Чернота, пустота, дым. Лодка, бочка, пианино. Сломанная мачта с замершим в глубине серебристым парусом. В сценографии Сергея Австриевских уличные предметы и мебель обитают рядом, отчего границы домашнего пространства размываются. Да и дома как такового нет у героев “Грозы”, выпущенной Уланбеком Баялиевым на Новой сцене Театра имени Евг. Вахтангова.
Здесь важно все, что возникает помимо слов. Будто спектакль создан не столько по хрестоматийно известной пьесе Островского, сколько по главным современным книгам по психологии о травмах детско-родительских отношений, о теории привязанности, об отличии заботы от опеки, о материнской ревности, в глубинах которой спрятана собственная женская драма и неизлечимый недуг – нелюбимость.
Кабанова – Ольга Тумайкина участливо обматывает голову Катерины – Евгении Крегжде длинным куском материи – ткет вокруг нее тюрбан-кокон. У киргизов он называется элечек (на свадьбе он становится залогом долгого семейного счастья, невесте желают, чтобы он никогда не спадал с головы). И вот уже на обеих одинаковые головные уборы. Но суть различий – в голосах: колкий, наэлектризованный у Марфы Игнатьевны и протяжный, чуть детский и поэтому с легкой капризностью у Кати. Почти до самого финала в ней не будет надрыва: так дает о себе знать боязнь боли и заглядывания внутрь в себя. Про самое мучительное Катерина – Крегжде пропевает, словно плывет над страданием.
После первого разговора с Кабановой Катя с Варей – Екатериной Нестеровой отмывают себя в бочке с водой (во втором акте в ней разыграется бесконечно чувственная любовная сцена Вари с Кудряшом). Катя с Варей будто сестры, все время тянутся друг другу. Им жизненно необходимо ощущать близость, в том числе и тактильную. Когда Катерина рассказывает о своем детстве, Варя, словно младенец, нежится, обняв всем телом подругу. Вообще, в этом сыром, продрогшем пространстве потребность друг в друге – одна из главных.
Кажется, что Катерина намного взрослее своего мужа Тихона – Павла Попова. Но даже он понимает, что бывают в жизни моменты, когда человек не властен над собой. По своему возвращению прощает, жалеет Бориса – Леонида Бичевина, делится по-братски папиросой. Безвольный, но чуткий, сам потом плачет так, что руки трясутся.
Спектакль вахтанговцев во многом – и о женской судьбе Марфы Кабановой. Она здесь молода и хороша собой. Под вдовьей шалью прячутся стройная талия и высокая грудь. Но в ее притяжении к Дикому – Александру Горбатову есть лишь безысходность: знает, что не любима, и плачет, уткнувшись в него, как ребенок. Однако эти потаенные женственность и нежность Марфы Игнатьевны (ее даже неловко называть Кабанихой) не уберегают от нездорового отношения к сыну. Уже давно ему, похожему на взъерошенного птенца, был внушен смысл жизни – радовать маменьку, угодить которой невозможно по определению.
В спектакле важна мудрость народного голоса – “Нельзя, матушка, без греха”. Но это не оправдание измены, а приятие людей такими, какие они есть. В героине Евгении Крегжде в момент, когда она понимает необратимость своих поступков и неотвратимость смерти, просыпается жажда жизни. Она вдруг разрешает себе думать о счастье. И теперь в ее движениях, во всем облике – расхристанность, свобода. В последнем разговоре Катерины с Борисом на мгновение кажется, что он, и правда, возьмет ее с собой, ведь главное – обретение друг друга – свершилось, и какие внешние обстоятельства теперь могут стать помехой? Но нет, над Борисом висит тот же страх ослушания старшего поколения, что и над Тихоном. Ни мужа Катерины, ни ее любимого не научили брать ответственность за свою и чужую жизни.
В этой “Грозе” нет того, о чем все помнят по школьным урокам литературы. Здесь у каждого внутри свое темное царство. Но в финале Катерина все же выпутывается из тюрбана. Яростно толкает пианино – столько в ней силы и горя. Она уже все решила, и теперь легко – и Бориса отпустить, и с собой не мучиться.
Гроза, по Островскому, это и возмездие, и очищение, и благодать. Для Уланбека Баялиева особенно значимы слова о том, что она посылается, “чтобы мы чувствовали”. Так что спектакль выходит еще и про окаменелость душ.
В финале на сцену обрушивается град из зеленых яблок. Это и символ грехопадения, и поклон режиссера своему учителю, Сергею Женовачу, с чьим театром такие яблоки ассоциируются уже много лет.
В последние минуты рядом с Катериной оказывается персонаж, будто забредший из другой пьесы Островского – Несчастный Счастливец Виталийса Семёновса, он же домашне-уличный кот. С ним весь спектакль играют в мяч, а он таскает блины со стола. Именно в его объятиях умирает Катерина – взлетев и тут же поникнув с надломленными в локтях руками, похожими на крылья чайки.