В Театре Наций прошли приуроченные ко Дню Сибири гастроли новосибирского театра «Красный факел». Андрей Прикотенко, возглавивший театр в начале 2023 года, привез в столицу две свои последние постановки: «Бесы» и «Мертвые души», объединенные в дилогию. Действительно, в романе Достоевского упоминаются гоголевские персонажи: «невольный крик погоревшей Коробочки» звучит на губернаторском балу. Верховенский-старший сравнивает тургеневского Базарова с Ноздревым. Но не это является силой, объединяющей постановки. Центральной темой обоих спектаклей становится массовое нарушение первой заповеди: «Я Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх. 20, 2). Герои и романа, и поэмы в режиссерской оптике заняты ожиданием и поисками нового Спасителя.

В «Мертвых душах» Мессию видят в предприимчивом Павле Чичикове (Андрей Яковлев). Его переписанный авторами спектакля диалог с вечно пьяным, близким к белой горячке Ноздревым (Константин Телегин) доводит и без того неординарную ситуацию до абсурда. Ноздрев вслед за Пьером Безуховым высчитывает число зверя сначала в имени Наполеона, затем Чичикова, а потом и в своем собственном. И вот они готовы – три всадника Апокалипсиса, несущиеся стремглав на Россию. Выстукивая на ложках цокот копыт под резвую музыку, исполняемую артистами на пианино, балалайке, аккордеоне и даже пиле (музыкальный руководитель Юрий Тюваев), Чичиков разъезжает по бескрайним просторам России-матушки. Убрав несколько первых рядов (в Театре Наций – три, а в «Красном факеле» и вовсе шесть), художница Ольга Шаишмелашвили увеличивает пространство сцены, которое вместо декораций и реквизита заполняют жители гоголевской поэмы. В вечерних костюмах и меховых шубах, вальяжно восседая на мягких диванах и жестких стульях за музыкальными инструментами, они внимательно следят за шествием Героя, ожидая, когда он зайдет именно в их дом.

Прикотенко переосмыслил образы персонажей, воспользовавшись разрешением самого Гоголя. «Вот эти все господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между собою, а между тем как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей, – эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять уже изощренный в науке выпытывания взгляд», – пишет Николай Васильевич во второй главе поэмы. Режиссер, действительно, напряг внимание и создал характеры, которые совсем не схожи с теми, что вбиваются в голову школьников.

Коробочка (Ирина Кривонос) здесь – молодая женщина, жаждущая любви, ищущая ее в каждом мужчине, балансирующая между Венерой Боттичелли и Венерой в мехах. Она даже будто случайно оговаривается и представляется Настасьей Филипповной, но на деле остается все же трусоватой Настасьей Петровной. Сластолюбец Плюшкин (Владимир Лемешонок), окруженный женщинами всех возрастов (в программке они обозначены как Мавры), – молодящийся франт, куда ни попадя вставляющий английские словечки. Манилов (Александр Поляков) – человек нервный и требующий особого ухода, посему жена Лизонька (Дарья Емельянова) поит его из чайной ложечки. Собакевич (Егор Овечкин) – только с виду похож на медведя, а на деле простой подкаблучник (Феодулию Ивановну исполняет Карина Овечкина).

Все эти герои вполне понятны и осязаемы. Они такие же живые, как Павел Иванович Чичиков, человек, который не думает о каких-то высоких материях, не посягает на Русь-матушку, не является всадником Апокалипсиса, о чем слух распространяется быстрее ветра. Он делец и пройдоха, готовый на любое предприятие, какое только сможет его озолотить.

Кроме живых в спектакле присутствуют и души мертвые. Они подают знаки мигающим светом плафонов, подвешенных рядами над сценой. Души пролетают над головой Чичикова белыми воланчиками, но ему их, увы, не поймать. Точно так же неуловима для жителей города N простая суть Чичикова. Его образ раздувается в умах до небывалого размера и значения. Некоторые чиновники не выдерживают и умирают на месте от разрыва сердца. А между тем незаметный и тихий кучер Селифан (Денис Ганин) произносит монолог о Руси. Уж не он ли тот Антихрист, которого все ждут и пытаются угадать в каждом? Или снова померещилось при тусклом дрожащем свете?

