Реконструкция Гоголя

Фото Н.ЧЕБАНВ театральной Лаборатории Дмитрия Крымова выпустили второй спектакль детской серии под общим названием “Своими словами”. Проект, столь успешно начавшийся в прошлом году пушкинским “Евгением Онегиным”, (спектакль сразу обрел баснословную популярность у зрителей всех возрастов) продолжился творчеством Николая Васильевича Гоголя – обладателя знаменитого носа, загадочной натуры и недюжинного дарования “в области поэтических созданий”. Спектакль, в названии которого значится ключевое творение писателя – “Мертвые души”, дополнен подзаголовком “История подарка”. Как нетрудно догадаться, создатели на этот раз углубляются не в сюжет, а в обстоятельства его появления на свет. Происходило это при самом живом участии Пушкина.

Говорят, именно Александр Сергеевич, одним из первых распознав неординарный талант Гоголя и покровительствуя молодому писателю, передал тому творческий замысел будущих “Мертвых душ”. Как в точности обстояло дело, история умалчивает, порождая самые невероятные версии. Именно их с театральной непосредственностью и шармом, балагуря, инсценируют крымовские артисты. Получается довольно забавно: каждый раз, когда наброски романа попадают в руки Гоголя, возникает сомнение – воровство или подарок? Ибо вопрос этот в писательских кругах, уверяют создатели спектакля, во все времена весьма щекотлив, и подчас оба ответа оказываются верны.

В подтверждение данной истины актеры демонстрируют несколько вводных зарисовок, свидетельствующих, как все неоднозначно и размыто в творческой среде. Например, известна байка о том, как студент Иван Тургенев (Ольга Надеждина) прокрался к гробу великого Пушкина, тайком срезал локон с головы кумира и увез за границу, а спустя годы наказал своей подруге Полине Виардо (Наталья Горчакова) вернуть реликвию на родину – так украл или все-таки подарил? А вот, скажем, когда вдова Булгакова (Наталья Горчакова) выбирала памятник на место захоронения мужа, то выбор ее пал на прежний могильный камень Гоголя – было это хищением или подарком судьбы? Пока зрители размышляют, проворные пальчики актрисы спешно меняют на картонной коробке-надгробии цветные буквы одной знаменитой писательской фамилии на другую.

Сценка за сценкой, и зрителю становится ясно, что не все складывалось гладко в отношениях Пушкина и Гоголя. Поэтому, когда на подмостках выразительно иллюстрируют, сколь сильна была обоюдная любовь двух гениев, публика убеждается в том, что у любви этой имелись некоторые нюансы. Николай Васильевич (Алина Ходжеванова), по версии театра, своим назойливым благоговением и пустопорожними стенаниями мог любого до ручки довести. Кроме того, был весьма “прилипчив” – попытка Пушкина (Сергей Мелконян) высвободиться из объятий младшего коллеги сопровождается характерным звуком отдираемого скотча. А вот Александр Сергеевич обладал неоспоримым достоинством – умением сдержаться, что по отношению к Гоголю было несомненным проявлением любви.

Как и в прошлый раз, для спектакля придумывается рамочная конструкция. Сюжет “Онегина” пересказывали четыре пылких иностранца-пушкиниста. Они не только забавно коверкали слова и путали ударения, трогательно низводя “великий и могучий”, но и выводили на авансцену “свои” любимые эпизоды романа. Восторженных чужеземцев куда больше интересовали развеселые зимние гулянья и необъяснимая русская хандра, нежели слезливая история любви Онегина и Татьяны. Убийство Ленского происходило между делом, а вот приход весны, аллегория “увяданью лет, которым возрожденья нет”, воспроизводился с особой тщательностью при помощи миниатюрного театра, картонных деревьев и кукольных фигурок.

Действием нынешнего спектакля “управляет” единственный оставшийся от четверки литературоведов финн Урно (Максим Маминов). Не дождавшись товарищей, он собирает весь закулисный цех театра – техников, завлита, уборщицу, чтобы скроить уморительно смешное представление. Зрителям предлагается очередная иллюзия – представить, будто бы все происходящее творится прямо у них на глазах.

