В ставшей одним из событий нынешнего выборгского фестиваля “Окно в Европу” картине Евгения Шелякина “Как новый” (“Сенафон”), удостоенной зрительской награды, актер Михаил ГОМИАШВИЛИ сыграл главную роль, и одним махом обзавелся немалым числом новых поклонников. Но разговор с нашим гостем пойдет не только об этом.

– Однажды замечательный артист Кахи Кавсадзе в шутку ли, всерьез ли, заметил, что каждый грузин – князь, видимо, имея в виду состояние души. Выходит, вы, Михаил, тоже князь?

– Нет, не князь. Я – бездельник. Это тоже состояние души, но я люблю свою профессию, и приходится работать. Кахи я уважаю, уважаю его мнение, так что, может, это и так, а, может, и нет.

Вообще-то, не думаю, что мы, грузины, из какого-то другого теста сделаны. У меня много друзей разных национальностей – актеров, художников, писателей, и мне кажется, что если на нас смотрят по-особому, то к этому располагает профессия, а не человек. Люди творческие, по-моему, во всем мире очень похожи.

– Предполагаю, что есть категория вопросов, на которые у вас уже нет сил отвечать, что в печенке сидят. И все же – никуда не деться: вы сын популярного артиста Арчила Гомиашвили, сыгравшего Остапа Бендера в “12 стульях” Леонида Гайдая. Как это обстоятельство отразилось на вашей судьбе?

– Начну с того, что для меня, кроме всего прочего, всегда существовала и существует планка, которую надо постоянно держать в уме. Уж не говорю, как само по себе сложно быть сыном такого актера, даже не актера, а такой личности, такого человека. Одно это ко многому обязывает. Странно, смешно, наверное, но имя моего отца на мне всегда отражалось. При поступлении в институт неизбежно звучало: ну, конечно, сын такого отца, понятно, что он поступит. А меня три раза выгоняли из вуза за профнепригодность…

Потом поступление в театр – ну, конечно, сын Арчила, его-то обязательно примут в марджановский театр. Потом Вельчанинов в “Вечном муже” Достоевского – специальный приз минкульта, и опять: конечно, сын Арчила… Однажды я не выдержал и психанул – ребята, говорю, я не понял, что, вместо меня на сцене стоит мой отец?

– Среди ваших многочисленных киноработ особняком стоит роль начальника-особиста в фильме Василия Чигинского “Первый после бога”, который ничего не смог поделать с неуступчивым командиром подводной лодки…

– Не согласен с вами, он как раз много чего с ним мог сделать, мог его увезти на свою Лубянку и сделать, что душе угодно, но не увез. И вопрос не в том, что в нем вдруг проснулись какие-то человеческие чувства, просто рассудил – этот командир нужен сейчас, здесь, нужен для войны, а там, как говорится, посмотрим.

– В тоже время, в фильме “Как новый”, где вы сыграли главную роль, вашему герою поначалу сильно не позавидуешь.

– Да, уж… Человек самым непонятным образом выброшен средь бела дня океаном на людный пляж; оказывается за тридевять земель в экзотической стране; не помнит ни кто он, ни что он, ни как его зовут. Все обнулилось, сброшено, все с чистого листа.

– На первых порах этот фильм-праздник воспринимается как романтическая фантазия, но потом выясняется, что основан он на вполне себе реальных событиях, и это становится главной интригой картины.

– Сценарий нашей истории придуман Костей Чармадовым, и она, на самом деле, про его отца – его я как раз и играю. Но насколько реально случившееся с ним – не знаю. Странно, подумал сейчас, я давно слышал эту историю, столько раз бывал с Костей и ни разу ни о чем не спрашивал. Меня интересовало, как его отец говорил, что делал, как общался, а насчет Таиланда, было или не было, правда или нет, не спрашивал.

Не думаю, что так все и было, не зря же возникает ощущение фантазии. Тут, скорее, речь о том, как бы его отец поступил в предлагаемых обстоятельствах. Однако другое важно: я его очень люблю, моего Ксенофонта, имя которого тайцы произносят как Сенафон. Он крепкий, он мужик, он настоящий.

– А, может, все дело в том, что живет своей жизнью – так, как считает нужным?

– Конечно, но при этом он суровый, порой, жесткий, ведь до последнего времени был несчастлив, необщителен, замкнут. Однако в экстремальных обстоятельствах Ксенофонт вдруг раскрывается, проще говоря, снова начинает ЖИТЬ. Еще недавно, где-то там далеко, он в одиночестве ходил по дому, разговаривал с фотографиями недавно ушедшей жены, не знал, чем занять время, не мог разобраться в плохих отношениях с сыном, который после смерти матери вообще перестал общаться с отцом…

– Получается, чтобы все это решить, надо выпасть в осадок, оказаться в другом пространстве, в другой части света?

– История Ксенофонта из фильма, конечно, отличается от истории отца Кости. Тот узнал, что где-то в Таиланде есть монах, который может наладить прямую связь с человеком на фотографии, потому бросил все и помчался туда, – не зря же была речь о фотографиях. Так он и вынырнул в Таиланде. Без денег, языка, только с карманными часами, на внутренней крышке которых можно прочесть какое-то имя…

– Кстати, в этой картине совершенно неожиданным образом встретились представители нескольких театральных школ – грузинской, русской, тайской… Как налаживалось творческое взаимодействие, или артистам тут ничего выдумывать не надо?

– Не скрою, мне было интересно выяснить, существует ли в Таиланде местная актерская школа? Так и не узнал. Кто-то сказал, что все люди в Таиланде – рыбаки. Думаю, это так, но есть еще такие рыбаки, которые могут сниматься в кино.

С моим главным тайским партнером Чараем Муэнпрайуном мы общались самым странным образом – он не понимал русского и грузинского, я не понимал тайского, но это нам не мешало. Между актерами всегда возникает какая-то химия, и потом есть пример великого Чаплина – мимику и жесты его Чарли без слов понимает каждый. Вероятно, это можно назвать актерской школой эсперанто.

– Не секрет, что когда-то все мы любили особое, черно-белое грузинское кино, где были “Бабочка” и “Кувшин”. Насколько теперь оно осталось таким – таким, каким мы его всегда помним?

– Когда-то был итальянский неореализм. Так вот для меня то кино было неореализмом грузинским. Но теперь великие режиссеры этих фильмов практически стали классиками, а молодежь, даже те, кто были воспитаны этими художниками, делает сейчас другое кино, и кинематографа Абуладзе или Иоселиани сегодня уже нет. Наверное, в этом есть своя логика, вероятно, так и должно быть – мы всегда живем ожиданием нового, и оно обязательно приходит. Я в это верю.

Беседовал Николай ХРУСТАЛЕВ

«Экран и сцена»
№ 23 за 2019 год.