История одной содержанки

Марина Зудина и Михаил Жигалов в фильме “Исповедь содержанки”
Марина Зудина и Михаил Жигалов в фильме “Исповедь содержанки”

Продолжение. Начало – см. №№ 9, 11–20

Году в 1987–1988 мой коллега, назовем его Макс, организатор кинопроизводства с большим стажем, создал едва ли не первое независимое кинообъединение. Его знали и любили многие, а потому на предложение работать откликались охотно. Он собрал команду профессионалов, решивших, что первым фильмом должен быть детектив. Нашли книгу, вели переговоры с автором, пригласили меня подумать над экранизацией. Автор артачился, и переговоры зашли в тупик. Я предложила оставить книгу и делать оригинальный детектив – с нуля.

– Неужели у тебя есть детектив? – не поверил Макс.

– Нет, но, если вы отведете меня на Петровку, и мне дадут там по-

рыться в старых делах, я быстро найду что-нибудь увлекательное.

Студия Горького снимала много фильмов, где в кадре была милиция. И милицейских консультантов у них имелась масса. Режиссер Борис Григорьев, который должен был снимать этот фильм и снял, – был известен в ту пору экранизациями Юлиана Семенова – “Пет-ровка, 38” и “Огарева, 6” – о сот-рудниках уголовного розыска. Его на Петровке любили. А потому меня приняли по одному звонку. Я впервые прошла на Петровку. Макс меня сопровождал. Он уверенно вел меня по коридору центрального корпуса. Переходя из кабинета в кабинет, жал руки генералам. Я знала, что он когда-то отсидел за валюту, а потому подивилась: странноватые знакомства для бывшего зэка.

Он пояснил, что один генерал был у него консультантом на одной картине, другой – на другой, и он им всегда хорошо платил и писал имена их в титрах самым жирным шрифтом.

– Что бы вы хотели узнать? – спросил, наконец, высокий чин Петровки.

– Конечно, хочется знаменитых и ярких дел – сказала я. – Например, Гали Брежневой, ее цыгана. О вывозе бриллиантов. Я слышала, но не очень понимаю, как их прятали у медведей. Не в шерсти же.

– Конечно, не в шерсти, – усмехнулся “петр”. – В клетках, которые никто не мог проверить. Но – сожалею, – это дело нельзя. Оно не раскрыто, – развел он руками. – Зато могу предложить вам несколько других бриллиантовых дел – раскрытых.

– А кто там герои?

– Тоже неплохие: дипкорпус, жены дипломатов. Они, возвращаясь на родину, ввозили бриллианты в СССР.

– Тоже в клетках с медведями?

– Нет, как правило, во влагалище и, как правило, все были выявлены.

– Как? – я была несколько ошеломлена.

– По доносу, а как иначе? Хотите? Я велю принести.

– Спасибо, не надо. Это унылый сюжет – с доносом в центре. И вряд ли зрителю будет приятно видеть сцену открытия тайника пограничниками. Еще мне хотелось бы узнать, каким образом на “черном рынке” в Польше появилась шашка Брежнева. Та самая шашка, украшенная бриллиантами, что была подарком к последнему дню рождения Вождя.

– Это не к нам, – нахмурился собеседник.

– Как, вы не знаете, как драгоценная шашка пересекла границу? Помните, телевидение показывало, как Брежнев принимал ее ватными руками и, шамкая, проник-новенно говорил: “Спасибо вам за эту замечательную сашку”. Это был дар Саддама Хусейна, насколько я знаю, а потому бриллианты на ножнах были в половину куриного яйца.

– Откуда столько подробностей? – нахмурился “петр”.

– Вражеское радио передавало. Говорят, в Польше “сашка” появилась лысая – уже без камней. Как ее могли пронести через границу?

– Это не к нам, – отрезал “петр”.

– Как же не к вам, когда погранвойска в составе войск МВД?

