Среди восьми конкурсных спектаклей, отобранных экспертным советом Национальной премии театрального искусства для детей “Арлекин”, – “Василисса” РАМТа по пьесе Марии Малухиной в постановке Филиппа Гуревича (подробно о спектакле в “ЭС” № 8, 2021). Гуревич – лауреат премии Ассоциации театральных критиков за режиссуру “Белых корабликов” в Рязанском театре “На Соборной”. За его плечами два образования: актерское – в Щепкинском училище, и режиссерский курс ГИТИСа (Мастерская Олега Кудряшова), спектакли в театрах Москвы (Театре имени М.Н.Ермоловой, “Современнике”, “Школе современной пьесы”) и в провинции, участие в многочисленных лабораториях. Совсем недавно “ЭС” писала о “Семейной реликвии” – документальном детском проекте Марфы Горвиц, который был осуществлен на фестивале “Территория.Kids” командой Филиппа Гуревича.

– Что вы назвали бы своей “семейной реликвией”?

– Память о моей маме. Она была хореографом. Преподавала детям современный танец. Я и сам в детстве занимался у нее танцем, что помогает мне и по сей день в работе с артистами. Ощущение тела, понимание себя в пространстве – необходимы. Всепоглощающая любовь мамы к детям, к коллегам, ее внимание к мелочам, нежный подход к тому, чем она занималась, для меня чрезвычайно важны. Хотелось бы передать эти принципы своим детям, ребятам-студийцам. Мама была современным, необыкновенно легким человеком. Очень любила театр. Когда приезжала в Москву, всегда ходила на спектакли. Одна или со мной. Память о ней придает силы и энергии.

Еще одна “семейная реликвия” – мой родной язык. Я его очень люблю, стараюсь с отцом говорить по-украински. Это страна, откуда я родом. Ее культура мне близка, начиная с украинской кухни. Сложившаяся тревожная политическая повестка не может не волновать, все, что там происходит, – часть меня.

– Вы преподаете в детской театральной студии “Дети райка”, то есть продолжаете семейную традицию. В последние годы появилась плеяда молодых режиссеров, с увлечением работающих с юной аудиторией (назову Марфу Горвиц, Полину Стружкову). Да и Иван Пачин, ныне ставший главным режиссером тверского ТЮЗа, какое-то время работал учителем в лицее. Он пригласил вас поставить “Хлебзавод”. Я читала в одном из интервью, что вы начинали “разминать” пьесу Алексея Олейникова в своей студии.

– Когда я прочитал “Хлебзавод”, был потрясен степенью честности этого текста, сочетающего мрачность с особым юмором. Я предложил его детям, им пьеса очень понравилась. И я понял, что этот текст не должны произносить тридцатилетние артисты.

– Сейчас, когда появилось много пьес о тинейджерах, постоянно сталкиваешься с этой проблемой. Зрелые мужчины и женщины выходят в ролях детей, и часто на сцену становится смотреть неловко.

– Я придумал ход с опытными актерами, которые играют персонажей (их можно назвать духами), населяющих мертвое холодное пространство Хлебзавода, похожего на античный театр. Они, как Вергилий Данте, ведут юных героев к девятому, страшному кругу. Есть шесть артистов в дельартовских масках с яркими детскими глазами. Мне показалось важным включить в текст пьесы вербатим. Молодые артисты взяли интервью у горожан от 38 до 52 лет. В спектакле актеры снимают маски, рассказывают реальную историю, а потом оценивают героя вербатима как персонажи-дети. То есть существует выход из текста пьесы Олейникова, возникает особая оптика. Зрители, родители и подростки, получают возможность посмотреть на свои отношения по-другому. Так “протаптывается” дорожка, происходит воссоединение поколений.

– Соединение игрового и документального театра можно считать мейнстримом. Не так давно в Москве гастролировал петербургский театр “На Литейном”. Драматургической основой спектакля Яны Туминой “Гекатомба. Блокадный дневник” стали дневники архитектора Льва Ильина и других ленинградцев-блокадников. Артисты выходят на сцену с необыкновенно выразительными куклами и читают свидетельства как будто от их имени. Ваши “Белые кораблики” в Рязанском театре “На Соборной” тоже строятся на дневниках детей, переживших блокаду. Как рождался этот спектакль?

– Из лаборатории “Военные ветры” к 75-летию Победы. Но эскиз сочинялся в небольшом пространстве, а худрук Марина Викторовна Есенина предложила делать “Кораблики” на большой сцене. Я обрадовался. Мы с Сашей Дашевской сняли всю одежду сцены. Холодная, голая сцена, все пространство которой заполняли разного рода покореженные железные листы и конструкция из железа с какими-то деталями быта – батареей, чайником. Я перечитал пьесу Алексея Арбузова “Мой бедный Марат” и взял в работу только первый акт. И “Детскую книгу войны”. Мне хотелось сделать спектакль о том, как меняется оптика, психология ребенка во время блокады. Когда я читаю текст девочки о том, что обычно ей давали три ложки каши, а сегодня дали четвертую, потому что умер папа, я понимаю, как меняется реальность. Эта тема звучит в сценах, где действуют Лика, Марат и Леонидик. Нет сил на длинный разговор, лишние движения. Любовь, забота, дружба остаются. Все остальное уходит.

