Уникальная синефильская программа “Замочная скважина Времени” готовится к показу на Международном фестивале документального кино “Флаэртиана”. Главные показы проходят в Перми, и потом, как водится “эхо” разносится по городам и весям. Коллекция любительских съемок из разных стран – период: 1940-70-е; в этом году в программе французские съемки и пермские.
“Задекламирует чердак с поклоном рамам и зиме. К картинам прянет чехарда чудачеств, бедствий и замет…” – когда мой коллега вспомнил строчки Пастернака и барабанил по клавиатуре, его застигла опечатка, получилось “задекларирует”. Оказалось – точнее, потому что в этих гранж-кадрах именно что задекларировано для провоза в последующее существование многое – многое из того, что закономерно растаяло навсегда.
Коллекции архивов любительских съемок есть в разных странах – конечно, размеры разнятся. Но во Франции – родине кинематографа – масштабы движения за сохранение визуального наследия как исторического архива социума несравнимы ни с какой другой страной. В синематеках разных регионов работают специальные отделы, которые называются примерно как “визуальное наследство” или “кинопамять”.
В составлении и понимании флаэртианского начинания нас поддерживает Региональное агентство региона Центр-Долина Луары по книжной, визуальной и цифровой культуре CICLIC – спасибо Филиппу Жерману, Лу Ру Аннаик, Реми Палху, Джоэлу Джеханину; Центр Памяти города Иссуден – спасибо Андре Лайнелю. Также Синематека Ниццы – Херве Будран; Пермская синематека и частные киноколлекционеры. Рассчитываем, что программа станет постоянным фестивальным разделом.
Агентство CICLIC Центр-Долина Луары обладает уже оцифрованной и каталогизированной коллекцией (имена тех, кто снимал, год, тип пленки, длительность, технические параметры) – начиная с 1920-х годов. Дигитализацией, описанием и показами занимается агентство Ciclic региона Центр-Долина Луары. Три десятка лет они проводят семинар-фестиваль международной организации Inedits (последний прошел в ноябре 2021 года в городке Иссуден), которая с 1991 года вдохновляет международное общество заниматься сохранением и изучением любительских фильмов. География деятельности во Франции – от кинематографического ателье в Гренобле, Синематеки в Бретани, Лиможе, в регионе Савойя, Тулузе, Нормандии, в Париже, Ла-Рошели, Перпиньяне, Ницце и это не весь перечень.
Вот, любопытно: с нашим многолетним синдромом синефилии мы, наконец, пришли к изысканиям в области архивов любительского кино – это мы пали или возвысились? Безусловно, второе. Ибо наступает момент, когда самым увлекательным интеллектуальным занятием становится разглядывание черновиков, сносок, ссылок, замечаний на полях. Основной текст прочитан и выучен наизусть (если не головой, то духом). Поэтому с упоением собираем “музейную” экспозицию частных проб киноязыка, набросков незаконченных, небрежных киноэссе, в которых, однако, явно ощущается дыхание времени. Они и есть черновики, дневники и сноски со «зведочками».
Теперь о теоретической подоплеке – о том, что составлению программы сопутствуют изыскания лингвистического толка. Когда-то, наверно, будет составлен большой энциклопедический словарь киноязыка, но дело это не простое, поскольку язык магический и связан с погружением в волшебство киногении. Немногие авторы виртуозно владели им в прошлом веке и в нынешнем, создавая синтаксис и грамматику – ну, самые простые примеры “на поверхности”: Шаброль и Хичкок, или Дзига Вертов, Марлен Хуциев и Дэвид Линч. Имена можно длить…
В эпизодах для программы мы, действительно, выслеживаем киноязыковой фарт. Неожиданные откровения съемочного толка. Так в иных дневниках можно столкнуться с чудесными литературными оборотами, на которые сам непрофессиональный литератор не обратит внимания или усмехнется своему словесному вензелю. Так в “Киноболезни” (1964), герой съемки отправлен из кинозала на киноэкран: за двадцать лет до аналогичного маршрута в “Пурпурной розе Каира” Вуди Аллена.
