В минувшем театральном сезоне Самарский академический театр оперы и балета несколько раз выступил в Москве с оперными и балетными спектаклями, провел у себя два оперных фестиваля, выпустил мировую премьеру балета-мюзикла и организовал просветительские лекционные программы. Все это – результат работы художественного руководства САТОБ: летом 2017 года главным балетмейстером театра был назначен Юрий Бурлака, а главным дирижером – Евгений Хохлов. Что можно успеть за два сезона? Должен ли музыкальный театр держать марку академического? Об этом с Евгением Хохловым поговорила Татьяна Белова.
– Заканчивается ваш второй сезон на посту главного дирижера САТОБ. Два сезона – это много или мало?
– Первый сезон, по сути, был переходный, и его репертуар оказался запланирован до моего назначения. Но за это время определились проблемы и пожелания, и многое уже сейчас, к концу второго года, удалось сделать. У нас недостаточно кадров, особенно молодых – и в опере, и в оркестре: но мы создали Молодежную оперную программу при театре, и свой первый итоговый концерт молодые солисты уже спели. У нас недостаточно средств для выпуска более чем одной оперной и одной балетной премьеры в сезон – а это катастрофически мало: но мы вышли из положения, придумав полуконцертные исполнения и малые формы. Так мы сыграли “Богему” и “Джанни Скикки” в рамках фестиваля к 160-летию Пуччини осенью 2018 года, а потом “Риголетто” на весеннем фестивале “Имена”. Труппа была занята и увлечена новой работой. Приятно, что, несмотря на очень маленький бюджет и скромные возможности и технологии, спектакль “Джанни Скикки” отмечен фестивалем “Видеть музыку” и приглашен на гастроли в Москву. Осенью сыграем его на сцене “Геликон-оперы”. “Джанни Скикки” понравился и нашему зарубежному импресарио, так что, возможно, тоже состоятся гастроли.
На сегодняшний момент очень многое из того, что я запланировал, удалось осуществить. За один сезон мы провели два оперных фестиваля, поставили две оперы и два балета, хотя министерство культуры в прошлом сезоне выделило нам деньги только на балет “Чиполлино”. Это стало возможным благодаря команде неравнодушных людей, они очень хотят работать и мыслят незаштампованно.
Новый сезон мы начнем оперой “Любовь к трем апельсинам”. Музыку “Трех апельсинов” я люблю с детства, в ней есть яркость, гротесковость.
Следующая премьера – балет “Бахчисарайский фонтан”, он открывает юбилейный балетный фестиваль имени Аллы Шелест. В ноябре мы планируем выезд в Мариинский театр.
– С балетом “Три маски короля”? Это, наверное, самая громкая балетная премьера сезона, и по рекламной презентации, и по резонансу в городе.
– Балет “Три маски короля” на музыку Михаила Крылова в хореографии Юрия Смекалова с февральской премьеры прошел десять раз, и спрос на него такой, что люди дерутся за билеты. Но это не привычный для нас академический балет, а почти мюзикл – подарок для той части аудитории, которая хочет чего-то нового и провокационного. Благодаря этому проекту труппа постоянно была в тонусе, многому научилась. Видимо, есть повод задуматься о чем-то подобном и для оперной труппы. Я противник мюзиклов в академическом театре, так что это просто должна быть очень интересная режиссерская идея. Либо опера, написанная на заказ.
Однако вывозить на гастроли в Петербург только “Три маски” мне кажется неправильным: мы академический театр, и если покажем свою труппу лишь в этом спектакле, есть вероятность быть неверно оцененными. Так что привезем еще и “Эсмеральду”. Хочу предложить Юрию Исааковичу Александрову показать у него в “Санктъ-Петербургъ Опере” нашего “Джанни Скикки” или “Медведя” Сергея Кортеса.
– Вы много раз произнесли: “академический театр”. Буква А в названии САТОБ для вас ключевая? Может ли театр оперы и балета быть не академическим?
– Он может позволять себе эксперименты и искать свой путь развития. Приставкой “академический”, мне кажется, мы должны дорожить. Театр получил это звание после больших гастролей в Москве в 1981 году, где показывал самый разный репертуар – в том числе спектакли с музыкой Сергея Слонимского, Андрея Эшпая, но и Чайковского, и Римского-Корсакова. В свое время в Куйбышеве довольно много ставили современных композиторов, исполняли не самые заезженные названия мирового репертуара. Так что определение “академический” для нашего театра – дань уважения традициям и завоеваниям предыдущих поколений. Ну и марка, своего рода знак качества.
Я прекрасно понимаю, что титул “академический” может оказаться и шорами. Нам можно было бы вменить в вину, что мы законсервировались в своем академизме, но мы продолжаем эксперименты, мы ищем. Самое главное, чтобы было убедительно. Я очень боюсь эксперимента ради эксперимента, потому что тогда деятельность лишается художественного смысла.
– Ваше руководство, таким образом, не революционно? Вы сторонник неспешной эволюции?
