Я держу в руках вторую часть двухтомника “Художественный театр. После революции”(куратор издания С.К.Никулин, издательство “Артист. Режиссер. Театр”СТД РФ), куда вошли воспоминания и дневник актера и режиссера МХТ Василия Васильевича Лужского. Оба документа из фондов Музея МХАТ опубликованы в полном объеме и осмыслены впервые.
На титульной странице значится: “Составление, публикация, вступительная статья М.В.Львовой”. То есть перед нами комментированный сборник документов. Но на самом деле колоссальный труд талантливого и вдумчивого исследователя привел к появлению книги в особом жанре.
“Беглые воспоминания. 1928”– так публикатором названы воспоминания Лужского, составленные в форме ответа на вопросник ГАХН. “Беглые”– очень точное слово. Пожалуй, все записи героя книги – именно беглые. Они как будто записаны на ходу, между делом, в них лишь пунктир, лишь отсвет прожитой жизни, жизни-бега, замечательной, значительной и оборвавшейся внезапно, когда по дороге в театр артист упал и умер.
“Последний дневник. 1930–1931”– это поздние дневники В.В. Лужского. Их странность в том, что до конца не понятно, кому они все-таки были предназначены: переписывая перед смертью более ранние дневники, Лужский сокращал и полностью уничтожал одни записи, другие, наоборот, комментировал и расширял. В результате дневники несут в себе черты записных книжек, лаконичных, с множеством цифр и названий, то есть это записи, делавшиеся только для себя. Вместе с тем они, скорее всего, редактировались с оглядкой на возможного читателя. Как бы то ни было, историк театра иногда обращается к ним как своего рода справочному материалу – сверяясь с ними, можно открыть или уточнить уникальные подробности мхатовской жизни, выяснить (часто неожиданно для самого себя) такие детали, как, например, даты репетиций, фамилии участников той или иной постановки.
Прочитать этот документ от начала и до конца – задача непростая. Легко оказаться погребенным под обилием на первый взгляд ненужных, несущественных мелочей, которые фиксирует автор. Стиль повествования временами мучительно сложен. Пишет Лужский – вернее, записывает – чаще короткими предложениями, многое, само собой для него разумеющееся, опускает. Возникает какое-то раздражающее, действующее на нервы ощущение прерывистости, сбивающегося дыхания при чтении. Множество восклицательных знаков – кажется, что пишет человек, постоянно чем-то возмущенный, находящийся в оппозиции по отношению ко всему окружающему. Но и излишне эмоциональными эти записи никак не назовешь. Помимо цифр в них много бытовых подробностей, сухо зафиксированных фактов.
Читателю нелегко “продираться”через такой текст. Тем более непросто исследователю, взявшемуся не только за то, чтобы расшифровать и выверить этот документ, но и осмыслить его.
Структура книги – движение от общего к частному: сначала открытия и обобщения, исследовательское осмысление материала во вступительной статье; за ней, можно сказать, законченный, то есть сохраняющий единую нить повествования документ – воспоминания Лужского; следом – разрозненные записи его дневников, и, наконец все это как бы рассыпается на многочисленные подробные комментарии. Причем последние занимают едва ли не половину книги! И каждый из них – сокровище.
Разъяснено все, что только можно разъяснить, – от значения слова “быркое”(бурное) по словарю Даля до размера зарплаты, которую Лужский выплачивал нанимаемым рабочим; уточнено все – от адреса его дома на Сивцевом Вражке до описания здания, стоящего сегодня на том самом месте, разыскано все – ни одна открытка, фотография, афиша, имеющая отношение к повествованию, не ускользнула. Всё здесь: будь то любимая дача семьи Лужского в Иванькове или въезд Пуанкаре в Лондон, многолюдное уличное событие, которое не могло не обратить на себя внимания режиссера-постановщика народных сцен.
При этом комментатор сдержан и академически строг, волю фантазии дает крайне редко, но точно подмечает параллели, аналогии, переклички, предлагаемые самим материалом. Когда Лужский вводит в повествование юмор, комментарий обязательно на это откликается – “пружина”текста закручена так плотно, что остановиться, оторваться от чтения невозможно. И вот ты уже вертишь в руках книжку – то отправляясь к комментариям, то возвращаясь к документам, то продолжая чтение с середины – книга будто привыкает к твоим рукам, а руки – к ней, она становится тебе “родной”.
Вероятно, предполагается, что россыпи исследовательских пояснений к публикуемым текстам нужно читать параллельно с ними. Но в какой-то момент обнаруживаешь, что увлекся, бросил чтение текста Лужского, перестал листать страницы и читаешь комментарии подряд как отдельную книгу. В этом уникальность, сложность и обаяние работы Марии Львовой.
Множество людей восстают из прошлого, начинают оживать, обретают свой голос, становятся ближе… И всех как-то причудливо переплетает между собой Художественный театр. История Художественного театра – главный объединяющий, смыслообразующий сюжет этой книги, через нее все преломляется. Но есть и другой сюжет – глубоко трагичный сюжет самого Василия Лужского.
Неосуществленность, недооцененность актера и режиссера – “не первача”– часто проступает в оставленных Лужским записях. В книге эта непростая тема получила “воздух”, объем через приведенные оценки Лужского К.С.Станиславским и прессой – объективные и необъективные. Так, первый документ, “Беглые воспоминания. 1928”, завершается обширным комментарием о взаимоотношениях Станиславского и Лужского, и приводятся слова К.С., которые как будто бы все ставят на свои места и призваны примирить Лужского с самим собой. Станиславский говорит, что существуют просто хорошие артисты, а есть те, у которых есть создания. И Лужский – один из них. Так выстраивается драматургия исследования Марии Львовой – на этой трогательной счастливой ноте закончился один документ – но начался другой, в котором та же тема встает с еще большей остротой. И вновь размышление закольцовывается комментарием со словами Станиславского, написанными после смерти Лужского, и потому особенно горькими: “Василий Васильевич был большим и очень известным артистом, но не чувствовал этого”.
Наверное, не зря дневники В.В.Лужского так долго ждали широкого читателя в архиве Музея МХАТ и вышли именно сейчас, в 2022 году, когда мы пережили пандемию и вступили в новую эпоху. Возможно, это, и правда, связано с трудночитаемым почерком, с трудностью комментирования его текстов в принципе. Но именно в наше время понять эти пронзительные послания из прошлого вдруг стало намного проще.
Великолепно описаны Лужским его поездки с семьей по Европе – 1911, 1912, 1913 и 1914 годов. По горячим следам написанные непосредственные впечатления автор перечитывает в 1930 году – это важно. И добавляет: “Не могу сжечь только счета из отелей – свидетельства тех прекрасных, а тогда недостаточно ценимых дней жизни”. Конечно, он думает в том числе и о приближающейся старости. Но ранее в комментарии ты уже прочитал: “Лужский подробно перечисляет все то, чего больше нет в его жизни, и в 1930 г. ясно, что уже не будет. Единый открытый мир кончился, Париж и Кельн столь же недостижимы, как давно проданная дача в Иванькове”. И это один из немногих комментариев в книге, где через исследовательскую строгость прорывается лирическая нота.
Ольга АБРАМОВА
«Экран и сцена»
№ 10 за 2022 год.