Этот рассказ – еще один подарок режиссера Якова Александровича Сегеля редакции “ЭС”, сделанный им много лет назад. В № 10, 2022 мы опубликовали его воспоминания о встрече с Соломоном Михоэлсом.

В тот день еще ничего не случилось, но мама уже с самого утра почему-то стала волноваться. Впрочем, волновалась она все последние дни и даже иногда ни с того, ни с сего начинала вдруг плакать. При этом, она погромче включала радиотрансляцию и настежь распахивала окно, как будто хотела, чтобы вся улица знала, как у нас в доме весело.

Мама плакала, а из черной бумажной тарелки репродуктора неслись бодрые песни о несметном урожае, о летчиках, пограничниках, шахтерах и, конечно, о нашем гениальном, человечном и любимом вожде.

Может быть, музыка успокаивала маму? Но тогда, почему она под эти песни еще громче плакала так, что папа гладил ее по голове, как маленькую – успокаивал, будто она больно ушиблась или прищемила палец дверью?..

– Ну, перестань! Ну, что ты, в самом деле, глупенькая?.. – приговаривал он. – Ну… Ведь ничего же еще пока не случилось. Перестань, слышишь!..

Но маму это не могло успокоить.

– Ну, да! – сквозь слезы возражала она. – Тебе хорошо говорить – “пока”! А Борис Петрович Минорский? Его – за что? Ты мне это можешь сказать? Еще понятно, когда кого-нибудь другого, но он коммунист, участник гражданской войны – его за что?

Папа хмурился, смотрел в сторону, говорил очень неуверенно:

– Я, лично, убежден, что это – ошибка. Его только проверят, извинятся и отпустят.

А из репродукторов, тем временем, звучали песни про наших замечательных рыбаков, про то, что каждый должен закаляться, как сталь, про тихую лодочку под луной, про наших полярников.

– А я ни в чем не убеждена. – Мама стояла у раскрытого окна и барабанила пальцами по стеклу. – Когда арестовали Ивана Васильевича и Фиму, ты тоже говорил – “ошибка, ошибка…”, говорил, отпустят не сегодня, завтра… Ну, где они? Где, я спрашиваю?

Был выходной, на работу папе не надо было идти, но после завтрака он сказал:

– Я скоро. – И ушел в город по каким-то важным делам.

Его не было часа два, а вернувшись, он принес мне целый ворох замечательных подарков.

Он принес мне в то утро все, о чем я только мог мечтать, хотя мой день рождения уже давно прошел, а до Нового года еще оставалось ждать довольно долго.

Какие же прекрасные это были подарки!

Ну, в первую очередь, большой металлический конструктор “Мекано – № 3”, хотя до сих пор папа говорил, что такие конструкторы можно дарить только десятилетним мальчикам, а мне исполнилось шесть с половиной.

Еще папа принес настоящие боксерские перчатки!

Казалось, стоит только надеть их, и ты станешь сильнее всех на свете.

И еще папа принес мне самую большую мою мечту – самокат!

Конечно, он был еще не такой прекрасный, на каких катаются сегодняшние мальчишки, но в те далекие годы это был лучший самокат из тех, что тогда существовали.

Желтые деревянные колеса с литыми резиновыми шинами легко вращались на шарикоподшипниках, которые надлежало регулярно смазывать, как у взрослого мотоцикла. На том месте, куда ставилась нога, была наклеена черная резиновая полоска в мелкую шашечку, чтобы не соскользнуть на крутых поворотах.

Превосходный, удивительный, великолепный самокат!

Я только на одну минуту надел боксерские перчатки и помахал ими перед зеркалом, сделав при этом грозное “боксерское” лицо.

Конструктор лишь бегло осмотрел и, конечно, тут же отправился испытывать самокат.

Мною было решено проводить испытания на площади, в самом начале нашего переулка. Здесь, незадолго до этого, снесли красивую старинную церковь, ничего не построили, а покрыли это место гладким асфальтом.

Сейчас, много лет спустя, на этой площади теснятся легковые машины – там их стоянка на перекрестке Петровки и Столешникова переулка.

А тогда… Тогда там было довольно пусто и только изредка останавливались смешные такси “Рено” с медными фонарями, блестящим гудком-клаксоном с красной резиновой грушей, похожей на клизму, и наполовину брезентовым верхом.