– Слова “Самарский оперный театр” и “революция” у меня вообще не монтируются. Сначала надо накормить, одеть, дать людям почувствовать, что они музыканты, что они артисты, что они не зря всю жизнь занимались этим ремеслом и отдают ему столько времени и сил. А местная власть нас пока не очень поддерживает, и это обидно. Мне ближе эволюционное, поступательное движение, но у меня есть внутренняя готовность к серьезным испытаниям. Например, если вдруг на нас обрушатся серьезный грант и большая поддержка, нам придется форсировать нашу жизнь и приглашать, может быть, иностранных режиссеров и искать неочевидные наименования для репертуара.
Я понимаю, что с точки зрения репертуарной политики было бы полезно для труппы. За эти два года мы пригласили молодых артистов, которые уже неплохо себя показали: баритон Владимир Боровиков, меццо-сопрано Анна Костенко, сопрано Анастасия Лапа. Сейчас у меня 56 заявок на прослушивания – люди поняли, что в театре началось движение, что здесь интересно.
У нас есть Малая сцена, хотя пока мы делим ее с городским театром кукол. Но с декабря там будут даваться только наши спектакли, планируем показать “Волшебную флейту” силами Молодежной оперной программы. Было бы интересно поставить там необычную оперу, которую пишет молодой композитор Даниил Пильчен, – это партитура для детских шарманок.
Задумываю сделать “Военный реквием” Бриттена к юбилею Победы. Я уже нашел хор мальчиков в Самаре, у нас есть солисты, у нас есть оркестр и камерный оркестр, но боюсь, что при таком репертуаре просто не окажется времени на репетиции. А делать это плохо – стыдно.
– Нужен ли опере как жанру большой бюджет и большие пространства, мощные визуальные эффекты?
– Опера может быть разной, не обязательно “дорого-богато”. Главное – убедительно.
Но на одном энтузиазме не выжить. Все премьеры сезона, которые мы выпустили без дополнительных затрат и мощных финансовых вложений, мы делали, в частности, одним составом оркестра. Даже на инструменты нам выделено очень мало средств, в других театрах финансирование в разы больше.
Валерий Гергиев, который приезжает к нам раз или два в год, говорит, что наш театр имеет все возможности для того, чтобы стать флагманом Поволжья: мы накопили серьезный репертуар, мы мобильны. Надеемся со временем открыть в Самаре консерваторию. А пока не получается закрыть некоторые позиции в оркестре и часто не можем утром репетировать, а вечером дать спектакль: с одним составом оркестра это трудно. И хотя мы выполняем госзадание, со стороны администрации нет понимания, что наш театр – уникальное явление для Самарской области, он постоянно развивается и нуждается в особой поддержке.
– На что вы ориентируетесь, планируя репертуар: на развитие труппы или на интересы зрителей? Что приоритетно для руководителя театра?
– Наверное, в первую очередь я думаю о том, что я сам мечтал сделать, в чем я чувствую личную заинтересованность. Так появились в афише “Богема”, “Джанни Скикки”, “Любовь к трем апельсинам”. Но следующий шаг за моим интересом – уже репертуарная политика. “Любовь к трем апельсинам”, например, в Самаре никогда не звучала. И я понимаю, что такой спектакль может быть интересен и детям, и родителям: он динамичный, со сказочным сюжетом; если он талантливо сделан, то вызывает много эмоций. Быть репликой других коллективов – неправильно. Мы должны искать свое самарское ноу-хау. При этом “Три апельсина” полностью расходятся на труппу, у нас есть три состава на все партии, это очень важно. Вдобавок эта музыка – крепкий орешек для оркестра. И когда мы осилим партитуру, для коллектива это станет качественным скачком.
– Если сегодня начинающий композитор отправит в театр свою оперную партитуру, если ли вероятность, что ее рассмотрят для постановки?
– Я точно знаю, что если не отправить, то вероятность равна нулю.
– В двух премьерах сезона вы приняли участие не только как дирижер, но и как перформер: в “Джанни Скикки” вы выходите на сцену, в “Трех масках короля” исполняете собственную пластическую партию. Это добавляет удовольствия в работе? Или это вынужденная нагрузка?
– Когда я работал в театре “Санктъ-Петербургъ Опера” у Юрия Александрова, мы выпускали оперу “Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем”. Александров поставил вступление так, что дирижер должен был на середине остановить оркестр, развернуться в зал и фактически принять участие в действии. Я этого боялся больше всего. И отказывался от таких режиссерских решений несколько раз – в “Летучей мыши”, например, не стал переодеваться в Штрауса. Но в “Джанни Скикки” постановщики меня убедили, что дирижер – как внешняя сила, не включенная в сюжет как таковой – может сыграть на сцене в кости, выиграть душу несчастного Буозо Донати, а затем уже из оркестровой ямы произнести финальную мораль.
Но все-таки для меня спектакль начинается с тишины в зале, выключенного света и шествия на подиум. Когда я туда иду – это ритуал, который настраивает на спектакль. И оркестр не должен видеть дирижера в каком-то другом амплуа. Чтобы быть участником театрального действа, дирижеру не обязательно выходить на подмостки.
Беседовала Татьяна БЕЛОВА
«Экран и сцена»
№ 16 за 2019 год.