“Венера в мехах”.Режиссер Роман Полански.
В новом фильме Романа Полански только два героя – весь фильм мы видим и слышим лишь Тома, режиссера маленького театра, и Ванду, актрису, которая пришла пробоваться на роль Ванды фон Дунаев в спектакль “Венера в мехах”. Хотя, если вдуматься, то героев больше: Тома и Ванда читают пьесу по ролям, превращаясь в гордую красотку фон Дунаев, несчастного Северина фон Кузимски и богиню Венеру, которых некогда описал в своей знаменитой повести Леопольд Захер-Мазох.
Если кратко напомнить сюжет повести, то он таков – в отрочестве Северину довелось испытать сильное возбуждение, связанное с меховой кацавейкой и физическим наказанием, и с той поры доминирующая женщина в мехах стала для него идеалом. Встретив молодую Ванду, которая влюбляется в него, Северин хочет стать то ее мужем, то рабом, но затем понимает, что рабство для него притягательнее. “Я чувствую, что во мне дремлют опасные наклонности, – заговорила после паузы Ванда, когда мы прошли вместе несколько шагов, – а ты их пробуждаешь, и не в свою пользу, ты это должен же понять! Ты так увлекательно рисуешь жажду наслаждений – жестокость, высокомерную властность…” И в конце концов он практически вынуждает женщину стать госпожой и обращаться с ним жестоко – а потом, уже после расставания, рассуждает о том, что в отношениях можно быть либо молотом, либо наковальней, иначе никак.
Полански использует в фильме не повесть, а пьесу Дэвида Айвза, не сильно, впрочем, отличающуюся от оригинала: именно ее текст становится основой для большей части сценария. Драматург Тома Новачек (Матье Амальрик) пересказывает историю Ванды и Северина для театра, и этот пересказ столь дорог ему, что он просто не в состоянии доверить его кому-то другому. И оттого решает дебютировать в качестве режиссера, трепетно подбирая актеров.
Тома не везет – целый день он проводит в театре, на пробах, но все претендентки на роль Ванды нехороши, грубы и не в состоянии правильно выговорить простое слово “перепутанные”.
В ту самую секунду, когда Тома жалуется по телефону своей невесте Мари-Сесиль на некондиционных парижских актрис, в театрик врывается еще одна (Эмманюэль Сенье) – с несуразной сумкой, чавкающая жвачкой и обмотанная длинным, свалявшимся, промокшим от дождя шарфом. Режиссер-дебютант уже собрался домой, он хочет купить суши и поужинать, но актриса, при ближайшем рассмотрении оказывающаяся тоже грубоватой и не очень молодой, упрашивает ее послушать – ехала с другого конца Парижа, сломала каблук и вообще день не задался. Она бьет на жалость – а Тома Новачек такой человек, с которым можно бить на жалость, он слаб, и возможность почувствовать себя сильным, снисходительным и умным для него приятна.
“Я всего лишь глупая актриска”, – сигналит пришедшая, она строит гримасы, трясет мокрой от дождя головой, уверяет, что пьесу Тома пролистала в метро по диагонали, а о Захер-Мазохе так и вовсе не слышала (“Это ведь порно, да?”), а в ее резюме написано, что она служила в “Театре у писсуара”.
А потом она торопливо достает из сумки сценический наряд, который идеально подошел бы Ванде. Да и саму актрису удачно зовут Вандой, и на лице Тома равнодушие начинает медленно сменяться легким удивлением (Матье Амальрику в этой картине часто приходится демонстрировать удивление, изумление, потрясение и восхищение, и его глаза как нельзя лучше для этого подходят).
Все остальное время героиня Сенье – на самом ли деле ее зовут Вандой, так и остается неизвестным – переигрывает своего режиссера по всем позициям. Она поражает его доскональным знанием текста пьесы и цитатами из его ранних интервью; в ее сумке находятся вещи, которые сидят на нем, как влитые; она умеет ставить сценический свет и дает Тома несколько профессиональных советов, которые явно изменят пьесу к лучшему.
