Первыми театральными наградами Максима Керина оказались премии за роли в дипломных спектаклях – «Золотой лист» и Премия имени М.И.Царева. Этот сезон молодого актера в театре увенчался признанием китайской принцессы – ему была вручена «Хрустальная Турандот». В уходящем сезоне Максим Керин сыграл сразу две главные роли в РАМТе: Чарли в нашумевшей постановке Юрия Грымова по роману Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» (его и выбрала Турандот) и Людоедика в спектакле Ио Вулгараки по пьесе Сюзанн Лебо. Получить две такие роли в один сезон – это и для опытного, взрослого артиста огромная удача. Керину же всего 23 года, и в РАМТ он пришел только два года назад, сразу после окончания Щепкинского училища.
– Мания величия не началась?..
– Против мании величия у меня есть замечательное оружие, которое пока действует: я очень требователен к себе.
– Ролей вроде Мышкина не хочется?
– Конечно. Гамлет, Мышкин. Безусловно, такой материал хочется сыграть. Но я живу по принципу: что нужно, приходит, что не нужно, проходит мимо – всему свое время. Этот сезон у меня очень удачный. Огромный подарок мне от Алексея Владимировича Бородина, от Юрия Грымова, от Дэниела Киза – роль Чарли. Она отвечает самым главным моим представлениям о том, что такое актерская профессия. Это профессия вопроса и ответа. У человека после спектакля должны быть либо ответы, либо – лучше – вопросы и сомнения. Что-то должно произойти с тем, как он воспринимает мир. В роли Чарли есть все, чтобы добиться именно такого результата. Ведь этот персонаж в чем-то схож с вышеупомянутыми великими персонажами мировой литературы: и Гамлетом, и Мышкиным. В том, например, что он верит: есть некий идеальный мир. Верит, что наш мир можно попытаться сделать похожим на идеальный – хотя бы в чем-то.
– А вы верите?
– Да.
– Милостыню подаете?
– Да.
– Даже зная все про эту индустрию?
– Да.
– Для многих людей театр – способ внутренней эмиграции. А для вас? Каковы ваши взаимоотношения с нетеатральным миром? Ваши родители, кстати, люди театральные?
– Совсем нет. Но как-то с детства повелось, что они меня никогда не останавливали: на мое высказанное желание стать артистом, они не ответили «сиди дома, учи математику», а, наоборот, поддержали меня. Как поддерживали, когда я с 10 лет ходил в театральные кружки сначала в Доме пионеров, а потом во Дворце культуры в городе Павловский Посад, где я вырос. Во Дворце культуры я встретил одного из главных людей в моей жизни – Вячеслава Чушкина, педагога, который научил меня главному в профессии: трепету перед тем, чем ты занимаешься. И хотя вся система, к сожалению, построена так, чтобы этот трепет убить, но я все еще за него держусь. И если я не смею просить этого трепета у зрителя, то смею ждать, что у моих партнеров он будет. Я еще и поэтому очень рад, что попал именно в РАМТ и именно к Алексею Бородину – в его театре этот трепет сохраняется. Когда смотришь на него самого, становится понятно, как можно и нужно любить театр – без зависти, без амбиций…
– Как можно быть актером без амбиций?
– Если я хочу что-то доказать, и амбиция идет от этого, тогда, конечно, она нужна, ведь она двигает вперед. А есть амбиция пустая, она вредна. Это как ощущение власти у актера на сцене. Когда знаешь, куда ведешь зал, тогда ощущение власти окрыляет, а когда не знаешь, или, что хуже, знаешь, что это направление, как бы точнее сказать, нечестное, тогда от чувства власти хочется скрыться.
– Еще один «наивный» вопрос: говорят, что зал бывает плохой и хороший. Это так?
– Отчасти. Например, на спектакле «Цветы для Элджернона» зал действительно бывает сложный, потому что публика приходит очень разная. Кто-то слышал про модный спектакль Юрия Грымова, кто-то любит роман Киза, кто-то вообще просто так зашел, раз уж в Большой билетов не достал. От того, что состав публики всегда неоднороден, с залом бывает непросто сразу договориться. Но все равно с течением спектакля, с тем, как открывается мой персонаж, как он трансформируется от очень хорошего, но совершенно простенького существа до глубокого, неоднозначного и очень страдающего человека, зал все больше и больше включается в спектакль, и тогда с ним становится легко.
– Людоедик во второй вашей премьере – существо еще более неоднозначное, чем Чарли.
