Кина не будет

“Конец фильма”. Режиссер Владимир Котт

Фильм Владимира Котта “Конец фильма” начинается со сцены, где ироничный и усталый режиссер Митя (Валентин Самохин) идет вдоль стены, на которой имеется интересное граффити: кадр из фильма “Ностальгия”, где Горчаков (Олег Янковский) “прикрывает плащом от ветра свечу. Свеча при этом в граффити использована настоящая, и Митя ее задувает”.

Сперва это здорово удивляет – как же так, а великие смыслы, а благоговение перед Тарковским, а жечь сердца людей? Но легкое движение воздуха и погасшая свеча задают тон всему фильму, а он – про разрушение. Искусства, жизни и человеческого сердца заодно.

Одна из важных сцен – про разрушение вполне конкретное. Митя наблюдает за тем, как небольшой экскаватор деловито разламывает стены здания, – в нем опознается Киноцентр на Красной Пресне. Дом кино в картине тоже появится, там будут происходить сначала смерть, а потом похороны. Вся символика “Конца фильма”, и его название в том числе, про то, что прежнего, великого и любимого, больше нет, опоры разрушены, а на смену приходит новое, которое Мите вынести трудно.

Как и в любом фильме про кино, в “Конце фильма” огромное количество кинематографических цитат, аллюзий и оммажей, да и что еще остается на руинах, как не выбирать из строительной пыли и арматуры милые сердцу бусинки и цветные стеклышки? И одна параллель видится наиболее отчетливо – “Полеты во сне и наяву” Романа Балаяна. Ибо Митя переживает кризис среднего возраста, и мечется, и переживает, и с трудом выбирает между тремя женщинами: верной женой, привычной любовницей и юной, влюбленной в него девочкой, отвечающей на его съемочной площадке за “хлопушку”.

Но, в отличие от Макарова (еще один герой в исполнении Янковского) из “Полетов во сне и наяву”, Митя выглядит не столь победно. Он невысокий и худой, и в картине это постоянно подчеркивается: то рядом с ним оказываются персонажи крупные и высокие, то выбирается такой ракурс, с которого герой выглядит меньше партнеров, то Митя ходит без рубашки, что опять же подсвечивает его субтильность, то демонстрируются проходы маленького Мити вдоль высоких стен и больших заборов. Маленький человек со своими метаниями, маленький режиссер по сравнению с большими?

В самом начале фильма, во время киноэкспедиции, которая запустит в его жизни череду разрушений и перемен, Митя устало капризничает из-за того, что не готов кофе, а на его личном стуле написана не его фамилия, а просто слово режиссер.

Еще он скучливо поддразнивает ассистентку и строит байронического героя перед восхищенной юной Ниной (Лина Веселкина). И, глядя сквозь девушку в широкое прохладное поле, фантазирует: для того, чтобы попасть на Каннский фестиваль, надо снять эту девочку в поле на общем плане в красном платье и на каблуках.

А чтобы попасть в Венецию, она должна быть смертельно больной, потерять все волосы и желательно умереть в этом поле, покрытом снегом. А вот для Берлинского фестиваля она должна яростно протестовать против чего-нибудь и проявлять в протесте свою первобытную сексуальность. А чтобы получить “Оскар”…

Но тут Митя осекается и решает, что “Оскар” ему все-таки не дадут.

Кино меж тем снимается своим чередом, Кто-то таскает с места на место бутафорскую березу, раздражая режиссера. Высоченный оператор размышляет о кадре. Буянит актер, которому надо на сегодня выучить длинный текст, а его партнерша осталась в гостинице с продюсером, якобы работать. Привычная картинка, но хочется уже понять, что за фильм снимает Митя, в печальных глазах которого светится экзистенциальный вакуум.

И когда многострадальная береза наконец установлена в поле, и оператор встал за камеру, и актер-буян с говорящей фамилией Карманов (Борис Каморзин) приступает к произнесению своей роли, становится ясно – это отвратительный, глупый фильм.

Примерно так же думает и сам режиссер, и его Черный Человек, обозначенный в титрах как Мастроянни – импульсивный мужчина (Егор Бероев), ведущий себя довольно грубо. Он называет режиссера “бесхребетной вонючей вафлей” и рассуждает о его мягкотелости и творческой несостоятельности. Митя кротко слушает его, и даже пытается иронически жевать траву после того, как Мастроянни сравнивает его с конем, которым легко управлять.

