Корпоратив с отеческими гробами

Фото предоставлено МТА “Арт-Партнер XXI”
Фото предоставлено МТА “Арт-Партнер XXI”

Новый спектакль Дмитрия Крымова, “Борис” по мотивам пушкинского “Бориса Годунова”, разворачивается в нетеатральном пространстве – в провиантских складах Музея Москвы (продюсер Леонид Роберман, Агентство “Арт-Партнер XXI”). Это огромный необжитый бетонный зал. Ироническое сопоставление далекого музейного прошлого и современности начинается еще до начала спектакля. Здесь устроено что-то вроде выставки, где музейные артефакты перемешаны с созданиями бутафоров. Не вполне понятно, что где: вот стоят старые гробы, вот древние подошвы свалены грудой, а вот под стеклом – обыкновенный черный носок.

Дмитрий Крымов работает с пушкинским текстом как с тканью, создавая по старым лекалам новую выкройку. Часть текста трагедии сохранена, некоторые линии опущены: так, отсутствует Пимен (хотя присутствует пространство памяти), не будет линии поляков, а Самозванец окажется лишь трагическим шутом на ярмарке истории.

Преодолевая драматическую “несценичность” пушкинского “Бориса Годунова”, Крымов ставит смешной и страшный спектакль о современности, вернее – обо всем том, что в нашем политическом пространстве неизменно. Что в давние времена, что сейчас политика – это шоу, и лучший артист тот, кто достовернее всех изображает искренность.

Спектакль и начинается как концерт в одной из палат Кремля – она обозначена видеопроекцией с полукруглым окном, за ним виднеются купола. И пока ведущая с косой и в спешно нацепленном на голову кокошнике (Инна Сухорецкая) будет объявлять номера, дети в белых рубашечках и хор в бархатных платьях, буднично накинув шубы, будут терпеливо сидеть у стены в ожидании предстоящего выступления. Народ, как принято, безмолвствует.

Действо идет под фортепианную классику, правда, “зарубежную” – это слово ведущая произносит с видимым отвращением.

Наконец, заходит кучка “бояр”: чиновники в домашнем, в уютных тапочках и кофтах, готовые к застолью. И с ними – вновь избранный царь. Борис Тимофея Трибунцева – в пиджачке, сутуловатый, с лицом обрадованным и слегка извиняющимся. Он как будто и не верит еще своему счастью.

Первый номер “концерта” – уговоры Бориса на царство, они же признания в любви. Чиновники, запинаясь, по очереди читают царю стихи Пушкина: как перед Дедом Морозом на Страшном суде. Особенно усердствует Шуйский (Михаил Филиппов) – крепко берет Бориса за руку и начинает грудным голосом, влажным взором глядя в глаза: “Я к вам пишу, чего же боле…”.

Следующим номером идет соло вновь избранного главы – поклонение предкам, “любовь к отеческим гробам”. Внесены и расставлены полукругом те самые гробы с полуистлевшими костями исторической вертикали: от Вещего Олега и далее. Чиновники зажимают носы, Борис же истово, бросаясь на пол, поет духовные стихи, обращаясь к каждому гробу: к кому по-русски, а к кому и по-татарски. Вот она, суть успешного политика: вдохновение по заказу, патриотизм по вызову.

Режиссер сурово ставит перед нами жесткий вопрос: как случается так, что обаятельный, талантливый человек у власти становится жестоким манипулятором? Как получается, что через несколько лет правления Борис мордует Шуйского (то ли зубы летят на пол, то ли клавиши рояля) и открыто издевается над подданными? Безнаказанность ли тому причиной, единовластие или страх за будущее?

Жизнь политика – концерт, где страшно мало правды. И потому так важна “сцена у фонтана”, где роль Самозванца играет одержимый театром неполноценный ребенок (Мария Смольникова), а роль Марины достается припоздавшей певичке (Паулина Андреева). Здесь неожиданно прорезается искренность – в моменты, когда нелепый парнишка начинает говорить о своей несчастной судьбе или когда разгневанная хористка бросает об пол коробку яиц и выкрикивает с королевским величием, что все это – чудовищный корпоратив!.. Правда, перед громким уходом она все-таки делает с царем селфи.

Политик, как персонаж, живет от взлета до падения. Жанр русского политического спектакля – трагедия, где в виде неотвратимого рока выступают чиновники. И вот уже наступают на Бориса бояре безмолвной и грозной шеренгой.

В финале согбенный, потерявший надежду Борис просит оставить его с сыном и мучительно не знает, какой завет передать ребенку. Страшно узнаваем набор банальных выражений любви: сестру и маму береги, руки мой, дорогу переходи на зеленый. Но беречь будет некого: и сам Борис, и его сын исчезают из видимости за спинами сгрудившихся бояр.

В финале Шуйский по-отечески обаятельно обращается к безмолвствующей публике: “А что это мы молчим? Давайте все вместе дружно позовем: Дми-трий И-ва-но-вич!”.

Фото предоставлено МТА “Арт-Партнер XXI”

Вера СЕРДЕЧНАЯ

«Экран и сцена»
№ 24 за 2019 год.