Случайно или нет, но одновременное участие в фестивале NET спектаклей Саши Вальц и Филиппа Декуфле в какой-то степени символично. В теперь уже далеком (не столько по времени, сколько психологически) сезоне 1996–1997 годов приезд этих хореографов в Москву стал художественным потрясением. Упомянутый сезон вообще оказался очень богатым на выступления зарубежных танцевальных трупп. Это были годы, когда современный танец только начинал завоевывать позиции в России, отечественный – вставал на ноги, а гастроли иностранных трупп contemporary dance были самыми ожидаемыми событиями. Один за другим в Москву приезжали Карин Сапорта, Филипп Жанти из Франции, Дженнифер Мюллер из США, знаменитая компания Мари Рамбер из Великобритании. Тем не менее, впечатления от спектаклей Вальц и Декуфле оказались из самых мощных. Они поражали какой-то фантастической, прежде невиданной изобретательностью (кстати, как и спектакль тезки Декуфле Филиппа Жанти) и потрясающим профессионализмом исполнителей, которые, казалось, могут абсолютно все. Правда, креативность была разного свойства. В спектакле Вальц, помимо железного танцевального рисунка, очень сильно ощущалась крепкая режиссерская рука. При всей определенности конструкции происходящее на сцене выглядело как сиюминутная импровизация. Спектакль назывался “Аллея космонавтов”, и его местом действия служила хорошо знакомая российскому зрителю стереотипная квартира, обитатели которой – три поколения одной семьи – сражались за пространство на диване перед телевизором. За несложным сюжетом рас-крывались целые миры, истории жизни этих странных персонажей, живущих, передвигающихся и общающихся словно под гипнозом. Там имелись и блистательные танцевальные куски, и гротескно-смешные, почти цирковые в своей эксцентричности номера, когда исполнители, проявляя чудеса акробатики, скатывались с дивана, перепрыгивали через него, буквально-таки летали над ним. “Аллея космонавтов” с удивительной изощренностью рассказывала о том, что люди обезличились, разучились жить и чувствовать. Работа Саши Вальц удивляла непривычной серьезностью посыла и глубиной размышлений хореографа.
Спектакль же Декуфле (он назывался “Декодекс”) напоминал радостные сны нашего детства. В нем было невесть сколько всего напридумано, наворочено и виртуозно выполнено: артисты взлетали под колосники, танцевали в ластах, а их конечности периодически превращались в невероятные щупальца, которые могли растягиваться до какой угодно длины, завязываясь в узлы и обматывая танцовщиков. Всего сейчас уже и не вспомнить. Но светлое ощущение, оставшееся после спектакля, не забылось и сегодня.
Нынешние Вальц и Декуфле – совершенно другие. Но другие и мы. В нас нет той щенячьей радости неофитов, которая кружила голову, вызывая восторг от всего, хоть сколько-то необычного. Сегодня мы гораздо рассудочнее, трезвее и критичнее. Но не признать, что фантазия Декуфле не иссякла и стала, может, еще богаче – нельзя. Она и здесь бьет ключом. Но это уже иной источник. В спектакле “Декодекс” был фонтан юмора и легкой иронии, в его брызгах играли солнечные лучи. А сегодняшний “Octopus”, при всей его неуемной изобретательности, уже не искрится детской радостью. Впрочем, в нем тоже много от игры, и именно детской. Не говоря уж о том, что здесь “играют” с изображением на экране, с полом исполнительницы (одна половина тела одета в мужской костюм, а другая – в женский), а также с хореографическими текстами, ставшими классикой XX века – бежаровскими “Бахти” и “Болеро”. Здесь имеются и прямые отсылки к наивным детским забавам, например, танцовщицы из ска-калки-веревочки сплетают “колыбель для кошки”, а у тонкой изящной танцовщицы оказываются сильные, мускулистые руки, принадлежащие другой, скрытой за ее спиной, артистке. Всего на сцене восемь исполнителей (пополам мужчин и женщин), отсюда и название спектакля.