В то время эти такси казались всем современным техническим чудом. Они забирали пассажиров, выпускали густые клубы голубого вонючего дыма и укатывали, громко сигналя, как лягушки, без всякой надобности.

Испытания нового самоката проходили на безопасной части площади, за большими котлами для варки асфальта, куда эти такси даже и не заезжали.

Самокат! Мне стоило лишь слегка оттолкнуться ногой, как он уже стремительно и гладко мчался вперед!

Разве мог этот пойти в какое-то сравнение с тем старым, что был у меня до него?!

То была просто доска от ящика на каких-то кривых колесиках, а этот! Просто чудо какое-то!

Я делал на нем круги и восьмерки, а сам себе казался в эти мгновения отважным летчиком или, по крайней мере, мотоциклистом.

И совершенно, совершенно новый ветер дул мне в лицо!

Наверное, самокат потому и называется самокатом, что на нем катаются сами или потому, что он катится сам – самокат!

Как давно это было…

Уже значительно позже, через много лет, в спортивном обществе “Скиф” мне выдали долгожданный гоночный велосипед “Медик”, и я даже занял на нем какое-то неплохое место в городских гонках. Позже, уже на фронте, у меня появился трофейный мотоцикл “Цундап”. Я научился водить самолет, прыгал с парашютом. Теперь у меня собственный автомобиль… Но все-таки самое большое счастье я испытал тогда, давным-давно.

Вот я стремительно рассекаю встречный воздух, за моей спиной – всего шесть лет, зато впереди – целая жизнь…

Быть может, знай я тогда, что все случится именно так, а не иначе, я бы поступил в тот день по-другому – бросил бы, наверное, свое сокровище прямо там, за асфальтовыми котлами, а сам – бегом домой, что было сил…

Но я же тогда еще не знал, что происходит в эти минуты у нас дома, а если бы даже и знал, то вряд ли бы понял трагический смысл происходящего.

В эти минуты я был счастлив…

Сколько я проехал в тот день на своем новеньком самокате? Мне казалось, тысячу километров. Во всяком случае, не меньше ста.

Приятная тяжесть давила мне на плечо, когда перекинув его за спину, я внес свой замечательный самокат по лестнице на второй этаж.

Стучать в дверь мне не пришлось, она была почему-то приоткрыта, и из нашей квартиры раздавались чьи-то негромкие голоса.

Гости!.. Значит, пока я катался, к нам пришли гости, и сейчас им можно будет показать мою машину, а они уж наверняка сумеют по-настоящему оценить ее.

Удивительно только, что наши гости ведут себя довольно тихо и совсем не слышно смеха.

Обычно, когда к нам приходили друзья, бывало очень весело, и громче других хохотал мой папа. И мама громко смеялась и кричала при этом:

– Шурка, перестань! Ты сейчас всех уморишь!

Она гордилась папой, и ей нравилось, что с ним всегда так весело.

Вот и сейчас к нам, очевидно, кто-то пришел, но почему-то было непривычно тихо…

Я вошел и остановился на пороге.

У нас, действительно, оказались гости: трое мужчин, двое – в одинаковых серых коверкотовых костюмах и один военный.

Всех троих я видел у нас впервые.

Сначала меня никто не заметил.

Мама сидела на стуле, который стоял как-то странно – и не у стены, и не у стола, а посреди комнаты. Она прижимала пальцы к губам и испуганно смотрела на то, что делают наши гости в то время, как папа, казалось, спокойно наблюдает за тем, как они молча достают из шкафа книги и, полистав каждую, небрежно швыряют их на пол.

Папа очень любил и берег свои книги и ему, наверное, было сейчас неприятно, что с ними так обращаются, но как человек вежливый и гостеприимный он не делал гостям никаких замечаний.

И папа, и мама, и наши гости по-прежнему не обращали на меня никакого внимания, они, наверное, даже не видели, как я вошел.

Тогда я громко сказал:

– Привет!

Все сразу обернулись, а мама вскочила со стула, подбежала ко мне и, проведя рукой по моим волосам и потрогав рубашку, закричала:

– Боже мой! Ты так вспотел, что весь мокрый! Не хватало еще, чтобы ты простудился!

