Предчувствие кино

По мотивам романа Бориса Клетинича
«Мое частное бессмертие»

Ощущение первое. Я в гостях в незнакомом доме, и мне демонстрируют фотоальбом: вот здесь бабушка, ее давно нет. А тут наш старый друг, он вроде бы жив, но связь потеряна. А кто на этой фотографии – узнаете? Неужели нет? Это же В.К., гроссмейстер-диссидент, некогда наделавший столько шуму своим побе-гом. А вот тут наш славный духовник, старец Тихон, к которому вся прогрессивная Москва ломилась исповедоваться в начале 1980-х…

Ощущение второе. Фотографии внезапно оживают. Кнопка фотоаппарата превращается в движок кинокамеры. Все приходит в движение, в том числе и мое усталое сознание. Еще минуту назад я из одной только вежливости всматривалась в потертые картинки. И вдруг меня подхватывает и увлекает их стрекочущий вихрь.

Ощущение третье. Это многосерийная кино-книга. Серий много, но – на один сезон. Да, это четкий книжный том, а не сериальная жвачка, способная растягиваться бесконечно. Более того, это первая в своем роде книга, которую я сразу увидела как кино. И… и… не буду скромничать, я бы хотела его снять.

Как бы я снимала “Мое частное бессмертие”…

Пока не представляю. Но уж точно не так: сначала один объект, одно время года, затем второй объект, другое время года – чтобы позднее склеить в монтаже согласно сценарию.

“Мое частное…” я бы снимала постепенно. Следуя внутренней логике романа (пускай это и неэкономично). Я бы окружила себя всеми персонажами одновременно. Запросто переходила бы из румынской (1918 – 1940) Бессарабии в послевоенный (1948 – 1983) СССР. Копалась бы в причудливых семейных и любовных тайнах, соединивших, казалось бы, несоединимые историю и географию.

Все “первые лица” этой книги (а повествование в ней ведется, в основном, от первых лиц) стали бы моим лицом. И таким образом я бы донесла до зрителя ощущение четвертое: все в этом мире “сковано одной цепью”.

Конечно, такое вживание в незнакомый литературный мир потребовало бы от меня мотивации. А алгоритм его сюжетных линий, то возникающих, то обрывающихся, – определенного исследовательского усилия. Я бы не просто передвигала фигурки персонажей по сюжетной доске, но постигала смысл их существования, когда и самые эпизодические, теневые герои двигают историю как свою личную, так и всего 20 века.

 Впрочем, так нет никого, о ком можно сказать: эпизодический. Разве что сестра Витьки Пешкова (главного героя) с удивительным именем “Весна”.

“Hа 28 июня были ясли-сад в угловом здании. Туда Веснушку води… СТОП!!! Нет и не было никакой Веснушки”. (От автора.)

Да и в случае с Веснушкой дело не во второстепенности.

А в том – была ли она вовсе?

А был ли мальчик… девочка?

Вот тут и зарыт главный секрет книги. То, что и определило мотивацию исследовать и проживать ее.

Как и Весна, не все герои книги доплыли до финального бортика.

Даже сам Алексей Лебедев, витькин отчим, персонаж мощный, яркий, вдруг в одну минуту выбывает из истории по волевому решению автора.

«Как бы там ни было, но на сем рубеже Алексей Лебедев покидает эти страницы (не забуду ему “Витька – серость”).

Более не будет о нем оставлено сведений.

Пусть сам свидетельствует о себе.

Отныне от него одного зависит – был ли он на самом деле. Или нет».

Как так? Это ведь тот самый Лебедев, что зажег искру писательства в Витьке, дал ему толчок к осознанию “я есть!”. И вдруг “более не будет о нем оставлено сведений”.

Квантовый бульон какой-то.

И вот тут мы подходим к главному вопросу, который в той или иной форме задают себе все главные герои книги: “А есть ли я на самом деле?”

Линия Шанталь, витькиной бабушки (они друг друга не знали), началась с озарения: “Мир был сотворен заподлицо со мной, и не раньше, чем я родилась!!!”

Линия самого Витьки, 10-летнего школяра, стартовала с Хронографа, который он ведет из-под палки, под давлением Лебедева: “Не будешь вести хронограф, останешься страной зыбучих песков!.. И кто тогда докажет, что ты был Витька?”

Линия Шанталь закончилась рождением семерых детей, но свидетельство о том оставляют посторонние источники (а не она сама).

Линия Виктора – увенчана прозрением, почти манифестом: “Ведь правда – это то, что я сам знаю о себе. А я-то знаю, что я есть! Я помню об этом во всякую минуту”.

А вот есть ли на самом деле шахматист Корчной (в романе его фамилия Корчняк)?

По сюжету он – дезертир-перебежчик, не вернувшийся в СССР после турнира в Голландии.

