Легенда и быль

Эскиз “Переход”. Фото М.ГАВРЮШОВАСаратовский Театр юного зрителя имени Ю.П.Киселева, театр с большой историей, переживал в последние годы разные времена – и скандалы, и страшный пожар, и смены руководства. При этом о Саратовском ТЮЗе не забывали и как о творческом организме – на “Золотую Маску” привозили спектакль Маттиаса Лангхоффа “Софокл. Эдип, тиран”, на “Новую пьесу” – “Все будет хорошо” Георга Жено. В последние сезоны здесь тоже появлялось интересное – например, “Майская ночь” Романа Феодори, “Последний папа” Натальи Шумилкиной (редкий случай постановки новой детской драматургии на большой сцене), года три назад Алексей Логачев, нынешний главный режиссер, выпустил ироничное и нежное “Отрочество” (инсценировка Ярославы Пулинович повести Л.Н.Толстого).

В следующем году у ТЮЗа юбилей, столетие: наверняка будут и официальные торжества, и поздравления от чиновников, и веселые капустники, но пока, в преддверии солидной даты, здесь решили отрефлексировать прошлое и настоящее, вглядеться в историю и в сегодняшние обстоятельства. В Саратовском ТЮЗе состоялась традиционная лаборатория “Четвертая высота” (одна из старейших российских театральных лабораторий Олега Лоевского): тандемы режиссеров и драматургов взялись за документы. Забегая вперед, хочется обобщить: уникальное в этих пробах (а обращение театра к собственной истории всегда болезненно и непредсказуемо) – высокая степень честности и бесстрашия, с которой подошли, прежде всего, актеры, к этому эксперименту.

Всем трем парам – Талгат Баталов и Марина Крапивина, Александр Созонов и Анастасия Колесникова, Илья Ротенберг и Ирина Васьковская – удалось уйти от ожидаемого, летописного, принципа. Первый эскиз лишь поначалу цеплялся за даты, но потом нащупал свою тему и сосредоточился на ней.

Темой этого эскиза (“Переход” Талгата Баталова и Марины Крапивиной) стало главное амплуа детского театра – травести. Начали с карикатурного этюда: большевики учреждают театр – бравый комиссар и его полный энтузиазма помощник-подросток с замашками обаятельного хулигана убеждают осторожного швейцара поучаствовать в общем революционном деле. Эта пародия на не очень хороший театр для юношества вспомнится, когда на видео покажут отрывок из старого спектакля “Сказ о времени далеком и близком” – там юный Юрий Ошеров (нынешний худрук и старейшина театра) играл пылкого юнца, пробиравшегося из деревни к Ленину. Парадоксально, но отрывок из спектакля старого, идеологического (можно сказать: “так уже не играют”) трогает своей подлинностью и историчностью. Так эскиз перекинет мостик от прошлого к настоящему, от наших представлений – к документу.

Про травести рассказывают по-разному – зачитывают характеристики из архива, здесь перечисляются достоинства актрис и актеров, представленных к званиям. Нашелся даже совсем абсурдный документ под названием “Физические параметры травести”, в котором, среди прочих требований, выдвигалось, например, такое – “влюбленность в этот (детский) возраст”. Но основной материал – воспоминания, истории из жизни: можно бы было превратить эскиз в сборник баек и анекдотов, но этого не случилось. “Переход” по жанру – трагикомедия, а в чем-то и драма. Судьба артиста – всегда благодатная тема, а в случае с травести имеются свои особенности, и режиссер с драматургом приглядываются к ним внимательно: тут говорят о возрасте, гендерных метаморфозах, о ломке сознания и о том, как мечта обернулась явью. “Мечтала быть героиней, а оказалось, я буду играть детей”, – как сказала одна из актрис. Другая рассказывает о том, что дети у нее получаются какие-то слишком злые – видимо, из-за характера. Или, например, о теле – о том, как приходится перетягивать грудь, что-то скрывать и корректировать. Или о том, как не рекомендуют рожать, если ты – травести. Или о коротком веке травести, о несостоявшемся переходе к возрастным ролям. Сосредоточившись на судьбах, на разочарованиях, жертвенности этих хрупких и изящных людей, эскиз не становится вещью в себе, не замыкается на темах сугубо театральных, рассказывает именно о человеческой составляющей обстоятельств, избранных или сложившихся помимо собственной воли.

В одном из самых сильных моментов эскиза сценического пацаненка (того самого партизана из первой сцены) медленно раздевают: снимают армяк, кепку, парик, и вот перед зрителями – хорошенькая молодая женщина, длинноволосая блондинка с голливудской улыбкой. Это превращение и завораживает, и коробит – оно и про чудо театра, и про то, как подлинное и природное уминается, умаляется в угоду сцене.

