Сон культурного человека

«Нос, или Заговор “не таких”». Режиссер Андрей Хржановский

“И как авторы могут брать подобные сюжеты? Во-первых, пользы Отечеству решительно никакой. А во-вторых… И во-вторых, нет пользы” – так беседуют две дамы, смотрящие оперу Дмитрия Шостаковича “Нос». Также называют они композитора “выродком”, и хочется их назвать дамой просто неприятной и дамой, неприятной во всех отношениях.

Мертвых душ в фильме Андрея Хржановского «Нос, или Заговор “не таких”» предостаточно, но попадаются и живые, и трогательные. Например, один из зачарованных оперой зрителей, которых периодически показывает камера, в момент трагического пробуждения майора Ковалева машинально прикасается к собственному носу, проверяя, на месте ли тот.

Или сам перепуганный Ковалев, бегущий по городу. Ему встречается то слон, которого ведут по улицам, то марширующие люди в противогазах, и все напоминает ему о том, что носа у него больше нет.

Начинается фильм с документальной вставки, где в салоне самолета сидит сам режиссер и знаменитые и хорошие люди нашего времени – Резо Габриадзе, Юрий Арабов, Чулпан Хаматова, Юрий Рост, Леонид Федоров и другие, и смотрят на маленьких экранчиках разные фильмы. Андрей Хржановский говорит: “Темный салон самолета, где горят ночью сотни экранов с разными сюжетами – красивое зрелище. Я понимал, что исполнить весь фильм в одной технике едва ли возможно. И я подумал, что самолет с многочисленными экранами – идеальная возможность для совмещения различных стилей и техник мультипликации”.

Рассматривать символику эпизода можно еще и как то, что из множества картин, которые нам показывает мир, каждый выбирает, что ему ближе, и видит разное. И как то, сколько всего мир нам вообще предоставляет. Люди в самолете смотрят очень разные фильмы, старые и современные, смешные и печальные, анимационные, игровые и документальные; есть даже эпизод беседы Путина с испуганным Мединским, где разговор идет про выделенные на культуру деньги.

Еще в этом эпизоде Хржановский рассказывает своему соседу Юрию Росту, что английские исследователи составили список из ста произведений, которые надо прочесть, чтобы считаться культурным человеком, и “Нос” Гоголя входит в этот список. А Рост шутливо планирует проверить, прочел ли он сам все эти произведения и может ли назвать себя культурным.

“Нос…” Хржановского – в какой-то степени вызов тем, кто называет себя культурными людьми. Помимо разных стилей анимации, там огромное количество цитат из литературы и живописи: то репинские бурлаки тянут белый кадиллак, где сидит сбежавший Нос в треуголке, то пляшут жнецы Малевича, то сам Ковалев оказывается в картине Федотова “Сватовство майора”, но без носа приходится не ко двору, то мелькает в толпе старуха с картины “Боярыня Морозова”. И в какие-то моменты густой, плотный фильм воспринимается как видеовикторина, где надо опознать все цитаты, а если не получится, то пересмотреть снова.

А сбоку от гудящей, марширующей толпы тихо беседуют Гоголь, Шостакович и Мейерхольд, и Шостакович сожалеет, что не довелось Николаю Васильевичу увидеть мейерхольдовскую постановку “Ревизора”.

И Эйзенштейн окажется неподалеку – примерится к коляске, в которой ездит Нос, посмотрит на нее сквозь сложенный из пальцев квадрат, представит кадр, где коляска катится по лестнице вниз. И она и правда покатится… Не та, что из «Броненосца “Потемкин”», а собственность Носа, и отвалится у нее колесо – снова “Мертвые души”! — а потом обернется колесом Сансары.

“Нос…” состоит из трех частей, трех снов (анаграмму тоже все заметили), и первая часть является экранизацией оперы Шостаковича и рассказывает о несчастном Ковалеве. Хржановский собирался снять свой фильм пятьдесят лет – с того момента, как попросил у Шостаковича разрешение на эту экранизацию и получил согласие. Но молодому режиссеру пришлось уйти в армию, затем умер писавший сценарий Николай Эрдман, и в результате замысел был отложен на долгий срок.

В нынешнем “Носе…”, над которым режиссер работал около шести лет, и для которого провел серьезное культурологическое исследование, не только много ссылок на разнообразное искусство, но и прошлое мешается с современностью. Сбежавший Нос охраняют шкафообразные охранники из 90-х, газета, куда Ковалев пытается отдать объявление о своей дорогой пропаже, компьютеризирована, неприятные дамы в партере увеличивают фото Шостаковича на экране смартфона и вот-вот, кажется, произнесут: “Сумбур вместо музыки”.

Эти слова звучат во втором сне, где Михаил Булгаков, развлекая курящих и пьющих гостей, показывает им маленький вертеп. Там сперва разыгрывается история его дружбы со Сталиным – в основе этого эпизода фантастический рассказ Булгакова, где писатель отправляет вождю письмо, жалуется на сложности жизни и подписывает его фамилией Трампазлин. Но Сталин находит настоящего автора, и все моментально меняется.

Булгакова тут же доставляют на мотоцикле в Кремль, Сталин переживает, что писателю не во что обуться, и заставляет своих приспешников по очереди снимать сапоги и давать их примерить Булгакову (подходят сапоги Молотова). Потом они играют на бильярде, ходят в баню, вместе пишут, и, когда Булгаков уезжает по делам в Киев, Сталин очень грустит по своему другу Михо. И, чтобы развеяться, отправляется в оперу. В опере идет “Нос” Дмитрия Шостаковича, и после сцены, в которой Ковалев безуспешно пытается водрузить свой нос на место, заскучавший Сталин устраивает импровизированное совещание, где звучат слова “сумбур” и “какофония”.

И хотя статья “Сумбур вместо музыки” вышла позже, после оперы “Леди Макбет Мценского уезда”, началом травли композитора можно считать именно выход “Носа”.

В фильме “Нос…” есть несколько страшных кадров – есть размытые, дрожащие, черно-серые, где сквозь туман проступают лагерные вышки. Но есть и яркие, где абстрактные картины исчезают с музейных стен: их выталкивает, а точнее сказать, убивает Большой стиль. О начале этой гибели Дмитрием Шостаковичем написана сатирическая кантата “Антиформалистический раек” – ее экранизация составляет первую часть третьего сна.

Тексты критиков Единицына, Двойкина и Тройкина произносят спутники Сталина, и смешные фразы звучат совсем не весело, а скорее угрожающе: “Возлюбим же прекрасное, красивое, изящное, возлюбим эстетичное, гармоничное, мелодичное, законное, полифонное, народное, благородное, классическое”. Каждое слово становится ударом по русскому авангарду: в живописи, музыке, литературе.

И следующим, последним этапом фильма становится рассказ о том, какой удар был нанесен по людям. Документальные кадры, показ архивных документов времен репрессий: приговоров, отчетов о расстрелах, последних фотографий уничтоженных Сталиным ученых и художников, писателей и режиссеров – Вавилов, Бабель, Введенский, Хармс, Мандельштам, Мейерхольд…

Портретов становится все больше, больше, сотни лиц уплывают в туман и пропадают, но затем мы снова оказываемся в темном салоне со светящимися экранами и видим сквозь иллюминаторы небо. В нем летят другие самолеты, на бортах которых написаны имена и фамилии репрессированных: Борис Пильняк, Соломон Михоэлс, Зинаида Райх и другие имена, которые самолеты, будто ангелы, несут среди облаков.

Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена»
№ 5 за 2021 год.