Драматург Нассим Сулейманпур хорошо знает, что непреодолимые препятствия могут стать отправной точкой для смелого эксперимента. В 2010 году он собирался поехать за границу, чтобы лично представить свою пьесу «Белый кролик, красный кролик», но власти Ирана отказали ему в выдаче паспорта. Тогда он принял нестандартное решение: поручил чтение пьесы актеру, который впервые увидит текст прямо на сцене.

Каждый вечер исполнителем становился новый человек – неподготовленный, не знающий сюжета заранее. Такая спонтанность, живая реакция и необычная структура сделали спектакль международным феноменом. Постановку показали в десятках стран, в 2018 году и в России, на фестивале NET.

Сегодня Сулейманпур – гражданин Германии, успешный драматург: его новая пьеса «Эхо» (что в оригинальном английском названии является аббревиатурой: ECHO, Every Cold-Hearted Oxygen, «Весь этот равнодушный кислород») идет на сцене легендарного лондонского театра The Royal Court. Режиссер – Омар Элериан.

Принцип постановки остался прежним: каждый вечер на сцену выходит новый актер, который заранее обещает, что ничего не знает ни о содержании пьесы, ни о самом спектакле. Участники – как восходящие звезды, так и признанные мастера сцены. Среди них – актер и режиссер Саймон МакБерни.

Сценография, созданная Дереком Ричардсом, на первый взгляд кажется предельно лаконичной: длинный стол с ноутбуком, за ним большой экран, сбоку экран поменьше, перед ним ковер. Однако за этой визуальной сдержанностью скрываются технологические сюрпризы. В ходе действия актер несколько раз звонит автору пьесы по видеосвязи, изображение транслируется на большой экран. Они беседуют – легко, весело, о том и о сем. Сулейманпур показывает свою скромную берлинскую квартиру, диван, рабочий компьютер (такой же стоит на сцене), ласковую собаку по кличке Эхо, фотографии семьи в старомодных рамках, жену, занятую приготовлением обеда.

Однако в какой-то момент во время беседы происходит почти незаметная подмена: живое общение с драматургом плавно переходит в трансляцию записи. Сделано это настолько ловко и бесшовно, что невольно закрадываются сомнения, можно ли вообще доверять собственным глазам? Был ли предыдущий диалог спонтанным или все происходящее заранее спланировано, тщательно отрепетировано и лишь выглядит импровизацией?

Это умная, захватывающая игра с восприятием, но содержание у нее довольно серьезное. Сулейманпур начинает с теплой, почти интимной истории о ковре – важной части иранского дома: чем больше человек на него ступает, тем счастливее семья. Именно его ковер лежит сейчас на сцене – и поэтому большая радость, что столько артистов пройдут по нему. Постепенно, едва заметно, разговор уклоняется в сторону – к протестам в Тегеране, к чудовищной политической реальности, к невозможности вернуться домой, туда, где осталась семья.

Рассуждения о свободе, родине, памяти, страхе и, особенно, идентичности почти лишены практических вопросов, перенесены в плоскость поэзии и звучат местами трогательно, а местами чрезмерно пафосно. Порой они скатываются в банальности вроде: «Жизнь – это пьеса, которую играют один раз» или «Мы – шепот прошлого, звучащий в будущем».

Видеоряд иногда тоже кажется слишком патетичным: гигантское дерево, по осени теряющее листья, которые превращаются в звезды… Непонятно что именно хотел сказать автор этим образом. Что страдания одного человека ничто перед лицом бесконечной Вселенной? Или, наоборот, Вселенная – это собрание всех человеческих душ? Здесь поднимаются большие, сложные темы, но вводятся они как бы между прочим, без рефлексии, в форме риторических вопросов.

Ближе к середине спектакля сообщается, что актер получает указания через наушник – куда идти, что сказать. Возникает новая неопределенность: слышал ли он инструкции и раньше, действует ли он по ним сейчас?

В какой-то момент, сразу после очередного «реального» (предположим) разговора, начинается еще более сюрреалистический эпизод: герой вдруг оказывается посреди заснеженного шведского пейзажа. Его подбирает на снегоходе старый друг Ларс, внук Августа Стриндберга – почему бы и нет? Затем появляется девочка, которая вручает ему «браслет дружбы». На экран в этот момент транслируются красивые кадры: вид с высоты, черный снегоход плавно расчерчивает белоснежное полотно.

Саймон МакБерни с самого начала держится иронично и расслабленно. Он дружелюбен, но, следуя инструкциям, не горит энтузиазмом. Он читает текст с отличным чувством ритма, расставляя выразительные паузы и точно улавливая драматургическую структуру. И именно его эмоциональная отстраненность – странным образом – делает пьесу лучше. МакБерни не пытается его украшать или «спасать», он просто работает с тем, что есть, и попадает в точку.

В финале на экране снова прямая трансляция: камера движется по залу, создавая ощущение, что кто-то вот-вот выйдет на сцену. И действительно: на экране в кадре появляется сам драматург, он садится за стол, смотрит в ноутбук. Но на сцене – по-прежнему только МакБерни.

Автор и его эхо снова вступают в диалог. На одном экране летят мириады звезд, на втором крутится запись с драматургом, склонившимся над клавиатурой. При этом на видео неожиданно появляется тень от ног актера, будто он все же находится там, рядом с Сулейманпуром. Этот тонкий, едва заметный эффект технически выполнен безупречно. Именно в таких моментах спектакль работает по-настоящему точно, играя с границами между сценой и экраном, реальностью и иллюзией. Но если создателей действительно больше интересует природа театра, чем его содержание, выбор таких сложных и эмоционально нагруженных тем выглядит, по меньшей мере, странно. Вместо честного разговора, где актер становится голосом автора, зритель получает лишь дым и зеркала.

Зоя БОРОЗДИНОВА

«Экран и сцена»
Июль 2025 года