Стиль невозмутимого анархизма Бунюэля мы видим в бесподобной картине “Дали демонстрирует овосипед” (1959). А пермский эпизод, которому мы дали рабочее название “Квест” (1968 – 1969) отправляет киномана к воспоминаниям о Крисе Маркере с его жанром фильмов-шифровок. Ну, и в чудесной новелле “Кинолюбители решили поддать” (1949) мы видим ренессансную удаль стиля Жана Ренуара.
Любительская кинохроника в разных странах охватывает разные периоды – это и 40-е годы прошлого века, и – наибольшая активность – 1950 – 1980-е, и раньше, и позже. Эти съемки профессиональные документалисты десятилетиями эксплуатируют по большей мере как иллюстрации своих собственных концепций: “режут и клеют”.
Но хрупкие киноматериалы, на самом деле, дневники и/или фрагменты кинороманов, “написанные” кинокамерами часто неизвестных авторов. И сейчас их самостоятельная ценность необыкновенно возрастает. Это История не “вымышленная”, не сконструированная профессионалами (кино или пропаганды). Это История сама по себе; перефразируя Булгакова, – “видимая и свободная”.
С гордостью приурочиваем нашу инициативу к созданию видеоархива любительской кинохроники Пермского края – тут идут поиски по чердакам и шкафам, а также последовательная оцифровка найденного.
Затакт программы – комический хоррор “Киноболезнь” Пьера де Монтавалона. Автор – фигура культовая для французских интеллектуалов нескольких поколений. Баловался кинолюбительщиной, впоследствии стал известным газетным карикатуристом, а между делом – культовым юмористом. Его персонаж – кинолюбитель – шагает из зала на экран и попадает там в руки мистических хирургов, оказываясь человеком-фильмом, который подвергается полосной операции, а на самом деле – замысловатому спиритическому монтажу. Из брюшной полости появляются не кишки, а клубки кинопленки.
Для новых поколений это энциклопедический скетч про технологию кино-естества. Репризы с двойной экспозицией; с силуэтами в негативе (имеется в виду не плохое настроение, а пленочный оригинал); с монтажом как варварскими ножницами – половинка персонажа на экране (мелькает прием, похожий на руку-ящерицу в “Ангеле-истребителе” Луиса Бунюэля); желудочные шлаки в виде пленки из немого кино с беззвучным героем. В общем – бурлеск тропов, где представлены практически все фокусы, которые позволяла себе кинопленка. Мы помним ее 35-миллиметровой, 16-ти, 8-ми, даже 70-ти…
Небольшое отступление. Кинопленка сама по себе, представляет собой сюжет. Уж что только с ней не делали. А уж что она делала с нами! В контексте грамматики существуют форматы. 35 миллиметров. Нитра. Кроме всего прочего горит, хоть в озеро кидай, не потухнет. Пожары в кинотеатрах начала ХХ века – обычное дело. Позднее возник триацетат. Горит хуже, то есть вообще не горит, но и качество так себе. С приходом звука часть кадра ушла на звуковую дорожку, от этого немые фильмы сейчас выглядят с небольшим скосом композиции.
16 миллиметров. Промежуточный формат. Во время Второй мировой войны камеры с таким форматом устанавливали на самолетах и кораблях, чтобы подтвердить: все, что рассказывают о всяком – правда. Кинокамера иногда не врет.
Был еще один формат. 70 миллиметров. “Широкоформатное кино”. До этого делались попытки синхронизировать три проектора, но возникали полосы на стыках изображения. Формат не ужился. Оказался слишком дорог. Но несколько лет назад фильм “Дюнкерк” показывали именно в таком формате более сотни кинотеатров в Европе. На “Мосфильме” был один зал с кинопроекторами под 70 миллиметров. Они напоминали мамонтов. Громадные, безучастные. Надеемся, они есть и сейчас.
И, наконец, 8 миллиметров. Технологически это просто 16 миллиметров, разрезанные вдоль. Перфорация с одной стороны, звука, как правило, нет. Любительщина. Ан, нет. Магазин “Юпитер” на Новом Арбате был Меккой киноманов. Там можно было проявить пленку, купить бессмысленные боксы для подводной съемки, просто потому, что вода мутная. Доски со шрифтами. Чтобы делать титры. Пленку. Цветную и черно-белую. Фильтры. Книжки из серии “Как снимать кино” или “Справочник кинолюбителя”. И вот тут цели кинолюбителей расходились. Кто-то хотел снимать “как в кино”. Кто-то просто фиксировал милоту, отдавая дань Мнемозине, фее памяти. А некоторые экспериментировали с новым языком. Пленка давала такую трудоемкую, но возможность.