– Войска – да, а таможня подчиняется Совету министров СССР и Николаю Ивановичу Рыжкову лично, – с расстановкой проговорил “петр”.

– Странно. А куда делись бриллианты?

– И этот вопрос не по адресу, – развел руками “петр”. – У Брежнева есть дети, внуки.

Мы еще что-то перебрали и расстались ни с чем.

– Я встречал одного зэка, который проходил по делу Галины, – сказал Макс, когда мы вышли с Петровки. – Он рассказывал, что на новеньких наручниках, защелк-нутых на его запястьях, стоял штамп фабрики “Свобода” и Знак качества. Представляешь? Дарю деталь, – усмехнулся он.

В следующую встречу я попросила дать мне посмотреть дело об убийстве известной актрисы. “Петр” с красными кантами на брюках покачал головой.

– Есть такое дело, но нельзя. Оно не раскрыто.

– Мне не надо все, я бы хотела некоторые детали. Правда ли, что она спокойно сидела в кресле, с чашечкой кофе, когда гость выстрелил ей в затылок.

– Правда.

– Действительно ли была вторая чашечка…

– Не только чашечка, но еще и второй ключ от квартиры.

– То есть, ее действительно убил кто-то свой? Среди бела дня, из-за каких-то даже не драгоценных камней.

Я не могла в это поверить. Меня направили к другому собеседнику в другой кабинет.

Он уточнил, что именно меня интересует в закрытом деле. Я принялась перечислять детали, которых много собралось по слухам. Талантливая женщина, с тяжкой судьбой – якобы у нее был короткий роман после войны с американским летчиком, а потом ею увлекся Берия.

– Она, вроде бы единственная, кто отказал Лаврентию Берия, а он не только отпустил ее, а еще велел преподнести ей букет цветов. Она сказала: “Спасибо за букет”…

– А он с балкона ответил: “Это не букэт, а вэнок” – играя акцент, перебил меня “петр”. – И вы себе представляете, что к летчикам союзной армии США, которых принимал Кремль и лично товарищ Сталин, можно было приблизиться не сотруднику? Вы же неглупая женщина.

– Жуть, – онемела я. Такая простая вещь мне в голову не приходила.

– Никакой жути. Вы бы жили в те времена – жили бы точно так же. Все для фронта, все для победы! – зычно выкрикнул он. – Лаврентий Павлович вполне мог рассчитывать на то, что она его отблагодарит. Он ей отца вытащил из тюрьмы в тридцать восьмом. Обвиненного, между прочим, не в краже колосков, а в шпионаже в пользу Германии. Что у вас там дальше – после балкона?

– Лагерь, – сказала я.

– Сначала Лефортово, – поправил “петр”. – Камера-одиночка. Там она сошла с ума и повесилась, – он выдержал паузу. – Но умереть ей не дали. А уж потом лагерь. В лагере она родила.

– Да, девочку, – продолжила я. – Дальше пришел Хрущев, она вышла. А в начале семидесятых отец в Америке как-то узнал, что у него есть в России дочь…

– Ага, сам узнал, правда? – иронично уточнил “петр”.

– Насколько я знаю. Такой полковник…

– Адмирал, – поправил “петр”.

– Вызвал дочь к себе, принял, как родную, и умер. Дочь осталась в Америке, вышла замуж, вызвала мать, но ту не выпускали.

– Или не впустили, – поднял палец кверху “петр”. – Из-за судимости, например.

– И она тут моталась куда-то в Сибирь, на Урал – скупала полудрагоценные камни. То ли передавала их дочери, то ли намеревалась.

– Не “то ли”, а скупала, передавала, дочка их там продавала, а на вырученные деньги брала всякое нейлоновое дерьмо, которое привозили сюда и продавали. А потом актриса купила за большие деньги картину известного русского художника. Неужели никто вам этого не рассказал?

– Про картину – не слышала, – призналась я.

