Как серп и молот, пересеклись в нынешнем памятном феврале знаковые события нашей кипучей, если не кипящей эпохи – «Снежное шоу» Славы Полунина, зовущее «научиться жить радостно и счастливо», и историко-документальная опера «Мемория» Анастасии Патлай по пьесе Наны Гринштейн, призванная научить понимать, выражаясь словами Элиаса Канетти, «мерзость ситуации» исторического фатализма и «сущность ложного видения». Извечный вопрос выбора человеческого – продолжать жить, отворачиваясь от всего негативного и испытующего дух или ощутить себя частицей исторического потока, способной на него влиять. Ты идешь наслаждаться шоу и клоунадой! Я иду слушать и смотреть драматический эпос о судьбе немецкой актрисы Каролы Неер, погибшей в застенках ГУЛАГа в 1942 году! Создан он по материалам разысканий русского историка, сотрудника гонимого «Мемориала»* Ирины Щербаковой, отправившейся в дорогу по следам убиенной.
«Живи опасно!» – говорил Ницше. Но зачем и как совместить счастье этой единожды дающейся тебе жизни с несчастиями на теневой ее стороне? Зачем нам вообще это знать – бесконечные истории ГУЛАГа, зачем ворошить давно ушедший под землю пепел жертв? Впутывать себя в бездну процессов против родственников и наследников сталинских судей и палачей? В этот трудно разрешимый клинч, словно в провал, одновременно угодило в наши дни несколько поколений, не избавившихся от сталинистских инстинктов, и консенсуса нет, хотя в горбачевскую эпоху казалось, что он достигнут. Отчего так тяжела ноша археолога, у которого за спиной одного откопанного мертвеца встает неисчислимая шеренга невинно загубленных и неотмщенных, и открывается связь времен, убивающая своей дремучей архаикой и неизменностью? Но, по суровому и мудрому Хайнеру Мюллеру, работа историка и есть раскапывание мертвецов, возвращение пропащей жизни частица за частицей: «Нужно вытаскивать мертвецов на свет божий, только так можно возыметь будущее». Список потрясений, вопросов, инвектив по адресу общества и по твоему лично, рожденных спектаклем, столь бесконечен, сколь и конкретен. Он и составляет его канву, погруженную в тревожные шорохи и музыку из динамиков, в ауру брехтовских зонгов и песнопений актеров, эхом звучащих собеседований то с героями, то с призраками прошлого и современности.
Полумрак пространства спектакля молодых резидентов Центра имени Вс. Мейерхольда мгновенно изымает зрителя из уюта будничности, помещая его в плотный историко-мифологический поток. Декорацией является по существу все замкнутое пространство зала и почти пустой сцены. На полу разложены в шахматном порядке ботинки, словно снятые с ног вчерашних мертвецов ГУЛАГа или на худой конец странников по их следам, и расставлен добрый десяток магнитол, воспроизводящих голоса свидетелей событий, скрип пера по бумаге. Это символическое пространство внутренней тюрьмы, на которую обрекает жертву сталинистская диктатура, пространство духовной пытки и испытания, размыкающееся лишь в финале, когда распахиваются двери и сквозняк взметывает серые шелковые занавеси.
Тот, кто ожидал увидеть классический политический театр, будет обескуражен. Таким театром являлась, к примеру, недавняя постановка на сцене ЦИМа (2018 год) брехтовской «Высшей меры» берлинской энтузиасткой Фабиане Кемминг, впервые представившей публике брехтовскую притчу в ее скрытых подтекстах и противоречиях. Режиссер Анастасия Патлай, отсчитывающая себя от эстетики Театра.doc, горстка ее актеров-перформеров, художник Михаил Заиканов, хореограф Татьяна Чижикова, композитор-авангардист Кирилл Широков творят буквально на наших глазах новый синтетический жанр политэпоса. Творят, уводя нас прочь от одномерности, создавая своего рода духовную кантату или ораторию, стремясь, чтобы в каждой точке сценического пространства слышался пульс совестливой и пытливой эмоции.
В традиционном политическом театре всегда существовал риск перегрузить сознание зрителя обилием информации и поучениями. Мы помним, сколь искусно боролся с опасностями агитки Эрвин Пискатор, разнообразя способы воздействия, взращивая сложные жанры и открывая для театра медийно-монтажную партитуру. «Разбудить сознание, а затем дать дорогу откровению!» – так сформулировал смысл преобразований поздний Пискатор. Здесь, в «Мемории», эти уроки усвоены. Избыток информации вынесен за скобки. Вся вереница выборочно цитируемых документов из расстрельного дела актрисы-«шпионки» и антисоветчицы Каролы Неер (Ксения Чигина) неспешно листается с помощью проектора на задней стенке сцены. Это скрижали истории, кладовая памяти, убранная авторитарными политиками подальше от наших глаз. Едва различимые строки на черном фоне терзают нас мнимой секретностью неподвластного нам суда. На установленном перед скрижалями «пискаторовском» экране – только абрисы обагренных кровью рубашек узников.
