Поэт и драматург Анна Яблонская родилась 29 лет назад в Одессе. Писала стихи и пьесы, вела блог. Мы знаем ее благодаря пьесам – сначала получавшим премии на “Евразии” Николая Коляды, ставившимся в маленьком университетском театре Петербурга молодым режиссером Антоном Милочкиным, потом, наконец, попавшим на “Любимовку” и “Новую драму”, где тесное драматургическое сообщество быстро осознало, с каким замечательно талантливым автором имеет дело.

Ее пьесы, всегда поэтичные и всегда демонстрирующие отличное чувство юмора, на самом деле вполне трагичны. В “Где-то и около”, так точно поставленном когда-то Дамиром Салимзяновым в глазовском театре “Парафраз”, есть вот это чувство дикой безысходности при кажущейся комичности ситуации. Куда более жесткими стали “Семейные сцены”, прозвучавшие впервые летом 2009 года на Книжном фестивале в ЦДХ. Для Яблонской как будто не составляло труда сочинять сюжет – она чувствовала, как и куда повернуть ситуацию так, чтобы избежать банальности. Она любила смешивать мифологию с современной бытовой реальностью – как в “Пустоши”. Или играть с заезженным джеймс-бондовским сюжетом – как в “Консьержке”.

Новодрамовское сообщество знало, чего ждать – каждая следующая пьеса была если не лучше, то принципиально другой. Семинар Ройял Корта, куда Яблонская попала этим летом, был очарован не зря – за нежной внешностью красавицы скрывались талант и железная писательская воля.

“Большой” театр молчал – но это его выбор, его косность и неумение видеть то, что нужно видеть вовремя.

Ее пьеса “Язычники” сначала появилась на “Любимовке”, потом оказалась среди победителей “Личного дела” – конкурса сценариев, устроенного журналом “Искусство кино”. Это семейная сага, со сложной девушкой Кристиной в центре истории, с тяжелыми отношениями нескольких поколений родственников, практикующих то православие, то бытовую агрессию. В сущности, эта пьеса – о поисках честного, сложного и прямого отношения к жизни, которое и есть, по Яблонской, гармония.

Сама она жила в этой гармонии, пока не настал страшный теперь для нас всех день 24 января 2011 года.
Светлая память.
Кристина МАТВИЕНКО

Второй и третий монологи взяты из эпилога пьесы. Слово “эпилог“, такое традиционное, звучит невыносимо горько.

***

КРИСТИНА. Привет. Господи, как стало вдруг легко. Как все ужасно. Как жутко, когда приходит весна, и каждая щель, каждый камень наполняются светом, становятся желтыми, пульсируют. Я хочу к маме. Не к той маме, которая дома, ищет уколы на моих запястьях, бьет по лицу, продает квадратные метры тусклых вонючих коридоров, а к другой маме – к настоящей моей маме, которая показала мне мертвую ворону… Мне было три года, стояла такая зима, когда даже душа леденеет – вся земля покрылась коркой… сивой, скользкой, все сцепилось, затвердело, время отключилось, и отопление тоже… мама кипятила на кухне воду в выварках… из кастрюль шел пар, поднимался к потолку и тут же таял, потому что вокруг была зима, такая страшная зима, что даже пятьсот тысяч кипящих кастрюль не смогли растопить этот лед… мама укутывала меня в четыре одеяла, а у папы… губы примерзали к мундштуку на середине мелодии… и однажды утром, когда все кончилось: масло, хлеб, кастрюли, терпение… мама одела меня… Я помню, что в такой ужасный драный кроличий полушубок с залысинами и пятнами, он достался мне от двоюродной сестры… и просто жуткую ангоровую серую шапку с идиотскими бомбонами, в общем, во всем этом так легко, так просто, так сладко было чувствовать себя несчастной… удивительно, окончательно, абсолютно несчастной трехлетней девочкой. Мама взяла меня за руку, и мы пошли. И мы вошли в лифт, там были выжжены все кнопки и… я хорошо помню… я уже научилась читать… надпись на стене: “серый – поц!” И я тогда поняла, что это всё. Что больше ничего не будет, что все эти миллионы лет эволюции кончились обледеневшей горкой, замерзшими красными качелями, серым небом и океаном бугристого льда, в котором застыли все дома и улицы, школы, детские сады, все на свете воспитатели, вся на свете ненависть, сосредоточенная в этих полинявших коврах, деревянных кубиках с цифрами и буквами, в перекошенных стульчиках и плюшевых медведях с искаженными лицами… я смотрела на дома и деревья, многие были свалены и валялись на мерзлой земле, как человеческие трупы, словно они еще куда-то бежали, росли, на что-то надеялись, но катастрофа случилась так внезапно, так скоро, так сразу и вдруг, что они и сами не поняли – как… смерть уложила их на асфальт, распластала их ветвистые тела по земле, словно свергнутые памятники весне и жизни… Вокруг погибшей кроны путались оборванные провода электропередач… К моему лысому, лоснящемуся жиром полушубку мама накрепко пришила коричневые варежки с корабликами, и я схватила мамину руку и даже через варежки поняла, почувствовала – она знает, она тоже знает, что это наш последний день, что наступил конец… конец всего… и почти одновременно мы увидели ее – мертвую ворону… она лежала рядом с упавшим деревом… ее лапы скрючились от холода, черные перья уже покрылись искорками льда, и мы обе знали… еще немного… и она исчезнет… растворится в этом холодном белом кирпиче времени… ворона была такая тощая, что, глядя на нее, я думала: отчего же она умерла первее – от голода или холода, или может быть, от инфаркта… и на всей земле никого больше, никого не осталось, только я, мама и мертвая ворона… и так было хорошо, так было спокойно, так правильно, очень… очень правильно… потому что все уже выяснилось, все стало на свои места, потому что не на что было надеяться и ничего уже не надо бояться. Да. Нет. А теперь опять все сначала, опять весна. Снова эти люди, и трава, и птицы, и жирные чернокрылые вороны над парком, и нет никакой надежды… никакой надежды на близкий конец… все заново: дорога, солнце, пыль, крем для загара, мороженое и новая тоска и старая пустота и все вещи… все вещи на свете – снаружи полные, а внутри… (ставит на скамейку полупустую бутылку). И больше нет мамы, и нет папы, нет вороны, и нет меня…