“Петр” подумал и продолжил: “А картина оказалась подделкой. Она стала требовать вернуть ей деньги”.

– Неужели могли убить из-за картины? – не поверила я.

– А у вас – из-за камней? – иронично спросил “петр”.

– Да. И убийца – по легенде – ее администратор. Она была ему должна – то ли деньги, то ли камни.

– А чтоб узнать имя администратора, мы вам не нужны: ваши коллеги прекрасно знают его. Как и она знала. Мы тогда подняли всю милицию, отработали все ее связи. Там только судимых было около сотни.

– У нее были такие знакомые? – удивилась я.

– А как же не быть? Девять лет в лагерях – не шуточки.

– Не подумала. Хотя, на самом деле меня занимает другое: если он человек нашего круга, то мы все подаем руку убийце и считаем себя при этом интеллигенцией, не причастной и не замаранной?

– Мой вам совет – вы это дело оставьте, – многозначительно оборвал меня “петр”.

В тот же день или на следующий друзья-художники позвали меня посмотреть удивительный новый бизнес. В небольшом литейном цеху на брошенном заводе они начали лить аутентичные музейные копии бронзовых вещей. Хотели, как во всем мире, помочь музеям, выставляя на продажу такие копии. Я приехала, посмотрела. Качество работ было безупречным. Я слышала, что они открыли столовую для своих рабочих, где хорошо кормили. Попросила покормить меня. Меня вызвался проводить охранник. Мы шли через неприбранное подворье некогда большого производства.

– Вы не вписываетесь в эту помойку, – сказала я ему. – Чем вы занимались до этого?

– Работал на Петровке, – усмехнулся охранник. – Следователем.

– О! – обрадовалась я. – Может, вы мне объясните, что это за закон, когда дело не показывают, потому что оно не расследовано.

Мы были в чистой небольшой столовой одни.

– Это значит, что оно в процессе, – начал охранник.

– Да сто лет прошло, нет никакого процесса.

– А что за дело? – нахмурился он.

– Об убийстве известной актрисы.

– А-а, – разочарованно, как мне показалось, протянул охранник. – Это убийство никогда не будет раскрыто, потому что оно… – он помедлил и уверенно закончил, – Раскрыто.

– Действительно из-за картины? – спросила я.

– Угу, – буркнул охранник. – Потому КГБ и отдало дело нам.

– И не жалко было старуху?

– Думаю, ему пистолет было жальче: хороший был, редкий, марки “зауэр”.

– И убийца известен?

Охранник помедлил и с большой неохотой кивнул.

– Мне не нужно имя убийцы, клянусь, – сказала я. – Скажите только, это правда человек нашего круга?

Он снова кивнул.

– Я потому и ушел с Петровки. Хотя мне старались втолковать старые следаки, что есть преступления, которые не надо раскрывать.

Эта невероятная встреча с человеком, имени которого я не запомнила, позволила мне потом прописать моего героя – сотрудника Петровки.

– Я определилась, – сказала я Максу. – Самое сложное – заполучить досье. Его не выдают. Но если вы дожмете, то все будет. Это захватывающая история. Представьте, – однажды сумрачной осенью в промозглый дождливый вечер старая известная актриса найдена мертвой в своей квартире. Пустая коробка из-под шоколадных конфет на столе, чашечка кофе. Следов борьбы нет, никакого насилия и никаких отпечатков пальцев. Дверь закрыта на ключ с другой стороны. Кто-то свой бабахнул в затылок…

Макс жестом остановил меня, но я настаивала, – поймите, там есть все, что нужно сегодня для бешеного успеха: Сталин, Берия, арест-тюрьма-лагерь, война, победа, американский летчик, дочь-эмигрантка и неизвестный убийца.

Макс молчал.

– Ну, а не дадут – и не надо, я сама смедитирую. Но вы сделайте мне еще одну бумагу.

– Нет, – твердо сказал Макс.