Сравнений окажется еще много, и разнообразных, но Мастроянни будет и выручать своего обладателя, и давать дельные советы, и признаваться, что он на самом деле не Совесть, а Здравый Смысл (“Совесть у тебя так глубоко – не достучаться”). А ближе к финалу Мите придется потерять его, и станет ясно, что это все-таки была Совесть.

Но еще живой Мастроянни заставляет Митю сбежать с опостылевшей съемочной площадки. На ней толстому полицейскому приходится искать в чистом поле труп некоего Ивана Ильича (еще одна отсылка к маленькому человеку), и с этого момента он будет искать уголок, где есть место оскорбленному чувству, и не найдет его.

То, что “Конец фильма” выглядит неровным и даже рваным, как нельзя лучше отражает происходящее в митиной душе: он не может найти себя, капризничает, мечтает и завидует. Продюсер довольно жестоко наказывает Митю за побег, включает во все возможные черные списки. Однако мир кино не выплевывает героя – на студию, куда его теперь не пускают, он проникает с помощью старого друга и однокурсника Харлампидиса (Владимир Котт сыграл его сам), в глазах которого тоже плещется вселенская печаль.

Харлампидис – трижды лауреат, знаменит и богат, но за рюмкой водки сетует, что всю свою жизнь снимал фальшь на заказ, и Мите советует заняться тем же самым. И Митя, с одной стороны, отчаянно завидует ему, а с другой – запальчиво выкрикивает свою мечту: “”Я не хочу обманывать, я хочу снять кино, чтобы зритель вошел одним, а вышел другим, чтобы мурашки и дрожь!”

“На дрожь не дадут и на мурашки тоже” – меланхолично отвечает Харлампидис, и это перекликается со словами продюсера: “Да, актеры не играют, и история дрянь, я знаю. Но меня-то устраивает! И зрителя тоже!”

В какой-то момент изгнанный Митя опускается до рекламы и делает ее так прекрасно, что отнимает хлеб у разбитного режиссера Эдика при шубе и лимузине (яркая роль кинокритика Дмитрия Савельева). Однако эпизод не имеет продолжения, как и многие другие, с какого-то момента фильм становится лоскутным, сюжеты затеваются и не развиваются, и Митя в разговоре с Мастроянни определяет это примерно так: “Да, я мучаюсь! Имею право!”

Мите, похоже, нравится мучиться, он сладостно погружается в это состояние и сладостно же мотает нервы своим женщинам. Жене, директору школы (Наталья Турова), в момент своего постельного фиаско на ее горький вопрос “Я старая?” отвечает “Ты не новая”.

Давняя любовница Настя (Яна Троянова) покрепче остальных, но и в общении с ней он периодически играет роль измученной творческой единицы, которую надо лелеять и обслуживать. Влюбленная Нина пытается подарить ему весь мир, в слезах лепечет: “Вы гений, вы гений…” И получает в ответ: “Ты дура и тупая курица”.

Собственную дочь (Анастасия Чернышева) он принимать и понимать не желает, и, узнав, что она беременна, переживает и ноет: “Я не хочу становиться дедушкой, это ужасно!” Кстати, кавалер дочери (Виктор Хориняк) – патологоанатом, что также вписывается в тему смерти, пропитывающую фильм: поиски мертвого Ивана Ильича, самоубийство Харлампидиса, заставившее Митю восхищенно выругаться (сам он на такой эффектный жест решиться не сможет), шутка Мастроянни о том, что в метро все такие мрачные, поскольку они на несколько метров ближе к аду.

Валентин Самохин блестяще показал внутреннее умирание своего неприятного героя, его разочарование в других вместо разочарования в себе, его страх смерти и одновременно страх жизни. И этот страх, заставив Митю немного побегать по замкнутому кругу, приведет его в ту точку, откуда он убегал.

Все тот же мент будет искать и найдет труп Ивана Ильича, на спинке режиссерского стула наконец-то появится фамилия, продюсер радостно улыбнется и назовет Митю талантищем, а кино не будет.

Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена»
№ 6 за 2022 год.