Самое существенное излагает главный монологист оратории (в исполнении Ирины Савицковой), ангажированный историк, которая в ходе длительного интервьюирования немецких эмигрантов-антифашистов 1930-х годов столкнулась с историей брехтовской актрисы, раскопала гору документов и разыскала в Германии ее сына Георга Беккера, бывшего детдомовца, ничего не ведавшего о судьбе матери. Актриса с двумя коллегами берут на себя роль публичных исследователей извлеченных на поверхность документов. И оказывается, что сам процесс извлечения и комментирования этих документов – словом, открытой эмоцией, экспрессивным жестом – обладает огромной притягательной силой, повергающей зал то в сосредоточенное «внЕмление», то в печальное молчание, то в оторопь и вспышки внутреннего гнева. На протяжении спектакля актриса, сосредоченно-остраненно передвигаясь от столика архивиста по различным точкам сцены, меняет ипостаси докладчика, летописца, сострадалицы-исповедницы, гневного и беспристрастного судьи и, к концу спектакля, – нашего близкого друга. Так по крупицам воссоздается портрет стертой с лица земли актрисы и мученицы Каролы, спасти которую ни у Брехта, ни у Фейхтвангера не хватило ни сил, ни умения.
Наконец, важнейшим элементом эпики оперы «Мемория» является голосовая партитура: путем смены интонаций, шаржирования отдельных голосов актерами достигается та дистанция, с помощью которой они четко выражают свое и определяют наше отношение к поступкам и событиям. Так, шаржированные Горбачев и Сахаров (перформеры Михаил Шамков и Ксения Чигина) в монологах не только узнаваемы, но и понятны с нашей сегодняшней позиции, с точки зрения потерь, которые мы понесли в ходе постепенного отказа от наметившегося демократического поворота. Тут канувшая в Лету речь Сахарова на Первом съезде народных депутатов СССР в 1989 году воспринимается как грандиозная программа преобразований, как вызов нынешнему строю и не выученный нами драматический урок истории.
Судьба узницы ГУЛАГа, одной из миллионов жертв из памятных списков общества «Мемориал», непреднамеренно оказалась в спектакле окольцованной историей вершащегося судебного процесса над этим рупором нашей совести. Позорный процесс над Каролой Неер зеркально отразился в процессе в Верховном суде РФ. Снова и снова продолжается практика запрета на освещение трагических событий сталинской эпохи, преследования инакомыслия и возвращения элементов репрессий в общественную жизнь. Документы процесса над «Мемориалом» были вмонтированы в спектакль на завершающей стадии его создания, отрывки речей и итоговых бумаг звучат в устах актеров и из динамиков магнитол. На лицах перформеров мы читаем встревоженность, дистанцию, иронию, юмор, горечь. Монтаж этот крупным планом высветляет онтологический казус повторяемости судьбоносных событий русской истории, превращения нерешенной проблемы преобразований в архетип развития общества. Зрительный зал в напряженном молчании вслушивается в поток подтекстов, параллелей и ассоциативных рядов. Редко где сегодня можно увидеть такую соразмышляющую публику.
В финале на противоположных концах сцены мы снова видим двух перформеров, этих поминальных духов повествования, в кристально-белых одеждах, слышим в несущемся к нам эхе – перекличку двух на миг воскресших жертв. Не разгаданная до конца Карола Неер навсегда останется в памяти тех, кто узнал здесь о ней впервые. Сцена затихает, давая нам время очиститься от морока и настроить свой разум на долгие размышления об увиденном и пережитом. И на первом месте, разумеется, будет необходимость осмыслить грозящую нам трагедию утраты исторической памяти и понять, есть ли у каждого из нас что противопоставить позору юстиции. Иначе, как говорил Брехт, занавес упал, и все вопросы остались открытыми.
*Международная общественная организация «Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» и ее региональные отделения и иные структурные организации были признаны Минюстом РФ организацией, выполняющей функции иностранного агента на территории Российской Федерации, и включены в соответствующий реестр, а затем ликвидированы решением Верховного суда РФ.
Владимир КОЛЯЗИН
«Экран и сцена»
№ 4 за 2022 год.