16 ноября у историка театра Инны Натановны Соловьевой впечатляющий юбилей. Вместе со многими-многими учениками и коллегами редакция “Экрана и сцены” поздравляет, безмерно уважает, неизменно восхищается и, конечно, ждет новых текстов.
Подсчитываю: когда я, поступая в ГИТИС, познакомилась с Инной Натановной, ей было почти столько, сколько мне сейчас. Одним из главных ее свойств тогда, если не говорить о том, о чем скажут все – невероятном комплексе таланта, ума и профессиональной добросовестности, – была страстность. И страстность эта, как мне кажется, во многом определяла все остальное: страстный талант, страстный ум и дотошность. В ней была удивительная витальная сила и такое любопытство к жизни во всех ее проявлениях, какое нечасто можно было встретить и среди нас, тогда двадцатилетних.
Прошло больше тридцати лет, но эти главные свойства Соловьевой никуда не делись: ей по-прежнему интересно все. Заходя к ней в гости домой или на работу в Школу-студию МХАТ, по-прежнему помалкиваешь, слыша ее восторженное: “Какие все-таки прекрасные театральные книжки выходят последнее время, вот эту ты видела?” – и достает что-то свежее с полки, о чем я слышала, но, честно говоря, пока не читала. А она читала. Или гневное: “Ты видела, какую чушь такой-то написал в комментариях к тому-то?”. Я не читала и не вполне уверена, что заметила бы. А она, конечно, читала и заметила. И вот еще очень важное для меня и уникальное свойство для такого огромного ученого и критика, как Соловьева: для нее эстетика всегда неразрывна с этикой, она судит о сомнительных спектаклях и халтурных трудах, будто о людях, совершивших плохие поступки: “Но это же неправда! Так нельзя!”. Очень волнуется из-за них, и у нее начинает болеть сердце.
А как радуется хорошему! “Ты видела спектакль такой-то режиссера Х? Замечательный. Хочу сходить еще раз. Хочу написать Х письмо”. Помню, в прошлом году ей очень понравился спектакль моего друга на “Золотой Маске”. Лишь только увидев меня, она сразу принялась рассказывать, какой это был замечательный спектакль, и не могла остановиться, восхищаясь. Я, конечно, сразу ему позвонила со словами, что, мол, знаешь ли ты, что Соловьевой очень понравилось. И он в ответ, порадовавшись этой новости, сказал: “Но вообще-то ты уже десятая мне об этом рассказываешь”. И это очень показательная история во многих смыслах. Во-первых, она демонстрирует, какой Инна Натановна благодарный и отзывчивый зритель. Во-вторых, показывает, как много значат ее слова для всех, кто имеет счастье с ней беседовать, ее мнение они потом разносят повсюду, не хуже фейсбука. Ну и в-третьих, означает, что для режиссера, который с ней практически не знаком, это мнение, переданное устно, дорогого стоит, не хуже важной профессиональной награды.
Ей есть дело до всего, она интересуется всем, у нее “всемирная отзывчивость”, как сказал классик по другому поводу, и неугасающий ум. Видимо, поэтому вот уже больше тридцати лет Инна Натановна в моей дружеской компании соучеников, которые за это время и сами стали звездами, остается постоянным предметом разговоров. Что она думает по тому или другому поводу, как она отнеслась к тому-то, не огорчит ли ее то-то. Мы все знаем, что ее очень печалит сегодняшнее размежевание, и профессиональное, в театральной среде, и вообще та вражда, которая разлита в обществе. Но видит она эту тяжелую ситуацию трезвым взглядом ученого. Представляя недавно свою новую книжку “А.С.Суворин: портрет на фоне газеты” (написана в соавторстве с В.В.Шитовой) – полвека назад потерянную, а теперь чудесно найденную и опубликованную рукопись, Соловьева говорила очень важные вещи о том, как с умного газетного магната конца XIX века Алексея Суворина началась отработка медиатехнологий по идеологической обработке людей, технологий превращения их “из народа в массы”. Трудно представить себе тему более актуальную сегодня.
Инне Натановне в эти дни исполняется 90. Эта фантастическая дата никак не укладывается в голове, но как бы то ни было, все мы, не очень-то молодые люди, по-прежнему ощущаем себя ее учениками и в этом смысле как будто под ее защитой. Так, как мы чувствовали себя когда-то под защитой родителей. И хотелось бы, чтобы это продолжалось как можно дольше.
Инна Натановна, до 120-ти, как говорят евреи! Мы вас любим.