Так вот, у Пьера де Монтавалона был псевдоним Пим – по первым буквам имени, но он сам расшифровывал примерно как “принципиальный, изумительный, непритязательный”. Дух своих кинотрюков и мягкой, но непримиримой иронии Пим развил в телевизионном цикле, для которого в 1970-е годы делал пятиминутные зарисовки-клоунады на социальные темы. Однажды его интервьюировал Марсель Л’Эрбье (кстати, вот уж истинный создатель киноязыка – в своих немых фильмах в 1920-е; придумавший сам термин “авангард”) – и спросил: “Какие радости вы находите в любительских съемках?” – “Избавляет от других глупостей и дарит много иллюзий, однако надо быть начеку – камера всегда может обернуться против автора. Но все-таки – это такая прелестная маленькая машинка времени…”
А далее в нашей программе: “Новогодние дни в Перми” – фрагменты съемок 1967 года в квартире, на заснеженном бульваре. Как и другие пермские эпизоды цикла это съемки протодиакона Петра Сексяева; он работал и жил в Перми, начиная с 1966 года, у него была любительская камера – запечатлевал свою семью, друзей, близких. Удивительная коллекция, которую мы только начинаем открывать для публики. В ней, в частности, помимо семейных зарисовок, есть редчайшие для своего периода кадры: крестный ход и деятели церкви; и в то же время забытые ныне, но божественные цирковые клоуны. Сейчас на экране: обнимаются родственницы, едва сдерживая слезы; детки в новогодних платьицах вытанцовывают вокруг елки; стол, болтовня, попытки спрятаться от приставучей кинокамеры, а нарядная ель до потолка кружится и кружится, гипнотизируя человека с киноаппаратом. И камера его толковая, внимательная и с по-настоящему нежным взглядом. Объектив обожает этих дамочек в платках, улыбку хозяйки, замирает на предметах интерьера: тут и игрушка-качельки, и в глубине кадра – образа-иконы, и проигрыватель, и мерцающий экран телевизора.
Такая же сентиментальная интонация – во французском эпизоде “Вокруг одной дамы в павильоне”. Конечно, автору съемки, Жану-Франсуа Лабидору (1961, Орлеан), ужасно приятно разглядывать лицо своей жены. Вот, собственно, и сюжет – и кто бы спорил. Он следит за ее улыбкой, а когда она, чеширская, ускользает (как говаривала Алиса: “Видала я котов без улыбок, но улыбку без кота…”), объектив камеры натыкается на садовых гномов, цветы, суматоху на улице.
И еще французский фрагмент под близким нам многообещающим названием “Когда кинолюбители решают поддать” – съемки 1949 года Гая Магделена в Бурже: группа общества кинолюбителей и их семьи выезжают на пленэр: завтрак на траве. Начинают с дегустации, заканчивают кувырками – сценки жизнелюбия в жанре Жана Ренуара.
А в пермских хрониках – сюжет “Свадьба” в 1967-м или 1968 году: кукла на капоте “Жигулей”, в кавалькаде “Москвич”-403-й, заснеженная деревня, но на свидетельнице юбка-клеш выше колен, и босоножками по снегу, фат и фата! И мчит кавалькада по тракту в “на краю земли” – не хватает только мелодии Фрэнсиса Лея из “Мужчины и женщины” Лелуша; фильм вышел на год раньше этой пермской матримониальной элегии.
А потом история “Съемки на морозе”: новогодние аттракционы; шапки-ушанки, “шалун уж заморозил пальчик”, но истинный шедевр – ледяной крокодил! На улице минус десять, пятнадцать? Киносъемочный аппарат не подводит, а вряд ли тогда была такая специальная шубка, который операторы теперь защищают камеры.