КРИСТИНА. Я вообще смутно очень все это помню. Как в тумане. Я даже не верю, что это я была. Но врачи сказали, что, и правда, чудо. Что так не бывает. И что ходить, конечно, не буду. И тут через полгода – раз – и второе чудо. Там какие-то функции… как-то они… сказали что… восстановились… Теперь я заново учусь ходить. Это очень трудно. Но интересно. Вот это главное, наверное, пожалуй, на сегодняшний день у меня. А… ну… Я пока лежала, оказывается, умерла бабушка. Жаль, потому что… я как-то даже не успела ее узнать, познакомиться ближе… Потом папа ушел. Честно говоря, я не понимаю, почему он не сделал этого раньше. Мы теперь живем с мамой. Вдвоем. Никогда бы не подумала, что нам будет так хорошо вместе. Просто и хорошо. Мы даже иногда вместе слушаем музыку, она книги у меня берет, диски… Ну, вот… Всё, наверное… А! По поводу… да… Черт, это смешно, но вот сейчас я уже даже не могу вспомнить его лица. Не знаю… точно не знаю… Но знаю, что он, кажется, защитился, да, и теперь… как его… доцент… Он ходил в больницу ко мне, ходил… А я в какой-то момент не выдержала и говорю: Сереж, ну че ты ходишь-то сюда? Ну, какой смысл? Не знаю. Как-то все отмерло. Кончилось. Я думаю в следующем году в универе восстановиться, доучиться хочу, это главное для меня сейчас – физически восстановиться и закончить учебу. Это важно. А все остальное – неважно. Не знаю.

МАРИНА. Мне вообще трудно что-то сказать по этому поводу. Вы спрашиваете о счастье. Я каждый день смотрю на нее и испытываю счастье. Она живая. Она ходит. Хочет учебу закончить в университете. Конечно, жизнь – это качели. Счастье? Конечно. И боль. Когда Олег ушел – я, честное слово… я совершенно не была к этому готова… Но человек… он никогда не готов… Ни к счастью, ни к смерти, ни к чему… Я все время думаю: а где я была раньше? чем занималась? не в том смысле, что я пропустила дочь… Хотя и в этом тоже. Чего же я хотела? Чего мне не хватало? Мне же все время чего-то не хватало, я же все время была несчастной – это при живых муже и дочери, не больная, не бездомная, с руками, с ногами… Почему? Я и сейчас не знаю. Я пытаюсь понять. И то, что со мной было… и то, что происходит сейчас – всего лишь попытка понять… Нет. Не думайте, что я стала интересоваться этой музыкой и книгами, которые читает Кристина… потому что боюсь упустить какой-то еще тревожный… сигнал что ли… нет. Я уверена, что она всегда теперь будет поступать разумно. Мне, действительно, интересно. Я хочу найти то, что меня увлечет. Сейчас, например… Вы будете смеяться. Я читаю Жюля Верна. “Путешествие к центру земли”. Это я не у Кристины, это я в Интернете скачала… Сама, да. Научилась. Уже в поиск вбивать умею, скачивать могу… И мне еще никогда в жизни не было так интересно. Потому что работа… Риэлтор – это все-таки не работа, я имею в виду… ну вы понимаете… Шитье я в принципе люблю, но это… это не то. У Олега есть музыка. Кристина хочет закончить учебу. У меня тоже что-то будет. Что-то свое. Я найду. А по поводу Бога. Странный вопрос. Я не сомневаюсь, что он есть.

Кристина МАТВИЕНКО

«Экран и сцена» № 3 за 2011 год.