В Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко выпустили премьеру – «Место во Вселенной», объединившую одноактные постановки Славы Самодурова и Максима Севагина. Это один из тех случаев, когда в телегу впрягли «коня и трепетную лань», сведя вместе работы совершенно несхожих во всех отношениях хореографов. Единственное, что их роднит – оба выпускники Вагановской школы, прочее же – опыт, возраст, место в современном балетном пространстве – скорее разъединяет.

Самодуров – экс-премьер Мариинки, Национального балета Нидерландов и Лондонского Ковент Гарден. Яркий, востребованный и знаменитый хореограф, на протяжении 12 лет – художественный руководитель балетной труппы Екатеринбургского театра оперы и балета, превративший ее в одну из лучших в стране. Севагин же – самый молодой отечественный худрук, вступивший в должность два с половиной года назад в возрасте 24 лет.

Одноактные балеты всегда занимали особую нишу в репертуаре МАМТа. Малому формату неизменно отдавали должное его главные балетмейстеры – Владимир Бурмейстер, Дмитрий Брянцев и предшественник Севагина, осуществлявший художественное руководство балетом, – этуаль Парижской Оперы Лоран Илер. Так что хореограф и худрук Максим Севагин выступает здесь как хранитель и продолжатель традиций, а заодно решает репертуарные проблемы, компонуя вечера балета из уже существовавших до его прихода в афише одноактовок и новых постановок – как собственного сочинения, так и приглашенных хореографов.

«Перигелий» Самодурова и «Знаем благую весть» Севагина столь же непохожи, как и их авторы. Но, как ни странно, именно это обстоятельство позволило их свести в хореографический диптих. Название вечера достаточно расплывчатое, ведь словом «Вселенная» обозначаются самые разные вещи: все сущее, космос, среда обитания людей. Широкий диапазон понятия позволил уравновесить алармизм «Перигелия» с умиротворенностью балета «Знаем благую весть».

Самодуров – признанный мастер бессюжетных, динамичных, технически сложных, рассчитанных на артистов-виртуозов балетов. Достаточно вспомнить его «Танцеманию» в Большом театре или уральскую «Цветоделику».

Перигелий – ближайшая точка орбиты планеты относительно родительской звезды, и в основе постановки – размышления хореографа о соотношении космических и человеческих масштабов. В специально для балета написанной музыке Владимира Горлинского, действительно, словно нарастает голос Вселенной, да и сценография Марии Трегубовой создает атмосферу космоса как тревожного предчувствия, с его черными дырами, гигантскими и малыми. В углу сцены, почти на протяжении всего действия, присутствует огромный шар-планета (возможно, Земля), за который то ли уцепился обеими руками, то ли наоборот от которого пытается избавиться, выпихнуть за кулисы, современный «атлант», уже неспособный держать на плечах небесный свод. На заднем плане серебристыми волнами колеблется и шуршит фольгой демонстративно искусственный космический океан.

На фоне этого антропогенного галактического пейзажа стремительные – как всегда у Самодурова – потоки передвижений артистов захлестывают какой-то опасной «темной энергией» (есть такое понятие в космологии). Классическая лексика, зачастую подвергаемая Самодуровым деформации, иногда с оттенком иронии, здесь лишена какого-либо сарказма. Сломы и «неправильности» движений в «Перигелии» словно отражают динамику небесных тел, преломляются как лучи, проходящие сквозь слои атмосферы. Соло, то выразительно нервные, то плавные, когда тело танцовщика напоминает оплывающую, меняющую на глазах контуры свечу, или невероятные по замысловатости дуэты с изобретательными акробатическими поддержками. Многофигурные композиции также подвержены космической зыбкости, группы артистов «перетекают» или «перелетают» через сцену. В какой-то момент танцовщики выстраиваются в линию, и их тела на глазах у зрителей начинают менять очертания, словно растворяясь в воздухе, как у инопланетян в фильмах Спилберга. «Обнаженные» (в обтягивающих телесного цвета костюмах) артисты столь же беззащитны, сколь и опасны в своей пластической непредсказуемости.

По мере приближения к финалу дискурс спектакля меняется. На исполнителях появляются нехитрые одеяния, они катают по сцене шары разных размеров, и как апофеоз – на них падают с колосников мириады красных, похожих на пинг-понговые мячей, что вызывает неизбежную ассоциацию с балетом Play Александра Экмана в Парижской Опере. С той разницей, что сцену и оркестровую яму Дворца Гарнье засыпают шарики зеленого цвета. Возможно, отсылка к спектаклю Экмана должна обнадежить зрителя: «Все не так уж страшно. Это всего лишь игра».

Максим Севагин для своей постановки воспользовался хоровой симфонией-действом «Перезвоны» Валерия Гаврилина, вдохновленной творчеством Василия Шукшина и задуманной композитором «как театральное представление по типу народной драмы». Хореограф пошел вслед за музыкой, уловив особую шукшинскую интонацию, задаваемую Хором Владимира Минина, пением а капелла, сопровождающим танец. Представлены семь калейдоскопических картин на простодушные сюжеты, переведенные Севагиным на язык танца с долей наивности и открытости, присущей шукшинским «чудикам», но с деликатностью и чувством меры. Дань фольклору отдает остроумное оформление Марии Трегубовой, равно ассоциирующееся с лубком и китчем. С неба свисают гигантские веточки земляники, плывут облака, как на деревенских ковриках, а с задника подмигивает кот, похожий на копилку из недавнего прошлого. Оставаясь в рамках неоклассики, Севагин делает шутливые реверансы в сторону народного танца и придает действу оттенок обрядовости. Здесь водят хороводы, выбирают возлюбленных, ссорятся и мирятся, балагурят, печалятся, лодырничают. Исполнители с явным удовольствием окунаются в стихию хореографии, под обаяние которой подпадают и зрители, выходящие после похожего на качели вечера балета в приподнятом настроении.

Алла МИХАЛЁВА

«Экран и сцена»
Ноябрь 2024 года.