Эскиз разыгрывают в декорациях музея, но замечаешь это не сразу: у каждого экспоната – табличка с подписью, к примеру, «Дверь из спектакля “Мальчики”» и т.д. Ближе к финалу пространство открывается вглубь, и монолог одной из опытных актрис звучит уже тоже как экспонат, как архивная единица – она говорит еще об одном значении слова “переход”, о том, как настоящее становится прошлым, о времени, когда “все на ярмарку, а я с ярмарки”.Эскиз “Все будет хорошо”. Фото предоставлено пресс-службой театра

Александр Созонов с помощью завлита театра (а в данном случае и драматурга) Анастасии Колесниковой создал бродилку – путешествие по театральному закулисью, по цехам и пространству под сценой. Например, несколько молодых пар одновременно, может быть, с отставанием в несколько секунд друг от друга, разыгрывали сцену из пьесы “Гнездо глухаря”, изобретательно используя и обживая пространство под поворотным кругом, похожее на систему лестничных и лифтовых площадок. Собственно, на Розове и сосредотачивались – для легендарного худрука театра Юрия Киселева это был важный автор, в репертуаре шли многие розовские пьесы и инсценировки. Ирония эскиза держится на контрасте серьезного и пародийного: на одном экране грустит молодой Олег Табаков, Олежка из фильма “Шумный день”; на другом его сын в гримерке МХТ рассказывает о своей роли в спектакле “Год, когда я не родился” и читает стихотворение все из того же “Шумного дня” (пьеса “В поисках радости”), а между экранами мечется столяр и страстно обругивает современный театр, тоскует по ушедшим временам. В этом эскизе со зрителем много играют, много коммуницируют, в финале именно мы оказываемся актерами на сцене – нам хлопают, дарят цветы, а актеры аплодируют нам из зала.

В эскизе Созонова затрагивают, в частности, тему дома и тему театра-дома. Это важное для российской истории сцены, во многом мифологизированное сегодня понятие обсуждали и в эскизе Ильи Ротенберга и Ирины Васьковской.

В общем-то, этот финальный показ можно назвать феноменальным – в том смысле, что предметом озвучивания со сцены стали все самые болезненные моменты жизни театра, полвека существовавшего под руководством харизматичного лидера, чей авторитет, творческий и человеческий, остается здесь непререкаемым и сейчас. История Саратовского ТЮЗа, при всей своей уникальности, развивается по тем же закономерностям, по которым живут и другие театры с легендой – Таганка, БДТ, “Мастерская Фоменко”. Легенда – одновременно и основа, и суть, и препятствие, и защита от зыбкого будущего.

Суть эскиза Ротенберга (название “Все будет хорошо” отсылает к одноименному спектаклю по пьесе Дороты Масловской) – проговаривание, изживание травм, в этом скрыт терапевтический эффект. Этот показ можно назвать внутренним социальным проектом -обсуждающееся в гримерках звучит со сцены, это важный акт для тюзовцев – и для тех, кто играет, и для тех, кто смотрит из зала. Несмотря на всю смелость эскиза – звучит много нелицеприятного и саморазоблачительного, – помогает театральная форма, отчасти позаимствованная режиссером из пьесы Пиранделло “Шесть персонажей в поисках автора”. Актеры, одетые в узнаваемые костюмы (декадентская дама, вероятно, Гедда Габлер, клоун, зайчик, мефистофельский директор в черно-красном), произносят тексты друг друга, но никогда свои, так возникает спасительная дистанция. Одна из актрис с гневом говорит о набившем оскомину выражении “театр-дом” – мол, раз дом, значит можно и в стоптанных тапочках ходить, а тут все же работа. И можно понять эту идиосинкразию, возникающую естественным образом реакцию на фальшь, на спекуляцию традицией. Кто-то кричит в отчаянии: “надо было все-таки на стоматолога!” Здесь нет умиления, театр признается и в бездушной, порой, своей природе – молчаливо перешагивают распластанную по сцене актрису, бьющуюся в манерной истерике. Обсуждают предательство и раскол, самый болезненный момент – актеры, брошенные, растерянные, обозленные, расходятся по углам, две группки стоят друг против друга, потом перетягивают палку, на которой написано “ТЮЗ им. Ю.П.Киселева”, а невозмутимый директор (нельзя не оценить честность и адекватность руководства и в интервью, данном драматургу, и в реакции на эскиз) пилит деревяшку пополам. В таком акте коллективного очищения случилось главное – признание своей растерянности и страха перед будущим, и в этом, как ни парадоксально звучит, видится возможность будущего.

Анна БАНАСЮКЕВИЧ

  • Эскиз “Переход”. Фото М.ГАВРЮШОВА
  • Эскиз “Все будет хорошо”. Фото предоставлено пресс-службой театра
«Экран и сцена»
№ 9 за 2017 год.