Живем во времена накатывающего волнами абсурда, постепенно начинаем привыкать и к эстетической чересполосице. Сложно ныне вдохновляться просмотрами, как бывало в первые недели карантина. Жизнь наша с этими онлайн-трансляциями стала похожа на безумный фестиваль: некоторые успевают схватить по три-пять новинок в день! Сенсорика начинает бушевать и бастовать, лично моя уж точно.
И вот на очереди – “Боевой конь” лондонского Национального театра. Вспоминаем Первую мировую войну и думаем о том, как ее осмысляют и показывают в разных культурах.
Рассуждать об этой постановке на фоне просмотров внакат сказки-притчи иранского кудесника Джафара Патахи, супермодернистской “Мадам Бовари” Андрия Жолдака и суперзнаковых “Дзядов” Эймунтаса Някрошюса, согласитесь, непросто. Ты накушался сливок – долгое послевкусие, а тут тебе предлагают полынную микстуру о мировой бойне. “Боевой конь” Ника Стаффорда и сорежиссеров Марианны Эллиот и Тома Морриса, работавших вместе с южноафриканской кукольной компанией Handspring Puppet, – произведение, не слишком подходящее для положительной компаративистики, уникальная самодостаточная вещь, рассчитанная на очень широкую аудиторию. Переключаешься нелегко, но со временем понимаешь, что в спектакле есть свой размеренный ритм и своя особенная поэтика.
Спектакль-легенда, продержавшийся на лондонской сцене около десятка лет и имевший огромный успех: восемь миллионов зрителей с учетом турне по одиннадцати странам мира! Английская критика почти единогласно называет постановку гениальной (121 обозреватель, по опросу Curtain Critic, из ста возможных баллов поставил ей 88). Впрочем, некий язвительный рецензент заметил, что у спектакля единственный недостаток: роман, послуживший основой, написан для подростков, и зачем-то эту историю предлагают взрослым, да еще как “феномен развлечения”. Замечание отчасти верно: плотно насыщенная военным бытом хроника детского писателя-лауреата Майкла Морпурго, конечно, не эпопея Карла Крауса (“Последние дни человечества”), и не притча Бертольта Брехта (“Мамаша Кураж”). Однако же рассказанная и показанная (не без налета, как опять же английским критиком было замечено, канонов бродвейского мюзикла) Национальным театром история вовлечения лошади в мировую бойню вписывается в ряд антимилитаристской гуманистической классики.
Мой коллега Алексей Бартошевич, видевший спектакль в свое время на сцене, признается, что не мог удержать слез: “Я был в Стратфорде как раз в день столетия вступления Британии в войну. Помню, меня поразила интонация этого дня. Тихий, грустный праздник, без малейшей помпы и шумного горя напоказ, не говоря уж о торжестве победителей. Я видел, что в каком-то дворе в почти полной темноте собрались люди, они сидели с горящими свечами в руках, и тоненький девический голос пел под гитару солдатские песни той войны. Память о жертвах 1914–1918 годов у англичан тиха и задушевна. Таков же и “War Horse”.
Конструкция и пластическая реконструкция опоэтизированной лошади, “хореография лошади” (цитата из рецензии) на сцене – отдельная страница этого театрального сюжета. В первом акте, довольно незамысловатом, лошадки – лишь спутники героев, во втором они обретают полнокровную жизнь и особую театральную мощь. Там целая череда пластических и инсталляционных шедевров, но не только – технология и жизнь куклы вплетается в лироэпическое и трагическое повествование, вызывая у зрителя град эмоций. Актерам-кукловодам действительно удается поднять элегантно скроенную машину до уровня живого существа. Запомнятся навсегда сцены героики воюющей лошади, сражения лошади и механического чудища танка, страданий гибнущей лошади, ее оплакивание. Учебники в курсе, сколько людей погибло на полях сражений Первой мировой. Только в мясорубке близ воспетой Хайнером Мюллером в своей “Германии-2” вершины Морт-Омм полегло около полумиллиона солдат. Тягловых лошадей никто не считал.
В такой же степени, как и хореография лошадей, завораживает сценография – почти пустая сцена со змеистым флагом-задником, на котором только даты сражений и следы бешеных скачек, все вместе воссоздает картину обескровленной и опустошенной земли, по которой бродят крестьяне-привидения. Ее никто уже не возделывает – лишь топчут вояки да лошади-гиганты, волочащие за собой пушки.
Последние минуты спектакля кажутся вполне символическими: именно в этот момент завершилась война для этих ее героев, именно здесь в очередной раз странным образом уплотняется время. Оба героя, будучи на грани физических возможностей, неожиданно оживают и укрепляют свои силы, как это обычно и происходит в любом приличном эпосе. Как заметила моя коллега, момент, когда герой уезжает на только что павшем и оплаканном коне, напоминает “Купание красного коня”, и от этого ощущения невозможно избавиться до конца спектакля.
Симбиоз театрального, площадного и пластического, скульптурного и живого, противостояние живого и мертвого – вот театральные задачи, позволившие английской труппе из школьного повествования на тему истории создать не только занимательное и зрелищное story, но и духовную мессу, скорбный плач о бессилии рода человеческого, слепо уничтожающего вокруг себя все живое.
Владимир КОЛЯЗИН
«Экран и сцена»
№ 14 за 2020 год.