается его фондом, с театром «Гешер» в Тель-Авиве, ставившим роман, американским драматургом Мэтью Спэнглером – автором оригинальной пьесы по роману, а также его английским агентом и кинокомпанией DreamWorks, снявшей фильм, права были получены.

К этому времени я уже перечитал роман и пьесу вдоль, поперек, наискосок и оставил только афганскую сюжетную линию. Пьесу перевели на русский язык, а потом на татарский: это сделала актриса Резеда Хаертдинова, которая у нас играет Сорайю.

– Проблемы, поднятые Халедом Хоссейни, перекликаются с болезненными вопросами нашей недавней истории.

– Знаете, у психологов есть такой прием: чтобы изжить что-то мешающее, они предлагают это изобразить. Художественное высказывание, будь то спектакль, картина, музыка или стихотворение, имеет магическую силу, позволяет прикоснуться к прошлому, глядя на него чуть со стороны. И боль проходит.

Афганская драма косвенно коснулась меня самого. В 1979 году, когда я служил, нам предложили написать заявление: «Прошу направить меня в Афганистан для выполнения интернационального долга». Мы все подписывали, хотя страшно было.

– А нельзя было не писать?

– По сути дела, это был приказ. Никого из нас в Афганистан тогда не отправили – возможно, потому, что мы только-только пришли в танковую учебку. Так что я то время помню: и вывод войск, и возвращавшихся солдат.

– Похоже, мы перешли от событийной, формальной, так сказать, истории постановки к каким-то более глубоким ее истокам.

– Я вырос в Красноярске и Дивногорске, но у нас были родственники в Узбекистане. Однажды, после землетрясения 1966 года, мы поехали с родителями в Ташкент, и я был буквально зачарован этими местами, городами, людьми. Во мне уже тогда затеплилась любовь к востоку, на всю жизнь остались имена Фирдоуси, Низами, Руми, Навои. Рядом со словом «поэт» всегда стояло – «мудрец», «философ». Гораздо позже я узнал о суфизме и о том, что персидская поэзия вовсе не про цветочки и не про то, что солнце светит, а всегда – про исследование человека, его внутренний мир и взаимоотношения с миром внешним.

«Бегущий за ветром» оказался для меня возможностью выплеснуть мою любовь к востоку.

– Роман Хоссейни, в частности, – о точках соприкосновения культурных корней человека с его собственным опытом, о встрече взрослого с самим собой прежним.

– Все три романа Халеда Хоссейни – про Афганистан. Он был увезен в Америку ребенком, выучился там на хирурга, прожил большой кусок жизни. И уже довольно зрелым человеком написал «Бегущего за ветром».

Во мне самом долго жила тоска по родному городу: ребенком меня увезли из Дивногорска в Прибайкалье. Мне снился город, я по нему плакал ночами.

В романе множество тем, которые меня лично волнуют. Отношения сыновей и матерей, например. В романе есть только упоминание о матерях героев. Мне стало за них обидно, и я решил вывести матерей на сцену, они у нас присутствуют в пластическом образе, в танце.

Тема сына и отца… Мои родители развелись, когда мне было десять лет, а спустя годы моя мудрая жена сказала, что у нашего ребенка должен быть дед, что мне надо успеть соединить поколения, а если я буду жить только своей гордыней и обидой, то нарушу связь времен. И я позвал отца, тот приехал из Красноярска в Воронеж, моему сыну Климу было три или четыре года, они познакомились, гуляли, играли.

Или, например, сын и друг отца – бывает, что мальчику друг отца почему-то кажется более классным, чем сам отец, просто витязем в тигровой шкуре.

В общем, каждая минута спектакля – какая-то моя любимая тема. Я разговариваю со своим прошлым.

– Одна из самых драматичных точек спектакля, как и романа, – вина главного героя Амира перед другом, которую он несет из детства через всю жизнь.

– И у меня есть такая личная история. Лет в семь-восемь у меня был прекрасный друг, мы общались с ним бесконечно. Сохранилась фотография, где мы стоим, обнявшись. Потом мы расстались, и я даже забыл, как его звали. Представляете, мальчик на фотографии стал безымянным. Я чувствовал, что это моя вина. А после спектакля – вспомнил. Его звали Вадим Горчаков. Я не нашел его, но теперь хотя бы знаю имя, и мне от этого радостно.

На первой репетиции я сказал артистам: «Мне нужно, чтобы каждый из вас вспомнил что-то такое, что вы переживаете как свой грех. Не обязательно рассказывать». Через несколько дней Динар Хуснутдинов захотел поделиться со мной своей историей. И постепенно мы поняли, что тема изживания прошлого – главная.

– Главная роль в вашем спектакле разделена между двумя актерами. Взрослого Амира играет Динар Хуснутдинов, молодого – Эльмир Нургалиев. На протяжении первого действия главный герой почти все время пребывает на сцене в двух лицах. На мой взгляд, этот дуэт – одно из самых красивых решений постановки.

– Я подумал, что можно вернуть Амира в детство и заставить переживать все эти моменты, снова участвовать в них.

– У «раздвоившегося» образа Амира в спектакле есть контрапункт: две важнейших роли, Хасана и Сохраба, блестяще играет Айрат Мифтахов. Хасана, перед которым Амир мучится виной, и его сына Сохраба, которого он отправляется спасать в Афганистан.

– Айрат, потрясающий актер с огромными детскими глазами, был стопроцентно готов к этой работе, роман знал вдоль и поперек, и я понял, что он должен играть не только Хасана, но и Сохраба, двух важнейших для Амира людей.

– Заметно, что у вас сложились теплые отношения с Альметьевским театром.