– Да. Там речь и вовсе идет о чудовище, которое сидит внутри каждого из нас. Мой герой, взрослея, постепенно узнает про себя такие вещи, которых сначала совершенно не принимает, потом борется с ними изо всех сил, наотмашь, со всей юношеской страстью, а потом, кажется, и смиряется с ними. Финал-то в этом спектакле открытый. Но, что удивительно, с залом здесь легче партнерствовать, чем на «Цветах», потому что на «Людоедике» публика довольно четко делится на тех, кто сочувствует матери главного героя, стремящейся защитить и предостеречь своего сына от всех опасностей мира, и тех, кто сопереживает самому герою, который мечется, делает ошибки, ищет, страдает, но все-таки пытается прорваться за пределы того уютного и безопасного искусственного мира, что выстроила вокруг него мать, выйти в реальный мир со всеми его опасностями и тревогами.
– Вы верите в чудеса?
– Конечно. Чудо и в моей жизни произошло. И не однажды. Я сидел на репетиции «Скупого» у Егора Перегудова у нас в театре и в перерыве посмотрел, что еще будут ставить. Два названия: «Лада, или Радость» – режиссер Марина Брусникина и «Цветы для Элджернона» – режиссер Юрий Грымов. Я пошел в магазин «Москва», попросил обе книжки. «Лады» не было, и я купил «Цветы для Элджернона», вернулся в театр, где меня сразу же вызвали в кабинет Бородина. И я прямо с книгой и пошел к нему. А там сидел Юрий Грымов, который предложил мне роль Чарли. Разве не чудо? И разве не чудо, что я вообще попал в этот театр? Ведь Бородин в год моего выпуска вообще никого не смотрел – не было показов ни у одного курса в этот год, но дальше произошла целая цепочка событий, казалось бы, случайных, и меня, со второго курса мечтавшего попасть именно в РАМТ, – только меня Бородин и взял в театр. При этом взял просто так – у него не было планов на меня. Я это точно знаю, потому что когда после своего первого сбора труппы я подошел к нему и спросил, какие у меня будут вводы или массовки, он на меня очень грустно посмотрел и сказал: «Вообще никаких». И после этого Грымов предложил мне Чарли, а через месяц после премьеры «Цветов для Элджернона» мы выпустили «Людоедика» на Малой сцене.
– Вы допускаете, что вообще можете перестать заниматься актерским ремеслом?
– Нет-нет! Ни в коем случае!
– Даже если работы в театре не будет?
– Что-то другое придумаю тогда. Это вопрос из разряда: «А что если завтра Апокалипсис?» Не хочется про это думать, честно говоря.
– Есть что-то, что вам так же интересно, как театр?
– Нет. Есть вещи, которые мне интересны, но меньше, чем театр. Я рисую, музыку иногда немножко сочиняю, чуть-чуть пишу, много читаю.
– Вам не бывает скучно с самим собой?
– Совсем не бывает. А если становится скучно, тогда рисую, сочиняю, пишу, читаю – и сразу становится не скучно.
– Какие книги и фильмы вам нравятся?
– Из фильмов я недавно посмотрел «Отель “Гранд Будапешт”», и он мне понравился. Из старого меня очень зацепил фильм «Beautiful» с Хавьером Бардемом. Часто пересматриваю «Парад планет» с Олегом Борисовым, которого я считаю своим учителем в профессии – в том, насколько требовательно он относился к себе и, несмотря ни на какие преграды, все-таки прорывался к тому высочайшему качеству существования в профессии, о котором можно только мечтать. Про книги: я сейчас стал перечитывать Тома Стоппарда, получаю от этого процесса невероятное удовольствие – «Аркадия», «Отражения, или Истинное», «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Я очень тоскую, что Стоппарда мало ставят.
– Вы часто ходите на концерты, выставки, премьеры?
– Последнее время, к счастью, у меня очень большая загрузка в театре, поэтому стараюсь не планировать ничего сверх. Но когда получается, всегда радуюсь.
– Вы человек рациональный?
– Не думаю.
– С кино что-то получается?
– Да. Второй канал снял сериал «Императрица» про Екатерину Вторую, где я играю большую роль камердинера Петра Третьего, серого кардинала всей истории. Причем, представляете, мы снимали это в Вене в тех же залах, где Милош Форман снимал «Амадея». Это на меня произвело огромное впечатление!
– Что еще в кино?
– Ничего.
– Вы ходите на пробы?
– Да.
– Нравится?
– Нет. Хотя я осознаю, что надо быть профессионалом и делать свою работу, а пробы – это моя работа. Но я не понимаю, как меня можно понять по какому-то пятиминутному куску.