Тома несколько раз порывается уйти домой, но подспудные изменения в нем уже произошли. С каждым разом он все холоднее разговаривает с Мари-Сесиль, а вместо пресных суши начинает мечтать о баранине. Ванда не дает ему уйти, тут же начиная читать пьесу от имени своей героини. И Тома отвечает ей от имени Северина, уже околдованный ее властью, не понимающий, как мокрая хабалка превратилась в пленительную женщину, и отчего потрепанный шарф лежит на ее плечах так горделиво, что дал бы фору любым мехам. Она все больше становится Вандой фон Дунаев, а Тома – тем, благодаря которому в мировом лексиконе появилось слово “мазохист”.
Ванда пробирается в душу Тома глубже – вот, забрав его очки и изображая даму-психоаналитика, она выдает ему набор сведений о Мари-Сесиль (глаза Тома расширяются – он потрясен). Вот спрашивает, переживал ли он в детстве нечто подобное – с грушевыми ветками-розгами? С шубой? Может быть, с кошкой? (Глаза Тома опускаются – он подавлен.) Вот говорит, что она частный детектив и Мари-Сесиль наняла ее, чтобы следить за Тома, и тут же обращает все в шутку и сообщает, что с Мари-Сесиль они просто болтали в раздевалке спортклуба (глаза Тома бегают – он не понимает, что происходит).
А вот, раскинувшись на диванчике и изображая обнаженную Венеру, шутит: “Тебе так нравятся меха – тебе следовало бы жениться на ондатре” (Тома моргает и пытается шутить в ответ).
Ванда спокойна и управляет происходящим. “Закутайте меня в мех сами – вы же режиссер” – и тут же: “Я же сказала, небрежно закутайте!” Лишить ее хладнокровия способна лишь одна тема – феминизм. И то, как она отстаивает вину Северина, развратившего Ванду фон Дунаев, и то, как грозно кричит на Тома Новачека, посмевшего обвинить женщин, говорит о том, что цель ее прихода на эти пробы – месть. Возможно, месть всем мужчинам за то, что они делают с женщинами. “Вы называете свою невесту “второй половинкой”? Я думала, так уже никто не говорит” – “А вы как называете свою вторую половинку?” – “Х-мм. Засранец?”
Здесь трудно не вспомнить “Горькую луну”, фильм Полански с совсем молодой Эммануэль Сенье. Там сильный и злой мужчина тоже развратил юную девушку, пробудив в ней своим поведением все жестокие инстинкты и опасные наклонности, которые в ней были, и в результате достаточно серьезно за это поплатился. А вначале она его любила, как и Ванда фон Дунаев, и хотела стать ему верной, любящей женой.
В зрелой Сенье не убавилось сексуальности, но и помимо этого в ней есть чем восхищаться. Картина предлагает ей множество перевоплощений, широкий ассортимент актерских этюдов, и каждый из них она отыгрывает превосходно, меняясь то отчетливо, то неуловимо.
Герой “Горькой луны” сделал из милой девушки безжалостную мегеру, будучи сам безжалостным и давящим. Герой “Венеры в мехах” Леопольда Захер-Мазоха сделал из милой девушки безжалостную мегеру, сам будучи чувствительным, но от нее требуя и выпрашивая жестокого поведения.
Тома Новачек был не столь конкретен – но виноват оказался в том, что намеревался еще раз транслировать в мир идею, что в жалкой участи Северина фон Кузимски виновата именно Ванда фон Дунаев, а сам Северин всего лишь невинная жертва собственных стремлений.
Актриса Ванда даст ему небольшой шанс оправдаться, спросив: “Так ваша пьеса о том, что нельзя плохо обращаться с детьми?”. Но Новачек взорвется, крича, что это слишком тривиальное предположение, что речь идет о душе и о человеческих отношениях. За что тоже поплатится, будучи с накрашенными губами привязан к большому кактусу-декорации, оставшемуся на сцене от недавнего спектакля. Кактус удивительно напоминает огромный фаллос, что может иронически напоминать о том, что всеми нетривиальными стремлениями мужчин руководит именно этот орган. Остается поблагодарить Романа Полански за эту иронию – а еще за то, что выбранный на главную роль Матье Амальрик внешне очень его напоминает.
Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена» № 10 за 2014 год.