Режиссер Иван Комаров уже ставил “Рассказ о семи повешенных” Леонида Андреева – в 2019 году, с четвертым курсом Школы-студии МХАТ (мастерская Виктора Рыжакова). Теперь спектакль, называющийся “Рассказ о семи”, существенно обновленный и по содержанию и по составу исполнителей, перебрался на Другую сцену театра “Современник”.
Прототипами персонажей Андреева были реальные люди – члены “Летучего боевого отряда Северной области партии социалистов-революционеров”, готовившие покушение на министра Щегловитова, преданные знаменитым агентом-провокатором Азефом и казненные зимой 1908 года. Есть в повести еще два персонажа – убийца Янсон и разбойник Цыганок, арестованные раньше и ожидающие “оказии” для повешения.
История последних дней приговоренных к смертной казни разыгрывается молодыми актерами в небольшом прозрачном кубе. Каждый бос и одет в просторные серые одежды (художник спектакля – тоже Иван Комаров). Вне куба – рассказчик, вернее, рассказчица (Клавдия Коршунова), с телефоном в руке, нужным ей, по сути, лишь затем, чтобы подчеркнуть свое особое, внешнее, положение относительно сюжета, свою инаковость. Она не только комментирует действие – произносит ремарки – и записывает белым маркером на пластиковых стенках обрывки реплик, но и дополняет художественное повествование множеством исторических фактов. От нее зритель узнает, кем были жертвы террористических атак начала ХХ века, сколько неповинных людей от них пострадало, в чем был смысл “Катехизиса революционера”. Но на цифры наслаиваются отрывки андреевского текста, и уже через десять минут их не разобрать, не разглядеть, не напомнить себе.
Сверху и сзади куба – большой видеоэкран, разделенный на две смысловые зоны: в первой идет прямая трансляция происходящего в кубе, во второй – за фотографиями реальных чиновников и террористов выступают изображения черепов и скелетов (видеохудожник – Сережа Аполлонов, художник-мультипликатор – Александра Воробьева). Живые люди “здесь и сейчас” и документы вековой давности. Умрут все, и те и эти. Над видео высвечиваются подзаголовки – названия андреевских глав, хотя отчего-то отсутствует посвящение Льву Толстому – хотя оно возникло совсем не случайно: полемика о смертной казни в начале ХХ века разгорелась нешуточная.
Режиссер пытается выстроить брехтовский театр, показывая сразу два взгляда на историю: автора, с сочувствием относившегося к приговоренным, и свою, будто бы объективную, холодную, фактическую. Та же двойственность – в актерах. У них две манеры преподнесения текста – от первого лица и от третьего. В их исполнении то чувствуется отстраненность (не сказать – остраненность), спокойствие, то неистовствует вся сила русского психологического театра. В образах крестьянина и Цыганка (в их ролях женщины, но никакого дополнительного смысла благодаря этому решению не открывается) расставлены яркие национальные акценты, такие лубочные, что граничат с пошлым этнографизмом. Клавдия Коршунова, рассказчица, находящаяся вне истории, вдруг начинает играть матерей заключенных.
Из-за подобных противоречий возникает не эффект эпического театра, а ощущение растерянности постановщика, будто стесняющегося высказать зрителю свое личное отношение – и спектакль расползается, разрывается надвое. Все сложные вопросы о смертной казни, цене жизни, вере, власти – остаются открытыми нараспашку.
…Молодые артисты катаются по полу, танцуют босиком, свободные брюки обвивают щиколотки – и уходят они все в разные стороны, кто куда, кто через зрительный зал, кто за сцену, но это не означает ничего, кроме признания одиночества. Бесконечного, беспредельного, беспощадного свидания со смертью.
Зоя БОРОЗДИНОВА
«Экран и сцена»
№ 1 за 2022 год.