– Что значит “нет”? Вам не нравится сюжет?

– Сюжет – ништяк, только писать маляву ментам я не буду, – мрачно сказал он. – И кино это делать мы не будем.

– Я могу узнать, почему?

– Потому что в деле ты не найдешь ничего, кроме моих допросов.

Это была большая неожиданность. Я кивнула, ушла, подумала, вернулась на Петровку и предложила “петрам” показать мне любое новое дело, которым они гордятся.

Меня проводили в новый отдел “По борьбе с организованной преступностью”, как значилось на двери. Начальник отдела принял меня, спросил, чего я хочу.

– Новое время рождает новых героев, – примерно так начала я.– У вас эти герои проявятся первыми – новый тип преступников и преступности. Какой – я не знаю, но если вы поделитесь новостями, я опознаю.

– Есть история, – кивнул начальник. – Мои парни сейчас ее доводят: в центре Москвы среди бела дня выкрали иностранного бизнесмена. Требовали за него выкуп с его российских партнеров, – деловито изложил он и сбился. – С партнера. Женщины. Потрясающей, – уточнил он. – Нам удалось всех прихватить. Дело закончено, раскрыто, бизнесмен жив, вымогатели арестованы. И если вы не торопитесь, – их всех сейчас подвезут, – он показал мне окно, из которого открывался внутренний дворик.

– А что вы все это с каким-то сожалением излагаете? – удивилась я.

– Да бизнесмен мразь: из породы таких же, – он поискал слово поприличнее. – …мерзавцев, как и преступники. Наш мужик – советский. В Олимпиаду закадрил иностранку, женился, уехал.

– Сколько ж просили за его голову? – спросила я, листая протокол.

– Там есть, посмотрите. Пятьдесят-семьдесят тысяч долларов.

– И они готовы убить за такой мизер?

– А вы умножьте по курсу, – почти обиделся начальник.

– Все равно ерунда, – сказала я. – Не деньги. Ни тут, ни там.

– Хорошо, назовите тогда свою цифру – за сколько, по-вашему, можно убить человека? – с интересом спросил он.

До сего дня стыдно вспомнить, что я задумалась. И только через две-три минуты растерянно сказала, – Убить – ни за сколько.

– Значит, вы не наш человек, – развел он руками.

Я провела долгий день в этом отделе. Впервые смотрела видео – как работают группы захвата. Понимала, в какой новой стилистике следует снимать теперь. Слушала пояснения, рассказы, как ведется слежка. Парни очень гордились своей работой. Тем, что спасли заложника, что все обошлось без выстрела. Видела, как привезли всю банду.

Вечером начальник отдела в штатском вывел меня во внутренний двор Петровки, велел лечь на заднем сиденье неказистой машины, прикрыл пиджаком и вывез на бешеной скорости.

– Своему постовому доверия нет? – потрясенно спросила я, когда мы отъехали, и я села.

– Постовой тоже человек. И продать может, и без денег сдать, если яйца дверью прищемят. Не надо, чтоб вас видели с нами, – пояснил “петр”.

– Так я же на входе паспорт предъявляла.

– На входе – плевать, это на выходе пропуск отмечают и смотрят, к кому вы ходили. Смените пару вагонов, когда поедете, – посоветовал он, высаживая меня у метро. – Мы же понимаем, что одну ветку сломали, а дерево-то – осталось.

В кабинете Макса на следующий день я честно сказала, что киднеппинг как преступление давно освоен мировым кино.

– А нам-то что? – отмел довод Макс. – У нас киднеппинга, как ты говоришь, никогда не было.

– Да, но по драматургии – тоска: следить за героями, которыми движет жажда наживы.

– А тебе надо “безмотивно”, как пишет прокуратура, когда не въезжает кто-кого-за что? – насмешливо уточнил Макс. – Себя проверить – переступить: прибить процентщицу и ни сережки не тронуть?

