Читательская лаборатория режиссера

• Сцена из спектакля "Анна Каренина". Фото В.ЛУПОВСКОГО
Пьеса Клима «Анна Каренина» впервые была прочитана в 2002 году на фестивале «Балтийский дом», а премьеру сыграли в конце прошлого сезона в хабаровском ТЮЗе. На «Золотой Маске» спектакль шел в рамках программы «Новая пьеса». Работы режиссера Бориса Павловича регулярно появляются на фестивале. Кстати в этом году его же «Сокровища лесных эльфов» кировского «Театра на Спасской» приняли участие в блоке «Детский Weekend».
Сохраняя основную коллизию романа, треугольник Анна – Каренин – Вронский, Клим сокращает линии Кити – Левина и Стивы – Долли, выбирая в основном только те сцены, в которые вовлечена сама Анна, либо те, где о ней говорят – с ревностью, завистью, осуждением или восхищением. Все здесь вертится вокруг нее. Другие же семьи, несчастные или счастливые, да даже и сами Каренин с Вронским, нужны лишь затем, чтобы наблюдать, как эта живая, свободная, страстная женщина неотвратимо движется к гибели, сжигает себя на их глазах. Клим настойчиво подчеркивает ее изначальную обреченность и одиночество, стремясь превратить «Анну Каренину» в трагедию с одним протагонистом. Дурные знаки и вещие сны, как и у Толстого, преследуют Анну с самого начала, но только в пьесе они выведены на первый план. Так и в спектакле где-то в глубине черного с зеркальным потолком пространства дожидается своего часа скрипучая ржавая тележка, а мужик с густой бородой, тот, что снился Анне и говорил по-французски, материализуется на сцене, время от времени появляясь с баяном и наигрывая французские песенки. Следуя за драматургом, режиссер пытается вывести действие за пределы психологического театра и начинает с разрушения партнерских взаимоотношений. Павлович сходу разворачивает актеров лицом в зал, раз за разом выстраивая мизансцены фронтально. Диалоги между толстовскими героями превращаются в непод-вижный и ледяной словесный пинг-понг. Таким образом объясняются в любви даже Кити с Левиным. Актеры выстреливают выхваченными из монотонной речи союзами и предлогами, что рождает ассоциации с техникой, применяемой Анатолием Васильевым. Есть в спектакле и другие цитаты. Когда из глубины сцены в медитативной заторможенности с полуулыбкой на лицах выступают и медленно в ряд приближаются три дамы в нелепых шляпках – Анна, Долли и Кити – нельзя не вспомнить героинь Юрия Погребничко. Впрочем, эта неподвижность внезапно взрывается бурными монологами: Каренин произносит свою обвинительную речь, в предсмертной агонии мечется загнанная Анна.
По форме «Анна Каренина» Клима – вовсе не дерзкая постмодернистская деконструкция толстовского романа, а почти традиционная инсценировка. За исключением одной сцены, где Анна произносит патетический монолог, полностью сочиненный Климом, словесная ткань романа почти не тронута, не нарушен и порядок сцен. Но интерпретационный сдвиг в его версии, конечно, присутствует. Клим производит нужный отбор, стягивает материал к волнующей его теме: посмевшая полюбить, оторваться от надежного берега и нырнуть в эту иррациональную стихию – прекрасна, но обречена. Ост-рый стыд больше не является движущим механизмом неистовых поступков Анны. Понятно, что сегодня этот мотив утрачивает актуальность.
Почему все же эта «Каренина» проходит по ведомству «Новой пьесы»? Дело в том, что Клим снабжает текст Толстого собственными комментариями, своего рода записями на полях, которые, то и дело оставляя своих персонажей и выходя к пюпитру на авансцене, зачитывают актеры. Местами эти реплики весьма пространны, разрастаются до настоящих лекций, местами мимолетны. Словом, перед нами раскрывается нечто очень интимное – читательская лаборатория одного из самых необычных режиссеров нашего времени. Круг его ассоциаций крайне субъективен, ни на какую энциклопедичность этот комментатор не претендует.
На некоторых эпизодах он подолгу зависает, некоторые призывает «промотать». Так, в длинном предисловии к спектаклю Клим снова и снова возвращается к моменту первой встречи Анны с Вронским, долго любуется выражением «ее блестящих, казавшихся темными от густых ресниц, серых глаз, дружелюбно, внимательно остановившихся на его лице» (не случайно сама пьеса несколько интригующе посвящается «одним очам»). Он не останавливается на пороге спальни Карениных, как делает Толстой, а пытается вообразить, что же должна переживать несчастная Анна, уже влюбленная во Вронского.
Клим много рассуждает о кинематографичности романа. Москва, снег, прибытие поезда – это красиво. На сцене трещит кинокамера, колышется проз-рачный занавес, и группа лиц из черной глубины напряженно всматривается вдаль. В виде послесловия нам растолковывают смысл финальных сцен. Клим предлагает взглянуть на историю Кити и Левина сквозь теорию сказки Владимира Проппа. По Проппу, умозаключает Клим, уведя у Кити Вронского и невольно поспособствовав ее соединению с Левиным, Анна исполнила для доб-рых героев этой сказки функцию помощника. Правда, на прочтении всего романа с помощью сравнительно-типологического метода автора «Морфологии сказки», Клим все же не настаивает.
В спектакле Павловича царит женское трио – Дарья Добычина, Елена Колесникова и Евгения Колтунова. Каждая из них играет в разных сценах свою Анну, и это три совершенно несхожих женских типажа: хрупкая, утонченная, умная Анна в кабареточном костюме а ля Марлен Дитрих (Дарья Добычина), чопорная восточная матрона в черном, она же сладострастная крутобедрая красавица в ярко-красном (Евгения Колтунова), и третья – скромная златовласка с напевной речью и вечным бабьим надрывом (Елена Колесникова, она же играет Кити). Меняются ролями и мужчины: Каренин превращается в Левина (Сергей Мартынов), Стива – в Каренина (Петр Нестеренко), Вронский (Виталий Федоров) становится священником, исповедующим Левина. Но мужчины все же проигрывают женщинам в выразительности.
Московская фестивальная публика далеко не сразу приняла этот своеобразный спектакль с его длиннотами и некоторой туманностью. И все же, кажется, Борис Павлович сделал правильный ход – преподнес зрителю урок современного, раскрепощающего и увлеченного чтения. Нет правильного способа читать классику – придумывай свой, становись соавтором Толстого, лишь возьми книгу и начни читать.

Мария ЗЕРЧАНИНОВА
«Экран и сцена» № 6 за 2014 год.