– Все артисты, с которыми я работал, – отлично оснащенные, дисциплинированные профессионалы, глубокие, талантливые люди, для которых театр по-настоящему важен, к тому же они открыты экспериментам. Директор Фарида Исмагилова и ее заместитель Ляйлягуль Минаева создают такую атмосферу для работы, которой счастлив любой режиссер.

– Давайте поговорим о пространстве, в котором разворачивается действие. Вы ведь в «Бегущем за ветром» не только режиссер, но и сценограф.

– Спектакль вырос из цвета и света. В финале все выходят в красном, потому что у афганцев это цвет радости, надежды и веры. Я понимал, что воплотить на сцене Афганистан очень трудно, хотя в голове и жили образы. Собирался использовать какие-то афганские фотографии. Ольга Кулагина, автор цветной графики спектакля, стала мне присылать эскизы – абстрактные живописные наброски. Постепенно я понял, какие нужны эмоциональные пятна. Оставалось увидеть, на что их транслировать.

Бывает, что в работу вмешиваются необъяснимые случайности. Посылает мне Фагиля Сельская, художница по костюмам, фотографию ремонта в своем доме: стадию, когда стену забрасывают глиной. И я вспоминаю, где похожее видел: конечно, вот они, это домики-мазанки, почти весь Афганистан такой. Становится ясно, что именно так должна выглядеть у нас стена афганского дома, а на нее можно транслировать графические и цветовые пятна. А потом приехала из Петербурга замечательная Наташа Кузнецова и занялась светом.

Мотороллер «Муравей», рычащий, со светящимися фарами, превратился у нас в символ мчащегося Афганистана.

– В спектакле звучит афганская музыка?

– В романе Хоссейни упоминается певец Ахмад Захир – его песня «Каменный цветок» стала лейтмотивом спектакля, текст в переводе Юлтан Садыковой даже вложен в программку. Пластические сцены поставлены хореографом Викторией Арчая, работавшей с национальными мотивами – скажем, в начале спектакля возникает традиционный мужской афганский танец аттан.

– Роман «Бегущий за ветром», на мой взгляд, очень американская вещь, несмотря на афганскую тематику. Легкий и динамичный текст, далекий от русской литературной традиции.

– Когда я прочел сценическую адаптацию Мэтью Спэнглера, она мне показалась слишком голливудской, прямолинейно откровенной, озабоченной только тем, чтобы зритель не заскучал. У нас традиция совершенно другая: больше иносказательности, сдержанности. Я вернулся к роману и осознал, что он тоже сделан как авантюрный бестселлер. Отсюда его огромный успех у публики. И я стал по крупицам выискивать у Хоссейни моменты рефлексии – нашел и внедрил в инсценировку.

– Вам удалось придумать массу театральных иносказаний. Однако дело еще в том, что образы американского романа в высшей степени кинематографичны – не случайно фильм имел успех. А способы театральной выразительности совсем иные…

– В спектакль вошла сцена в детском приюте. Его содержит сумасшедший, который, несмотря на нищету в стране, спасает детей от голодной смерти. И чтобы большинство из них выжило, ему приходится в этом безумном мире кем-то из детей порой приторговывать.

Как это показать на сцене? В кино – понятно: едет камера, снимает детей. В романе мы читаем, как идет этот человек, и со всех сторон на него смотрят детские глаза. А у нас этот чудак тащит мешок с мисками, из которых едят дети. Он ходил их мыть на реку и, возвращаясь, наткнулся на Амира и Фарида. Они, ищущие проданного мальчика, в гневе бросаются на него, миски рассыпаются, катятся в разные стороны. А человек говорит: «Опять грязные, надо идти мыть». И Амир с Фаридом помогают ему миски собрать…

– Что было после «Бегущего за ветром»?

– После выпуска спектакля я жил им еще почти год. Хотя у меня масса работы, но, приходя домой, часто слушал музыку из «Бегущего за ветром», пересматривал видео. Звонил актерам перед каждым показом – они сами об этом просили. Спектакль, рожденный тобой, как ребенок: сначала он маленький, потом приобретает дыхание, крепнут его мускулы. Взрослых детей мы отпускаем, но пока они маленькие, их нужно поддерживать.

В этом году я работал в Театре кукол над очаровательным материалом «Про умную собачку Соню» по Андрею Усачеву. Это тоже часть меня. Мой сын в детстве очень любил «делалки» – любые бумажки или тряпочки, что угодно, из чего можно мастерить. Не нужны были ему никакие машинки, автоматы или пистолеты. Я приходил с работы, и он кидался с вопросом: «Ты делалку принес?» Я давал Климу салфетку из японского ресторана, а он в восторге бежал что-нибудь из нее создавать. Вот и в спектакле про собачку Соню – все из бумаги, все самодельное.

А в прошлом году я поставил уличный спектакль, историю о том, как Петр Первый ввел новый год с января 1700 года. Я попытался войти в игровое поле, на котором раньше никогда не играл.

Параллельно шла работа в «Мещанах» Горького, репетиции с Михаилом Бычковым. Роль Тетерева – это тоже вызов. Только что вышла «Камера обскура» Владимира Набокова в постановке Александра Плотникова, у меня там роль Бруно Кречмара.

Я благодарен «Бегущему за ветром» – за то, что он состоялся, благодарен тем людям, которые во всем этом участвовали. Моя жена говорит, что надо быть благодарным людям за то, что они были свидетелями и участниками твоей жизни. Я благодарен.

Беседовала Елена ЛЕБЕДЕВА

«Экран и сцена»
№ 9-10 за 2023 год.