На том и порешили. Я написала сценарий, фильм сняли, а к Петровке советовали не приближаться, так как сотрудники знали, что среди них есть те, кто работает на два лагеря – с Петровкой и с бандитами. Ничьи имена не называю, так как не в именах дело. А история, которая легла в основу сценария, была на слуху и за рамки того, о чем открыто писала пресса, я не выходила. Только в деталях биографий героев могла себе позволить вольность.

Героев было два – московский бизнесмен – бизнес мы даже не стали ему придумывать, – и девушка. Бизнесмен при первой возможности эмигрировал и преуспел в своих делах где-то в Германии. А девушка стала его представителем в Москве. Провинциалка Мария, которая когда-то из своего дальнего Энска сбежала в столицу. На Курском вокзале успела побомжевать пару дней и попала в облаву, когда гребли проституток под Олимпиаду-80. Ее волокли в милицейский воронок – Вадим увидел ее и купил за червонец у ментов. Привез в дом, отмыл, накормил, приодел и приспособил к делу. Ему нужна была секретарша. А она думала, что это любовь. Жена Вадима уже жила в Германии. Теперь – десяток лет спустя – бизнес крепко стоял на двух континентах. Мария выросла в полноценного бизнес-партнера, была верна Вадиму, а он жил в Германии. И вот – приехал, встретился с какими-то деловыми людьми в ресторане ЦДЛ, а при выходе его втолкнули в чужую машину неизвестные и увезли. А Марии позвонили и потребовали за него выкуп. Верная и преданная, она готова была на все, но отчасти у нее не хватало денег, чтобы заплатить бандитам требуемую сумму, а отчасти она не понимала, какие есть гарантии, что получит обратно Вадима. Эта растерянность привела ее на Петровку, к милиционерам, которых она люто ненавидела с юности – с той самой облавы на Курском вокзале. Так в сюжете возникал третий персонаж – герой с Петровки – Алексей, – он отправлялся сидеть с Марией в ее квартире, куда звонили бандиты, и “вести” это дело. Герои побеждали – Алексей и Мария. Вадима удавалось получить живым и невредимым. Но Мария утрачивала надежду соединиться с Вадимом, так как на пороге ее дома возникала жена Вадима. Именно она пришла забрать сумку с деньгами – выкупом. И Мария понимала, что Вадим обманывал ее все эти годы, когда говорил, что он в разводе и вот-вот они поженятся. Была еще масса деталей, но главное, в момент краха и разочарования в одном герое у Марии была возможность увидеть, как много есть других людей, готовых ей помочь.

Я сделала рассказ от первого лица, и рассказчицей была героиня, которая, объясняя свой статус “петрам”, сама назвала себя “содержанкой”. Картина вышла в 1992 году, и вскоре ее приобрел для проката Первый канал Останкино. Все 30 лет она так и крутится там – “Исповедь содержанки”. Слабый фильм с хорошими актерами – Михаил Жигалов в главной роли “петра”, Марина Зудина – “содержанка”, Всеволод Ларионов, Игорь Янковский и еще ряд очень славных людей на вторых ролях.

Писать сценарий было невесело, так как я понимала, что этот – первый – киднеппинг в Москве, – только начало. Дальше этих историй будет миллион. И живым уже никто не выйдет. Россия входила в девяностые.

Годы спустя я написала о том, как собирала материал для этого сценария на Петровке. Поняла, что получился сценарий и, как в юности, послала его на закрытый конкурс – для членов Союза кинематографистов. Снова получила премию. Предложила друзьям на ТВ посмотреть текст. Они посмотрели. Отнеслись к тексту доброжелательно, но отказались от него. Центральной темой нового сценария “Человек нашего круга” стала растерянность героини, которая не могла принять факт того, что во все времена нас убивают свои. Героиня заглядывала в годы революции, в тридцатые, в семидесятые – везде было одно и то же. Те, кому ты подавал руку и с кем пил чай, писали на тебя доносы и уводили из дома под арест или напрямую в смерть.