Реплика на полуслове обрывается: кукла трагически погибшего Пушкина, многозначительно парившая в воздухе, с грохотом падает в лужу киселя-крови (еще одно наследие онегинского спектакля), высокопарно скорбящий Гоголь пугливо взвизгивает и отпрыгивает в сторону. Еще через секунду он окончательно выйдет из образа, закатает подол длинного черного пальто – а под ним окажутся изящные ножки театральной уборщицы Муниры (Алина Ходжеванова), она принесет ведро, возьмет половую тряпку и начнет оттирать липкий кисель.

Можно, конечно, счесть, что актеры виртуозно дурачатся, мгновенно перевоплощаясь из одного персонажа в другого, головокружительно меняя образы, маски, костюмы, и только. Но какими бы дивными и потешными ни были крымовские спектакли, в них всегда прочитывается имеющаяся сверхзадача. В “Онегине” за ширмой детского пересказа происходило триумфальное свержение набившей оскомину “энциклопедии русской жизни”. Роман Гоголя не в той степени “пострадал” от народной популярности, чтобы объявлять войну штампам. Куда более несуразными мифами обросла сама личность автора – начиная с пресловутого длинного носа и заканчивая всевозможными причудами, которыми он славился.

Умер или заснул летаргическим сном? Куда исчез череп после эксгумации? Страдал психическим расстройством или просто был гениальным самодуром? Словно указывая на несостоятельность беспочвенных, но смакуемых домыслов, Дмитрий Крымов с артистами доводят каждую небылицу до абсурда, а местами – до одиозной карикатуры. Вот вам и непомерный нос, и дамские ужимки, и целых два “подлинных” черепа Гоголя, из коллекции известного собирателя театральной старины Алексея Бахрушина (снова неподражаемый выход Алины Ходжевановой – на этот раз в образе директора Бахрушинского музея).

Этот робкий, жантильный Гоголь – капризный, словно барышня, и беспомощный, как ребенок – картинно заламывает руки, жалобно причитает и кривится в плаксивой гримасе. Вспомнят здесь и про “фантастический костюм”, в котором однажды застал писателя его современник – критик и мемуарист Сергей Аксаков: “вместо сапог длинные шерстяные русские чулки выше колен; вместо сюртука, сверх фланелевого камзола, бархатный спензер; шея обмотана большим разноцветным шарфом, а на голове бархатный, малиновый, шитый золотом кокошник, весьма похожий на головной убор мордовок”. Трудно передать, с какой гротескной нелепостью и пестротой подан этот фееричный наряд. Бедолага Гоголь печально сконфузится, помнется на месте, да и пустится в неистовый пляс на манер лезгинки.

Зрители хохочут, но, кажется, не вполне улавливают суть. А видит ее все тот же Пушкин (Сергей Мелконян), который соберет вновь самообладание в кулак, заключит чудака в объятья, укутает в палантин и облепит конфетами (а метафизический подтекст пусть каждый разгадывает сам). Он же, отправляясь на последнюю дуэль, словно предвидя неминуемую кончину, возьмет Гоголя за плечи и прямо-таки завещает написать, как на Руси “жрут и мерт-выми торгуют”.

И вот в полном одиночестве посреди детского бардака пушкинской квартиры гоголевская мысль начинает клокотать, голос крепчает, взгляд становится зорким и осмысленным. Со стола вздымается картонная бричка, запряженная тройкой лошадей, и мчится по воздуху, “вся вдохновенная Богом”. Писатель, в сущности, тот же – скрюченный, тщедушный и носатый, но из марионеточной потешности и народного анекдота вдруг вырастает колосс грандиозного дарования – толком неизведанного, до сих пор недооцененного. Казино Вулкан http://vulcancazino-onlayn.info играть в автоматы на сайте.

Мария ЮРЧЕНКО

Фото Н.ЧЕБАН

«Экран и сцена»
№ 4 за 2017 год.