Импульсом к побегу послужило чувство ущемленности: “Не выдвигают!” Вернее: “Выдвигают, но не меня!”

Хотя до поры до времени выдвигали и его: с молодости замечен в Спорткомитете (гроссмейстерская стипендия, поездки на заграничные турниры, внеконкурсное поступление в ЛГУ, а за победу в первенстве СССР 1961 года – ордер на отдельную квартиру в центре Ленинграда). Но идут годы. На горизонте появляется “уральский самородок” (юный соперник, выходец с Урала), чистокровный русский из рабочей семьи. В борьбе за мировую шахматную корону, идеологизированную в не меньшей степени, чем космические полеты, СССР делает ставку на него.

Корчняк чувствует себя обделенным. Отсутствие своего собственного биографического Урала за спиной воспринимается им как непоправимая ущербность. Выехав на турнир в Голландию, он просит там политубежище, затем крушит всех соперников в кандидатских матчах, выходит на решающий бой с молодым обидчиком, фаворитом Брежнева и всего СССР. Но “уральский” синдром не отпускает его и теперь.

Сам того не желая, Корчняк становится наиболее выпуклым в романе проводником экзистенциального “а есть ли я на самом деле?”.

Есть ли я в принципе – даже если выдвинули не меня?.. если обо мне не оставил сведений историк Геродот?

Это “Есть ли я в принципе?” – первая ступенька на приставной лестнице в небо.

Последующая, вторая ступенька – это “Что первично: материя или дух?”

Третья – “Есть ли Бог?!”

Теперь о языке этой книги. Размышляю о том, как передать его в кино.

Есть такие слова и предложения, что заслуживают отдельного фильма. Например, Виктор пишет о своем возвращении в родной город после учебы во ВГИКе: “Кишинёв стал мне по грудь”.

Или: “Без мамы режим дня распадется на нитки”.

Или вот: “отец Василий в ярко-синей рясе и с каким-то припуганным несмелым взглядом. Точно после дождя глина под ногами поехала – такой взгляд”.

Это – поэтический язык, требующий адекватного перевода на кинематографический.

Или вот такое: “Они шли по моему кварталу той особенной походкой, как только летними каникулами ходят после утреннего сеанса: оживленно-потерянно, с нервозной бесцелинкой. Это когда день только начался, а кино уже было”.

Как же это визуально-точно. Вместе и картинка, и внутреннее состояние.

Но как это снимать?

Уверена, ранние Марлен Хуциев и Михаил Калик придумали бы решение… Вот и я придумаю.

Но вернемся на землю. Туда, где снимают бюджетно и экономично: один объект, одно время года…

Любой продюсер смотрит на сценарий с точки зрения “целевой аудитории”. Кто это купит, кто будет смотреть?

Думаю, что картина “Мое частное бессмертие” выстрелила бы во все стороны: тут тебе и семейная сага (Шанталь–Иосиф), и авантюрное кино (утеря дедовской книги), и любовно-романтическая драма (Софийка – Петр Шор), затем байопик (Виктор Корчной) и докудрама (хроники присоединения Молдавии к СССР). Это тот случай, когда жанры можно тасовать и смешивать. Они только обогатят друг друга.

Не знаю, написано ли мне на роду снять это кино.

Пока что я читаю книгу во второй раз и ясно ощущаю, как выкристаллизовываются в памяти события и герои, проясняются причинно-следственные связи.

Думаю, что и фильм, в силу многомерности, будет заслуживать второго просмотра. Его будут с интересом смотреть и пересматривать.

“Адам, – говорит Идл-Замвл, нелюдимый праведник из села Садово, – был создан в единственном числе. И поэтому каждый из нас должен сказать себе: Ради тебя был создан мир!”

Это цитата из Вавилонского Талмуда. По-моему, оптимистическая мысль. Вот и “Бессмертие” представляется мне уникальной книгой, созданной в единственном числе.

Осталось пожелать ей “упасть” на своего продюсера. На такого, что создаст для нее (кино-) мир.

Анжела ГУСЕВА (Москва)

Кинорежиссер, педагог, автор сценария и постановщик 11 фильмов, участников и призеров международных кинофестивалей.

Борис КЛЕТИНИЧ. Родился в Кишиневе (Молдав-ская ССР) в 1961 году. Учился во ВГИКе (мастерская Евгения Габриловича). Работал редактором на киностудии “Молдова-фильм”. Соавтор сценария полнометражного игрового фильма “Ваш специальный корреспондент” (1987, “Молдова-фильм”). С 2002 года живет в Канаде. Стихи и проза были опубликованы в журналах “Новый мир”, “Волга”, “Юность”. “Мое частное бессмертие” – первый опыт крупноформатной прозы автора.

«Экран и сцена»
№ 12 за 2021 год.