В попытке найти, где это началось, она добралась до пралегенды о первобытных сущностях, населивших планету Земля, и когда в водоеме стало тесно, принявших решение об отнятии жизни у ближних. И те, кто решил убивать, – стали рыбами, а те, кто стал убегать, – стали птицами. Героиня исследует доступные ей модели отнятия жизни людьми у людей и обнаруживает, что в советских лагерях на Колыме было понятие “свинья” – когда “друг“ делился пайкой с другом, по весне уходил с ним – откормленным – в бега, и там в тайге съедал этого друга. Так новая власть открывается ей как власть некрофилов и каннибалов, для которых убить ближнего есть новая норма.

Мне предлагали упростить сюжет, убрать “философию” и сделать кондовый детектив об убийстве актрисы. Я отказалась, так как открывшаяся мне проблема представлялась более важной. Вскоре вышел сериал об убийстве актрисы, в котором просматривалось в отдельных деталях знакомство создателей с моим текстом. А я сложила важную для меня книгу “Человек нашего круга”, она представляется мне заслуживающей внимания, так как проблема внутреннего врага стала для меня открытием. Когда тот, кто тебя уничтожит, – сидит рядом с тобой. Моя героиня выпытывает у своей бабушки, почему она простила тех, по чьему доносу была арестована и сидела в тридцатые годы.

– Это был человек вашего круга?

– Чужие о нас ничего не знают, – улыбнулась Ба. – Он сватался ко мне в юности, представь. Бедный мальчик, что ему пришлось подписать под пытками, не приведи Господь!

 – Выходит, нам – правда – стреляют в затылок те, с кем мы пьем кофе? Значит, я знакома с тем, кто доносит на меня? И могу опознать своего убийцу сегодня?

– Да, и ты напрасно думаешь, что убийца – это какой-то необычный человек. С рогами или копытами. Не демонизируй обыденное, дитя мое. Убийца – это ты сам, – Ба выдержала паузу. – Сразу после того, как убил.

– Я хочу вычислить человека, который выстрелит в меня, – как заведенная, настаивала героиня.

– Лишь бы ты ни в кого не выстрелила. Это главное, что должно тебя заботить.

– Но вы-то что? Как вы могли простить убийство?

– Ты же себе прощаешь, – отводя руки от лица, откликнулась Ба.

– Что?

– Само-убийство, – тихо и твердо сказала Ба. – Посмотри на себя, на свой образ жизни: ты не спишь ночами, уходишь, не позавтракав, куришь натощак. Ерничаешь по поводу великой трагедии. Ты, да и все ваше поколение, задушено невежественной жизнью. Потому, зачем тебе беспокоиться об убийстве?

– Да что ж ты сравниваешь?

– А почему нет? Вы ж “не убий” читаете, как “не убий другого”, а себя – вы кому оставляете?

– Ты хочешь сказать, что я долж-на заниматься собой и равнодушно смотреть на весь этот кошмар, что творится вокруг меня?

– Дитя мое, но, если ты живешь в сотворенном мире, оставь Создателю присматривать за ним. И если ты позаботишься хотя бы о себе, Ему – как минимум – ровно на одну тебя хлопот будет меньше. Что ж вы все так миром обеспокоены, а собой довольны?

Так заповедь “Не убий” была неожиданно переоткрыта мною, пока я работала в МУРе над сценарием. И консультировал меня молодой в ту пору свеженазначенный начальник службы по борьбе с организованной преступностью Владимир Рушайло.

Рассчитывать на издателя я не могу, так как мои герои органично пользуются обсценной лексикой, и она для меня была очень важна в то время как показатель стирания границы между сыщиками и бандитами.

Александра СВИРИДОВА

«Экран и сцена»
№ 21 за 2020 год.