Вызов тонет в аплодисментах

Этот театральный вечер вы проводите один на один с Константином Райкиным. А он – лицом к лицу с Федором Михайловичем Достоевским.
Предъюбилейная идея актера, поддержанная режиссером Валерием Фокиным, – вновь обратиться к повести “Записки из подполья” спустя почти 35 лет – не стала попыткой дважды вступить в одну и ту же реку. Это вглядывание в Достоевского людей зрелых и очень современных, апеллирующих к сегодняшнему залу и к сегодняшней действительности.
Валерий Фокин не просто идет от актерской индивидуальности Константина Райкина, он строит моноспектакль (в постановке “Современника” 1976 года участвовали еще Елена Коренева и Авангард Леонтьев, а “Записки из подполья” находили продолжение в “Сне смешного человека”) на грандиозных возможностях Райкина как актера школы представления. Режиссер вплетает в композицию по Достоевскому отчетливые намеки на факты творческой биографии исполнителя. Промелькнет в монологе Подпольного человека упоминание о мнительности и обидчивости горбуна, и на одно мгновение тот преобразится в Ричарда III. Зайдет речь о том, что не удостоился персонаж за все свои 40 лет сделаться никем и ничем, даже насекомым, как возникнет кратчайшая перекличка с “Превращением” Кафки – конечности исполнителя узнаваемо шевельнутся, гуттаперчево выгнутся, напомнив о Грегоре Замзе.
Если исповедь может быть обвинительной, то это как раз случай Подпольного, страстного воплотителя подобного оксюморона. Впрочем, к погружению в бездны алчно мазохистского страдания нас подводят осторожно, предлагая своеобразное вступление от театра, эстрадно-бравурное, но и с элементом вызова.
“Вечер с Достоевским” начинается с того, что Константин Райкин в темном костюме с галстуком появляется из зала, устрем-ляется по проходу к сцене, обретая по дороге букет цветов. В руках у него томик Достоевского, в нагрудном кармане очки. Он застывает в центре авансцены, раскрывает книгу и начинает читать про себя. Судя по прорисовывающемуся на его лице удивлению, “про себя” оказывается в самом прямом смысле ПРО СЕБЯ. Загадочно улыбаясь, он принимается читать вслух, отрывисто, предельно внятно: “Я злой человек. Непривлекательный я человек”. Степень отождествления с собой такова, что в зале раздается недоброе хмыканье. А Райкин тем временем лихо переплетает реплики героя Достоевского и собственные: про мебель, вазончик для цветов, микрофон, опоздавших якобы музыкантов – это от себя; а вот “дайте мне чайку с сахарцем” – это уже от имени Подпольного. Кстати, вымаливание артистом реквизита вызывает у неискушенной публики ехидный комментарий: “Что ж так плохо подготовились?”
С выходом на сцену фрачного трио музыкантов (скрипка, аккордеон и ударные) Райкин начинает преподнесение публике биографии Подпольного – этот философский экзистенциальный трактат подается в ритме рэпа. Пританцовывающий под раздрай музыки Александра Бакши фигляр выковыривает из своей души и памяти самое неприглядное. Все мало-мальски серьезное, жалости достойное тут же предается осмеянию. У Подпольного для того, чтоб выговориться, имелось перо, представляющий его актер располагает микрофоном.
Вытесненный трехъярусной панельной Стеной (поклон Сартру с его одноименным романом), отрезающей глубину сцены, Подпольный – Райкин мечется по узкой длинной полоске авансцены в ритме выплевываемых скороговоркой сентенций. Вспрыгивает то на стул, то на стол, затем стул оседлывает, перетаскивает его в угол, забрасывает ноги на Стену, подскакивает к ударнику, отбирает у него палочки и вмазывает по барабану с дикой экспрессией. Возникает ощущение, что если на какое-то время до нас перестали бы долетать звуки речи, рык, скрежет и бормотание, то пластика исполнителя с не меньшей доходчивостью и выразительностью донесла бы состояния оплеванности и оплевывания окружающих персонажа людей, контрапункт стыда и презрения к миру.
Персонаж второй части “Записок из подполья” – “По поводу мокрого снега”, принципиально иной в спектакле Фокина по интонации, негромкой и почти расслабленной, – младше персонажа первой десятилетия на полтора. Мучительно-унизительная история с Лизой – лишь одна из возможных иллюстраций к задыхающимся рэп-утверждениям собственно “Подполья”.
У Достоевского герой, человек без имени, долго вынашивавший и выносивший в своей душе идею подполья, говорит о себе: “я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смот-реть людям прямо в глаза”. Константин Райкин не просто смот-рит в глаза зрительному залу, он буравит взглядом каждого – его антигерой и в нас видит себе подобных. Мы все “под колпаком” у этого Подпольного.
Разъедаемый цинизмом, он добровольно погрузил себя в мир теней. Вырастает до необычайных размеров его собственная тень на стене-заднике. Вместо Лизы приходится вести беседу с тенью ее стула и созерцать уход вереницы теней согбенных Лиз. Всем теням своего окружения, включая публику в темном зрительном зале, Подпольный бросает сокрушительный вызов: “Я еще живее вас выхожу!” Живее прочих, потому что сознает степень своего ничтожества. Вот на эту разницу в осознании он и живее. Вызов тонет в аплодисментах.

Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 20 за 2010 год.