На мое приветствие никто из гостей не ответил, и только военный поинтересовался:

– Наследник?

Он не знал, что папе очень не нравится, когда меня так называют.

– Сын, – сказал папа и улыбнулся мне: – Ну, как твоя машина, подходящая?

Я молча поднял большой палец правой руки, накрыл его ладошкой левой, а потом изобразил, будто чем-то посыпаю ладонь сверху. У нас с папой это означало – “На большой, с присыпкой”. Папа понял, что я в восторге.

– Ну, и прекрасно, – сказал он.

– Сколько наследнику лет? – спросил военный.

Папа не успел ответить, потому что его опередил я:

– Шесть! – мне хотелось поскорее стать взрослым, и поэтому я всегда называл свой следующий возраст: – Шесть – седьмой!

– Спешит вырасти, – догадался военный и, видимо, пошутил: – Ну, поскольку сын за отца не ответчик, может еще маленько погулять на свободе. Пусть еще погуляет.

Я этой шутки не понял, и мама с папой, наверное, тоже, потому что даже не улыбнулись.

– Покатайся, сынок, еще полчасика, – сказал папа.

– Вы разрешите переодеть ребенка? – спросила мама военного. – Он так вспотел, что буквально мокрый, а у него гланды… Разрешите?

– Только быстро, – позволил военный.

Когда на мне уже было все сухое, военный приказал одному из серых костюмов:

– Проверь-ка пацана, чтобы не вынес отсюда чего.

Тот прошелся по мне пальцами и спросил строго:

– А где у тебя карманы?

– У меня еще нет карманов, – вздохнул я.

Мужчина в сером усмехнулся.

– Без карманов какая жизнь? – он дружески улыбнулся мне, чтобы не видел военный. – Вырастешь – будут карманы. – И доложил ему: – обыскал, пусто.

У папы сделалось грустным лицо, и мне стало его жалко.

– Пап, а хочешь сам попробовать покататься? – предложил я, чтобы его утешить. – Пойдем. Ну, хоть на минуточку.

Но за папу ответил военный:

– Папе нельзя. Иди, иди, мальчик. Иди.

А папа, чтобы я не расстраивался, сказал весело:

– Я для твоего самоката, пожалуй, тяжеловат. Люди будут смеяться: слон – на самокате. Давай, я тебя лучше поцелую…

Он прижал меня к себе, поцеловал, и больше никогда в жизни я его не видел.

Хотя нет, я видел его еще раз в те секунды, когда он садился в машину, которая дожидалась у нашего

подъезда.

Впереди, рядом с шофером разместился военный, а папу посадили сзади, между тех двух других в одинаковых серых костюмах.

Тогда я еще не читал газет, а в них в то время писали, что вокруг нас кишмя кишит врагами, которые делают все, чтобы только испортить нашу радостную светлую жизнь.

В тот день никто не позвал меня с улицы домой, и я, накатавшись досыта, пришел сам, когда уже начинало темнеть.

Мама по-прежнему сидела на том же стуле посреди комнаты, прижав пальцы к губам. Книги все так же валялись на полу, а вещи из платяного шкафа громоздились на столе.

– Ложись спать, – каким-то не своим голосом сказала мама. – Умойся сам и ложись, я постелила.

На другое утро я еще не понял, что произошло накануне.

Я понял это и еще многое другое значительно позже…

…Ровно гудят авиационные моторы, подо мной медленно-медленно плывут облака. До земли – восемь тысяч метров, а мне уже семьдесят лет…

Вчера я тоже, как когда-то папа, уходя из дому, сказал внуку Сашке:

– Я скоро, жди.

А через два часа мой внук получил в подарок заветную свою мечту – маленький складной велосипед, совсем как взрослый – с динамкой и фонариком.

В Москве уже много лет как нет смешных такси “Рено”, и я спешил в аэропорт на такси “Волга”. Провожала меня жена.

Мы с ней издали полюбовались, как наш внук делает на своем велосипедике стремительные круги по двору, и не стали его звать, прощаться со мной.

Не всегда же, когда в лицо мальчишкам дует новый ветер, их близкие уезжают на всю жизнь…

Яков СЕГЕЛЬ

«Экран и сцена»
№ 14 за 2022 год.