Не хочется покоя

“Теснота”. Режиссер Кантемир Балагов

Полнометражный дебют Кантемира Балагова “Теснота” в этом году был показан в программе Каннского фестиваля “Особый взгляд” и получил приз ФИПРЕССИ, потом – награду “За лучший дебют” и приз критики на “Кинотавре”, потом Гран-при фестиваля “Зеркало”. Хороший старт. Хороший фильм. Сильный и честный.

Не идеально сделанный – например, большая беда с эпизодическими ролями, часть из них сыграна откровенно плохо. Из-за этого одна из важных сцен фильма не срабатывает так, как могла бы. Несколько сюжетных линий остаются в “подвешенном” состоянии, оттого тоже не срабатывают.

Слова героев периодически звучат неразборчиво, но, возможно, это как раз приближение к жизни, а еще намек на то, как трудно услышать, расслышать и понять друг друга. Главная героиня и ее добрый папа постоянно именно так и разговаривают, как двое тугоухих: один что-то пробормочет, а второй нежно переспрашивает: “а? что?”, и видится за этим большая любовь друг к другу и какая-то давняя семейная шутка.

Илана (прекрасная, живая, страстная работа Дарьи Жовнер) – совсем молодая девушка, очень нервная, очень порывистая, живущая наотмашь: если любовь, то буря и звездопад, если ненависть, то все вокруг выжжено напалмом. Илана – по сути своей гражданин мира, для нее главное свобода, ей бы летать на своем самолете с континента на континент, жадно впитывая жизнь, да еще и вести этот самолет самой, радуясь тому, как свободно он рассекает воздух.

Но нет. Илана живет в девяностые, в городе Нальчике, в бедной еврейской семье, работает вместе с отцом в его маленькой автомастерской. Ее внутренний бунт выражается в том, что она отказывается выглядеть как девушка, носит мятые мальчишеские рубашки и комбинезон, а еще в том, что решила полюбить не еврея, а кабардинца Залима (Назир Жуков). Мать осуждает Илану – мол, не твоего племени человек, на что Илана дурашливо и одновременно злобно изображает индейский клич.

Залим не то чтобы прекрасный принц: спортивный костюм, лексикон из пяти фраз, в качестве досуга – шашлыки, песни Мистера Кредо и травы покурить. Но лицо у него незлое, и поцелуям Иланы и ежеминутным объятиям он мягко удивляется: “Какие вы, евреи, нежные. А кабардинцы суровые”.

В начале фильма Илана выбирается из-под машины, где было узко и тесно, и эти кадры сразу дают первый ответ на вопрос, почему фильм так называется. Впереди будет еще много узких и тесных пространств: неширокие улицы, комнаты, заставленные мебелью, комнаты, переполненные людьми, машины, забитые вещами; нет свободы, любое твое резкое движение либо приносит боль, либо кому-то мешает.

Тесным оказывается и круг: кабардинцы предпочитают быть с кабардинцами, евреи – с евреями (представителей других национальностей Нальчика в фильме практически нет). Брат Иланы, Давид (Вениамин Кац), празднует помолвку; гости собираются за столом, радуется милейший раввин, Илане велят надеть ее единственное платье. До того, как помолвка начинается, сестра и брат украдкой курят за домом, отпуская эротические шуточки в адрес друг друга, и видно, что отношения у них теплые, хорошие, несмотря на язвительные высказывания, и что они наверняка не раз помогали друг другу скрывать от родителей разные шалости.

Помолвка заканчивается несчастьем. Давид с невестой Лией едут погулять по центру города, их похищают, требуют большой выкуп. У семьи нет таких денег. Еврейская община, которой милейший раввин предлагает дать обезумевшим от горя семьям денег, реагирует на призыв не очень охотно. Собранной суммы хватает на выкуп только одного из похищенных, и собрание решает, что это будет Лия – у нее нет никого, кроме матери.

Родителям Давида и Иланы ничего не остается, как продать автомастерскую – своему же соседу, по дешевке, – но денег не хватает все равно.