– А как дети смотрят спектакль?

– Сначала пристраиваются. Но минут через пятнадцать включаются, начинают понимать язык спектакля, им становится страшно. Они начинают соотносить, отождествлять себя с детьми войны.

– Ваши спектакли часто рождаются из эскизов. Этой осенью вы участвовали в “Вешалке” – одной из самых интересных лабораторий, существующей при Красноярском ТЮЗе. Она была посвящена “Трудным темам для детей и подростков”.

– Трудная тема – принятие ребенком смерти. В лаборатории участвовали четверо режиссеров, и трое будут доделывать эскизы в спектакли. Феодосий Скарвелис ставил “Когда я был маленьким мальчиком” Михаила Бартенева. Совершенно выдающаяся получилась работа у Мурата Абулкатимова – “Поход в Угри-ла-Брек” Томаса Тидхольма.

– Когда-то у Полины Стружковой был прекрасный спектакль-бродилка в Нижегородском ТЮЗе.

– Да, о нем на обсуждении многие вспоминали. Но у Мурата, как я понимаю, будет совсем другой спектакль. Его эскиз про обретение семьи. Но чтобы возникла семья, одному из ее членов (дедушке) нужно умереть. Это получилось так пронзительно, что стало ясно: у режиссера прекрасное будущее. Я ставил “Август-6” Андрея Иванова. Когда Олег Семенович Лоевский прислал мне эту пьесу, я долго не мог решить, что с ней делать, как избежать “тюзятины”.

В пьесе есть некий детективный сюжет, мы не сразу осознаем, что у героя умерла мама. Мальчик играет в космонавта, летит на астероид, попадает на комету, вокруг него возникают космические страшные и нелепые персонажи. Я сделал все наоборот. Мы с самого начала понимаем, что у мальчика горе. Герои приходят с похорон. Мы видим комнату мальчика, он начинает играть со своими игрушками. И таким образом закрывается от реальности. Артисты озвучивают его игру как пиксаровский мультик. Когда умирает близкий человек, ребенок всегда остается один. Как бы все ни хотели ему помочь.

– Вы будете выпускать спектакль на большой сцене?

– Нет, на малой. Хотя, вероятно, можно было бы поставить по этой пьесе фантастическое красивое зрелище, как умеет это делать Роман Феодори. Мне не всегда близок такой подход, хотя он заслуживает огромного уважения.

– С детьми нужно говорить на трудные темы. Но, мне кажется важным, как говорить. К сожалению, я уже видела целый ряд постановок, где этот “театр детской скорби” рождается в погоне за модой. Я считаю лучшим спектаклем на трудную тему “Золушку” Жоэля Помра, поставленную Марфой Горвиц в “Практике”. Вы играли роль Принца, которому Зола (Надежда Лумпова) помогала справиться с потерей матери. Таким образом ее героиня и сама избывала свое горе. И герои, и зрители приходили в финале к катарсису. Мне очень жаль, что жизнь спектакля оказалась несправедливо короткой.

Вы недавно приняли участие в лаборатории Театра Наций в Нижнем Тагиле, и, судя по откликам, ваш эскиз получился очень удачным и понравился обычно строгому Олегу Лоевскому.

– Мы с Галей Зальцман работали в драме. Я был в восторге от того, как грамотно там все было организовано. Мне в первый же день обустроили сценическое пространство. Я влюбился в театр, в актеров, покоривших профессионализмом, отдачей, в художественного руководителя Игоря Николаевича Булыгина. Я ставил эскиз по пьесе Даши Слесаренко “Семью восемь”, очень исповедальной, немного излишне мелодраматичной.

– Но, зная вас, уверена, что вы добавили в эскиз гротеска, иронии.

– Да, это так. В феврале будем доделывать спектакль.

– У вас сложилась своя команда.

– Я постоянно работаю с художником Анной Агафоновой и Антоном Трошиным – главным технологом Малого театра. Он занимается чертежами, материалами. Они живут неподалеку от меня, и мы за кофе обсуждаем будущие работы. Очень важный человек в команде – Паша Бабин – художник по свету. У художника Саши Дашевской – врожденный вкус. Я понимаю, что нужно идти к ней, когда мне нужно сделать аскетичную, строгую историю.

– Каковы ваши планы на новый год?

– Мечтаю поставить графический роман Арта Шпигельмана “Маус”. Отец (у которого сложные отношения с сыном) рассказывает подростку о Холокосте. Автор виртуозно использует форму комикса, где фигурируют фашисты-кошки, евреи-мышки, французы-лягушки, англичане-бульдоги. Потрясающая книга. Мы обсуждали этот проект с Романом Феодори.

– Продолжится ли ваше сотрудничество с РАМТом?

– Мы с Машей Малухиной будем делать спектакль по сказкам Гофмана. Не знаю, что получится.

– Должно получиться.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 24 за 2021 год.