Если в “Декодексе” танцовщики, напоминающие ангелов, с помощью “гигантских шагов” взмывали к небесам, то в нынешнем “Octopus” они спускаются сверху на качелях, опутанные веревками, как цепями. Вместо ангелов здесь пляшут скелеты, а визуальным аккомпанементом их танцу служит скачка черепов на видеоэкране, который становится полноправным участником спектакля. Он отображает, искажает, комментирует. Есть отдельный танец ног, а потом танец рук, проецирующийся на экран, эротичный танец языков (но уже только в экранном варианте). Декуфле провоцирует, но нигде не переступает границы, шалит, но – в рамках приличий. Шокирует, но не настолько, чтобы самые благонравные зрители покинули зал. Например, в спектакль включен целый монолог про “пук” монашек. Или эпизод, в котором сидящая на стуле актриса разражается филиппиками на тему мегасексуальности, начиная свои сентенции с того, что сидит на мегастуле, доходя до таких мегаописаний, что нам стоит обойтись без мегаконкретностей.
Один из самых завораживающих эпизодов спектакля – дуэт чернокожего брутального танцовщика и его белой хрупкой партнерши. Ощущение двойственности здесь присутствует практически во всем, начиная с танца полуженщины-полумужчины. Приставку “би” здесь можно употреб-лять, описывая практически любое действие, происходящее на сцене. Например, мужчины на высоких каблуках вышагивают и отплясывают так, что женщины им позавидуют. Впечатление остается яркое, но двойственное.
Два блистательных музыканта, Лабиала Носфель (его недаром называют “человек-оркестр”) и Пьер Ле Буржуа, “держат” и “цементируют” действие. Притом что музыкальный ряд спектакля абсолютно самоценен, он удивительно органично сливается с движениями танцовщиков, которые периодически в темноте по одному проскальзывают в оркестровую яму, загадочном образом принимая участие в этом звуковом колдовстве.
“Impromptus” Саши Вальц для семи исполнителей (они же соавторы хореографии) тоже идет под живую музыку. Знаменитая немецкая авангардистка, а сегодня уже гуру contemporary dance, Вальц впервые обратилась к классике – “Экспромтам” и “Песням” Шуберта (Кристина Мартон – фортепиано, Джудит Саймонис – вокал). “Саша Вальц и гости” (таково полное название компании) в Россию наезжают нечасто, но все же иногда мы их видим. В постановках Вальц со временем ощущается меньше юмора, хотя в той или иной форме он присутствует во всех ее работах, становящихся все более серьезными и значительными. Ее спектакли начинают напоминать научные исследования, но, по счастью, все-таки не лишаются театральности. В “Impromptus” Вальц продолжает свои соответствующие названию импровизации (изучение возможностей человеческого тела) и поражает результатами. Здесь есть пластические дуэты, в которых танцовщики зависают друг на друге, кажется, не используя никаких приемов традиционной поддержки, лежат на бед-рах друг у друга и столь медленно, что движение вообще не заметно, изменяют положение, передвигаются по телу партнера. Вся эта пластическая процедура занимает минут десять, на протяжении которых зал, затаив дыхание, следит за напоминающими священнодействие манипуляциями. Однако эти эксперименты с равновесием – не главное в спектакле, где много обычных пробежек, шагов вприпрыжку, семенящих шажков и прочего, включая смешное хлюпанье воды в больших не по размеру резиновых сапогах и сосредоточенное рисование на полу. Здесь есть потрясающий, напоминающий вечерний, свет (Мартин Хаук), создающий таинственную ностальгическую атмосферу, и очень красивый дуэт в этих волшебных сумерках. Стоя на двух расположенных под небольшим углом платформах, партнеры начинают тянуться друг к другу, а потом сливаются в завораживающем танце. Его сила – не в красоте поз, а в удивительной искренности и теплоте посыла сложнейших движений и медленных, рапидно растянутых поддержек. Поразительно, но этот танец очаровывает именно редким сочетанием изящества и неуклюжести. Не оставляет равнодушным и другой дуэт, также пронизанный взаимной нежностью. “Задача” – удержать партнера, в буквальном смысле слова, от падения в расщелину между платформами, что танцовщикам удается сделать, почти не двигаясь. Именно это взаимодействие (когда артисты ощущают друг друга кожей) делает спектакль Вальц уникальным. Хотя следует признать: в нем много и очень привычного – борьба со своим телом, дуэт как поединок и дисгармония как форма единения… Но трепещущая нежность двух финальных дуэтов вырывает спектакль из сферы эксперимента, поднимая его на уровень высочайшего художественного достижения.
Алла МИХАЛЁВА
«Экран и сцена» № 24 за 2012 год.