Следующий сеанс: конструктивный эпатаж Сальвадора Дали – “Дали презентирует овосипед” – декабрь 1959-го. Срезки полнометражной любительской киноэпопеи «Книга “Откровение Святого Иоанна”». Как известно, в этот период Дали косил под “параноика, который будучи сам по себе объектом спонтанной фрески мира критикует буржуазную скуку как оружие против мыслителей” (это не мы пишем, а специалисты). На деле – смотрел в глаза носорогу в Нью-Йорке, на парижской ярмарке выставлял батон длиной в восемнадцать метров и т.д.
И вот – и это запечатлела кинопленка – в парижском Ледовом дворце демонстрирует пластмассовый шар диаметром один метр сорок сантиметров, который является “проекцией внутриутробного видения”, – сообщает нам Дали. К сожалению, мы не слышим его слов на пленке без звуковой фонограммы. Съемку осуществил Жозеф Форе, издатель, с подручными.
Полюбуемся на Дали в посеребренном костюме инопланетянина, на его усы, трость и карнавальные выходки. На переднем плане вальсирует на коньках пара, совсем уж не имеющая отношения к делу, они даже не оглядываются на Дали – и прямиком вытанцовывают к стихам Набокова про случайного соглядатая: “…в неведомом мне доме покажут бабушке альбом… мой облик меж людьми чужими, вотще украденная тень”. Кто? Что? Понятно, что рядом с Дали его Гала. А остальные?
Жозеф Форе в этот момент занимался изданием самой тяжелой и самой дорогой книги в мире – “Откровение Святого Иоанна” (ныне хранится в Центре Помпиду в Париже). Вес – 210 килограмм; один экземпляр; в написании/иллюстрациях участвует сообщество современных художников и писателей.
Делая литографии для издания, Дали увлекался стрельбой по граверной доске – в сумбурной полутьме видны медные пластины, по которым он палил. Как сообщают источники, в ход также шла игла швейной машинки “Зингер” – таким образом, ее появление только на первый взгляд выглядит лишенным смысла.
Планируется показ съемки, вошедшей в снятый в Ницце фильм “Вечная весна” (1933, Йозеф Зененски, съемки Вальтера и Лемара) – тут свои минималистские шедевры. Во-первых, малыша в морской пене называют “партизаном нудизма”. Во-вторых, мы видим ноги Мистингетт – и все ее остальное. Но именно ноги королевы парижских подмостков “Мулен Руж” и “Фоли Бержер” были в 1919 году застрахованы на аховую сумму как “самые красивые ноги Парижа”. Та Мистингетт, которая придумала головные уборы из перьев, ставшие атрибутом кабаре во всем мире, и медлительный спуск по сценической лестнице к публике.
Пермский сюжет с нашим рабочим названием “Квест” – тут синефилам к Крису Маркеру. Кошка смотрит в камеру; временно трезвый джентльмен закуривает папиросу, твердо держась вертикали в проеме ворот; вертолет; малец рубит о свою лихую голову кусок фанеры; городской фонтан; техасы (помним недо-джинсы польского производства! – вещь нечастая о ту пору); крупные планы лиц; пирамида из пап и маленьких девиц. Все неспроста. Съемка под монтаж – кадры складываются в последовательность знаков – зашифрованное послание.
В общем, в стадии подготовки находится семинар по кино-лингвистике, в ходе которого имеет смысл проанализировать круженье слога и стиля, киношные пируэты, фланирующие по вышеописанным кадрам.
Собранные в нашей программе сценки, кажущиеся проходными, забытые житейские нюансы – почти всего этого не найти в официально снятых кинолетописях. Тут вспоминается набоковский профессор Пнин, он задумывал написать La Grande Histoire, Великую Взаимосвязь Событий, – в миниатюре литературных анекдотов и дневниковых редкостей. Собственно, и мы, создавая коллекцию любительских кинохроник (спонтанных шалых разнокалиберных кадров и сюжетов) идем по этому же пути.
“…Пнин находился еще на блаженной стадии сбора материалов; и многие молодые люди почитали за честь и за удовольствие наблюдать, как Пнин извлекает ящик с карточками из обширной груды каталога и, точно огромный орех, уносит его в укромный уголок и там в тиши наслаждается этой умственной пищей, беззвучно шевелит губами, критически, одобрительно или озадаченно комментируя прочитанное…”
Вот и мы с этими 8/16-мм пленками как та белка с орехом, “все скорлупки золотые, ядра чистый изумруд”. Создан оригинальный саунд-трек к материалам программы – этим занимается молодой сверх-талантливый математик и заодно композитор Иван Гарькавый. Нечто электронное и нотно-детективное.