История с похищением, предательством единоверцев, необходимостью идти на жертвы – то, что называется “лихо закрученный сюжет”, но в “Тесноте” главное совсем не это. Мы видим происходящее глазами Иланы, а она вовсе не переполнена горем от потери брата. Наоборот, ее разрывают гнев и ревность, она кричит родителям, что Давид всегда был в семье главным, что все делалось ради него, и как-то, спьяну, бросает матери: “А представь, что Давидушка уже остыл!” – и добавляет несколько сумбурных фраз, а из них следует, что теперь матери придется любить ее, ту, которую никто в семье не любил.

Это не совсем так, если вспомнить нежные разговоры с отцом и шуточки с братом. Но в природе Иланы не смиряться, метаться, рваться и биться. Ее душа слишком велика для рамок города, клана, нищеты, а голова еще этого не понимает, и девушка похожа на осу, которая с упорством ударяется и ударяется о стекло, не догадываясь, что в комнате могут быть и другие окна и форточки.

Пока родители пытаются достать деньги и выкупить Давида, Илана идет к Залиму – теперь за ней не так присматривают, и она может пробыть с любимым подольше. Сперва ей весело: трава забирает, алкоголь веселит, друзья Залима отпускают вялые шуточки, телевизор голосом Мистера Кредо сладко поет: “Мама Азия – тут море ганджубаса и вина”. А потом счастливая девушка танцует под Таню Буланову: вот, наверное, она, та самая свобода от семьи, от уклада.

Но восточные мотивы из сладких становятся все жестче. Сперва на видеокассете звучат песни бородатого барда-экстремиста “Иерусалим – Аллаху отдадим”, и Илана, еврейка Илана, это слушает. А потом идут кадры военной хроники – чеченцы жестоко убивают русских солдат. Идут долго. Илана смотрит, а потом слышит, как друзья Залима говорят, что так и надо поступать с теми, кто пришел на твою землю, и кто-то упоминает евреев, и кто-то говорит, что если из евреев варили мыло, так и правильно делали. И хотя к этому моменту Илана уже пьяна вдрызг, она краем сознания понимает, что происходит. Чуть позже поймет окончательно.

Но до этого у нее будет еще один жесткий выбор; сюжетная линия с похищением и выкупом продолжает развиваться, и родители предлагают Илане выйти замуж за красивого мальчика-еврея Рафа, а за это его родители дадут деньги на выкуп Давида. Илана реагирует резко – бежит к Залиму, чтобы в узком, заставленном какими-то досками коридоре наскоро лишиться девственности и швырнуть свое окровавленное белье на стол, за которым сидит потенциальный жених и его семья.

И опять же не этот момент самый сильный в эпизоде сватовства, а красивая, уже мужская рука юного жениха, сжимающая конверт с деньгами, – понятно, никакой свадьбы не будет, и долг не вернут: так отдать? забрать? У Рафа не только красивые кисти рук, он еще и благородный – Давида выкупят.

Илана помечется, сходит на дискотеку с Залимом… Зритель будет ждать, что похититель Давида и Лии, кабардинец, окажется каким-нибудь его приятелем, но нет, режиссер не предоставит такой рифмы. Тем более показано уже достаточно, и круг общения Залима, в принципе незлого человека, очерчен достаточно жестко. Илана постоит на рассветном поле – единственная сцена в Нальчике, где есть небо и воздух. Застудит связки.

Ее пискливые фразы в последних сценах фильма – отличная находка. Отъезд родителей, которым стыдно за то, что у них теперь нет денег и работы, прощание с братом, не пожелавшим покидать Лию, решение Иланы уехать с ними, неспешное движение старенькой машины по дорогам, уже широким, красивые виды гор – в этом есть некий пафос, есть намек на притчу, а голос Иланы моментально пафос сбивает.

И вот этим голосом она произносит “Мама, тебе некого больше любить?”, когда ее мама подходит сзади, набрасывает на нее куртку Давида и обнимает так же, как обнимала его: сзади, за плечи, крепко-крепко, не вырвешься.

Это фразой фильм заканчивается, почти обрывается – поэтому она, скорее всего, тут главная. И в этот момент возникает еще одно определение тесноты – тесноты родовых путей, по которым надо пройти, преодолевая боль и страх, чтобы вырваться на свободу, сперва холодную и непонятную. И уже потом понять.

Эта фраза, горькая, а не озлобленная, про то, что Илана, не перестав чувствовать, стала понимать. А понимать можно даже в тесноте, о которой она еще не знает, но которая ей – как без этого – предстоит.

Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена»
№ 15 за 2017 год.