Герои спектакля «Бесы» не ждут Мессию, они уже разглядели его в скорбном лице Николая Ставрогина (Александр Поляков). Ставрогин – центральная фигура постановки, статуарная, пассивная, скучающая и уставшая быть богом. Себя он таковым не провозглашал, к почитанию не стремился. Он – знамя, поднятое другими, идол, поставленный Верховенским на постамент, с которого невозможно спрыгнуть и зажить нормальной жизнью. Находясь на сцене, он почти все время статичен: вокруг него суетятся другие. Даже не суетятся, а трусцой перебегают по заданной кем-то траектории, как заводные игрушки или марионеточные куклы. Ставрогин немногословен в отличие от обожающей его, но властной маменьки (Елена Жданова) и преклоняющегося перед ним беспринципного Верховенского-младшего (Никита Воробьев), готового ради кумира на все, даже на бессмысленные убийства. Николай абсолютно холоден в противовес охваченным страстью девушкам, готовым отдать ему гордость и честь (Дарья Шатова – Екатерина Макарова) или жизнь в обмен на одну ночь (Лизавета Тушина – Татьяна Лукасевич). И он пока еще не сошел с ума, как Мария Лебядкина (Елена Дриневская) или мечтающий стать Богом Кириллов (Александр Жуликов), который стреляется, пока Верховенский на авансцене мирно пожевывает сваренную курицу.

И жертвы, и палачи помещены в белую коробку (сценография Ольги Шаишмелашвили) – в глубине прорезаны дверные проемы разного размера. В них, напоминая некогда модное, но подзабытое занятие – силуэтное вырезание, появляются фигуры героев, одетых в исторические, преимущественно черные наряды. Выделяется голубое (цвет Пресвятой Богородицы) пышное платье Варвары Петровны Ставрогиной. На белоснежный пол сыплется черный пепел: сначала на одного только Ставрогина, затем – и на остальных персонажей, постепенно застилая сцену черным полотном и закручиваясь над ней в вихри. Это одновременно и горящее Заречье, и гнев Божий, обрушившийся на безымянный губернский город. Недаром пожар происходит во время бала у губернатора, бала во время чумы. Впрочем, важную сцену сорванного приема режиссер оставляет «за кадром», делая в этот момент антракт.

Зато спору губернатора и его жены о предстоящем бале и приглашенных туда «революционерах» отведен довольно щедрый отрезок времени. Сцена эта довольно статичная, диалог – многословный. Юлия Михайловна (Дарья Емельянова) возвышается над мужем-губернатором Андреем Антоновичем (Камиль Кунгуров) и всем видом демонстрирует свою власть над ним. Внутри них тоже бесы. Губернатор приехал в город со своими – как без них прийти к высшей власти, губернаторша подцепила их как вирус от Петра Верховенского, главного разносчика болезни. Бесы входят в губернаторский дом через парадный вход. И никто не оказывает им сопротивления.

Бесами часто называют членов революционного кружка под предводительством обаятельного и вертлявого Верховенского. В постановке Андрея Прикотенко – это серые невзрачные люди, невнятные по убеждениям, трусливые, вызывающие скорее брезгливость, чем опасение. Могут ли они устроить революцию? Пожалуй, нет. Они могут сорвать бал, подмочить чью-то репутацию, подпалить город, могут даже убить человека, опять же, от трусости, но перевернуть мир с ног на голову – вряд ли. Они не бесы, но ими охвачены. Избавиться от внутренних бесов получается только у Ивана Шатова (Виктор Жлудов). Ребенок его жены, пусть даже родившийся от другого, и любовь к этому маленькому существу вытесняют из Шатова все дрянное и темное. Образ Шатова – самый живой в постановке, в отличие от остальных, несколько шаржевых, с одной-двумя гиперболизированными чертами. Жизнь пробивается и в Ставрогине в сцене исповеди старцу Тихону (Андрей Яковлев). Эта сцена была исключена из романа при жизни писателя и не публиковалась до 1922 года. Но покаяние, без которого, по мнению Достоевского, вполне можно было обойтись, становится кульминацией постановки. Стенания Николая Ставрогина переходят в истерику, идея публичного признания в грехах – в мысль о самоубийстве как единственном способе прекратить череду других смертей. Его гибель для Верховенского оказывается лишь знаком, что пора отправляться в путь, в следующий город в поисках нового претендента на звание Мессии. И эту птицу-тройку никому не остановить. Единственный способ избавиться от чумы – выработать коллективный иммунитет.

Антонина ШЕВЧЕНКО

«Экран и сцена»
Ноябрь 2024 года.