Еще одно небольшое отступление – если бы тот потусторонний хирург из “Киноболезни” (см. выше) вскрывал современного киномана, то из него появлялся бы не моток перфорированной пленки, а бесконечные нули и единицы двоичного кода, да плюс, состоящие из них миллионы “селфи”…
Программу, как мы предполагаем, откроет полнометражный документальный фильм “Я яростно люблю”, режиссер Андре Бонзель, Франция (премьера состоялась на Каннском кинофестивале в 2021-м). Истинная сага – на манер Голсуорси и Мопассана – смонтирована из домашней любительской хроники, которую снимали восемь поколений семьи. С 80-х годов 19 века. Пра-пра-дедушка режиссера будто бы был дружен с братьями Люмьер – тогда-то семья и приобрела первый проекционный аппарат и первую кинокамеру. Или режиссер все эту историю выдумал… Но так или иначе, здесь и семейные ню, и нацист-любовник некоей несчастной двоюродной тетушки, и студенческие кинопробы приятеля, ставшего “звездой”. Ящик с бобинами – богатство, которым режиссер понял, как воспользоваться.
В качестве P.S.: На той последней встрече европейского общества старожилов любительского кино в Иссудене, Франция, был представлен фильм, который снимался на протяжении пятнадцати лет, а потом еще три года монтировался – все неторопко, как мы любим. Хорошее название – “Агент 00203 против г-на К”. Кино-театральная труппа “Никогда Два без Три” год за годом снимала на 8-мм камеру интерлюдии со зрителями, которых приглашали в качестве массовки, актеров и подсадных уток, и снимали “захватывающие”, как утверждают авторы, сценки. Винтажные машины, ироническая перелицовка культовых детективных пассажей и многое другое.
Главный герой фильма – режиссер-любитель по имени Роже Всемирный. Деловитость и результативность зашкаливает – из десятков роликов, в конце концов, смонтированы три версии фильма: для ночного просмотра под открытым небом, для уличного сеанса на боку фуры-грузовика и даже все-таки для кинотеатра. Куролесь.
И вот что занятно и невероятно: тут мы практически столкнулись с непредсказуемой материализацией нашего сценария тридцатилетней давности со смелым названием “О влиянии стюардесс на мировой кинопроцесс”. Фрагменты сценария, заметим, публиковались на страницах “Экрана и сцены” как раз в начале 1990-х. Буквально приквел вышеописанной куролесицы. Там был антикварный аукцион, на котором выставлялись срезки кинопленки из пропавшего фильма; или позитив с негативом украли, да не весь; а режиссер вроде погиб, да тоже не весь; вместо эмульсии на перфорированную подложку напыляли кое-что очень нужное, чтобы потом выпаривать для дела. А главное два бойца из бывшей съемочной группы решили теперь доснять и переснять…
Они, эти два бойца – любители покиношничать с академическими повадками – взялись для начала изучать Жоржа Садуля: откуда возник и знаменитый в кругах термин “Садуль-Огородуль”. Потом у них скакали цифры с бюджетом (уже на следующей развалившейся постановке), и они у знакомого (позднее продвинутого режиссера) спросили: «Вот, на студии сказали, надо как-то сценарий дописать, чтобы увеличить бюджет. Что дописать-то? Не хотелось бы много…” – “А, ну это просто. Вот тут у вас строчка “Загорелась крыша”? Вы после точечки вписывайте “Пламя перекинулось на соседний дом”. Или во множественном числе – “дома”. И сдавайте скорей…»”
Анализ происходящего и происходившего приводит к выводу, что ценности, которые привели к созданию программы “Замочная скважина Времени”, были декларированы кураторами как минимум тридцать пять лет назад.
Марина ДРОЗДОВА, Александр КИСЕЛЕВ – кураторы программы; кинокритики, киноархивисты, авторы и продюсеры более трех десятков исторических документальных фильмов, связанных с темами кинематографа и культуры
«Экран и сцена»
№ 9 за 2022 год.